Незабудка и аконит

Криденс пьет воздух, словно принимает яд. Англия, Россия и Индия сливаются в абсолютное ничего. Время отсутствует, время — понятие относительное. Оно не значит ничего. Аконит растет рядом с незабудками, а в комнате всегда пахнет сушеными травами и слышно как за стеною кто-то скребется, дышит, хлопает крыльями и клекочет что-то на своем языке. Криденсу не снятся кошмары уже давно — он просто не может заснуть. Что общего у ворона и стола? — Смеется голос Ньюта в его голове. Что общего у ворона и стола? Криденс не знает, никакой фольклор, кроме незыблемой библии незнаком ему. Он смотрит на насыщенный виолетом аконит и шепчет псалмы ровно до того … До чего ровно? До рассвета? Наверное, до Ньюта, который спускается вниз, отчаянно стараясь его не разбудить. Лестница скрипит под его ботинками. Вместе с Ньютом приходит запах прелой листвы и пряного чая. Криденс слушает его тихие разговоры, и, наконец, проваливается в небытие. В небольшом, ограниченном стенками чемодана и воображением, мирке Ньюта Скамандера Криденс Бэрбоун еще одна фантастическая тварь, нуждающаяся в заботе и любви. У Ньюта ее с лихвой, несмотря на то, что Ньют незабудка, а Криденс ядовитый аконит. У Ньюта любви, тепла и чего-то еще, хватит на всех вокруг, и на Криденса в том числе, настолько много. Юноша чувствует себя…дома? Ньют ерошит волосы Криденса и при этом выглядит так, будто спрашивает «я же не похож на него?», но Криденс не уверен кого он имеет ввиду — лже-Персиваля Грейвза или Тесея Скамандера. Криденс об этом не думает. Знает, Ньюту тоже немного страшно. Он боится не Криденса, не обскури, он боится навредить. И старается помогать. Ньют — лопухи, ромашка и тридцать три незнакомых языка. Криденс знает только английский и совсем немного — латынь. Чужеродная речь будто привораживает его и ему так хочется обо всем на свете узнать. Иногда бывает страшно, не все магические твари безопасны и приятны на вид, кому как не Бэрбоуну знать. Ньют говорит ему «Если хочешь — молись», сжимая палочку в тонких пальцах. Пальцы Ньюта напоминают Криденсу о паучьих лапах, тонких и цепких. Это отвлекает от мыслей о звенящей молитве на пять минут, но этого Криденсу хватает, чтобы чувствовать себя лучше. Юноша смотрит за палочкой Ньюта да и за Ньютом тоже, потому что вместе с нею Ньют будто не совсем он. Перед Бэрбоуном стоит волшебник и магозоолог, а не обычный чудной молодой человек по имени Ньют Скамандер, по которому никак не скажешь, что в его чемодане находится целый зверинец. Так что Криденс смотрит на его палочку и не устает поражаться. У него самого тоже есть палочка, она очень похожа на палочку Ньюта, но Криденс не знает толком ни одного заклинания, боится даже взять ее в руки, ладони до сих пор горят, а в ушах стоит треск ломающегося дерева и полное едкого гнева лицо Мэри Лу Вне его черепной коробки все хорошо и нет той, что он звал матерью. Скрипит по пергаменту перо, клекочет оками, Ньют выдыхает и улыбается счастливо-счастливо, поглаживая очередную зверюшку по голове. Криденс думает — дело стоит пары царапин. Рукопись разлетается вихрем по ветру, и вместе с нею разлетаются лепестки какого-то растения. Криденс кидается в погоню за парящими листами, пока они не улетели в реку, и слышит задорный смех Ньюта у себя за спиной. — Все нормально, оставь, не суетись, мы все позже исправим, — говорит он, и Бэрбоун не может его не слушать. Такой уж он человек. Ну или скорее такой уж человек Ньют. Он внушает Криденсу уверенность в самом себе, когда первый лист его, Ньюта, бесценной рукописи, снова становится таким, каким был раньше, по мановению палочки Криденса. Криденс не может собрать единую картину мира, Индия и Румыния проносятся перед его мысленным взором, смываясь в одну кляксу. В ушах до сих пор иногда ревут драконы. Рано или поздно они вернутся в Америку, в душный, запыленный Нью-Йорк, перед этим заглянув в Новый Орлеан, чтобы посмотреть на радужных стрекоз. Ньют обещал. Он знает — Криденс не хочет возвращаться. Криденс хочет остаться в доме Ньюта, внутри его чемодана, в его зверинце. Криденсу страшно до дрожи в коленях. Но Ньют подталкивает его плечом, в его глазах искры. От Ньюта пахнет прелой зеленью, соломой, гречишным мёдом и чабрецом. — Все будет хорошо, — обещает он, втискивая в сжатые руки Криденса отвар из-чего-то-там. Криденс верит ему, верит даже больше, чем когда ему эти слова говорил Лже-Персиваль Грейвз в его самые худшие часы. На его языке ненавязчивый привкус малины, под спиной — перевязанный бечевкой чемодан. Их паром отправляется через два часа. Криденс думал, что хочет остаться в ограниченном тонкими стенками чемодана и собственным воображением зверинце Ньюта Скамандера, как одна из его горячо любимых фантастических тварей на целую вечность. Криденс думал, что в этом мире — таком огромном и холодном, ему совсем не будет места, но… « Будь что будет», — думает Криденс и переступает знакомый порог, холодный и серый. Тут уже давно никто не живет, но на стенах видны плакаты «Второго Салема».Палочка в кармане жжет бедро. За ним настороженной пичугой следует Ньют Скрамандер, держа коричневый чемодан, перемотанный бечевкой крепко за ручку. Криденс чувствует себя легче, чем когда бы то ни было.