Ученики и учителя

Учителя бывают разные. Кому-то искренне плевать на своих учеников: их дело — подать материал; кому-то всё равно не настолько, и их затрагивает то, что происходит в школе, но не настолько, чтобы действительно и глубоко окрашивать эмоциями их мысли об этом; а кто-то вкладывает в это душу, считает это своим долгом, возможно даже, предназначением. Разными бывают и ученики. Кто-то, уже, а, может быть, ещё, действительно бездушен; кому-то интересно то, что говорит им этот мир, в том числе и устами достойных учителей, способен слышать чувствовать; кто-то не плох, но и не особо хорош. «Я здесь, но меня нет». Таких больше всего. Печально и больно, когда встречаются третьи среди первых и первые среди вторых. Мне всегда было несколько жаль многих учителей. Нет, железные основания для этого передо мной являлись редко, но потенциально это было. Ведь встречаются те учителя, являющиеся замечательными людьми, которые растрачивают себя ради тех, большинство из которых совершенно этого не стоит. И в девяноста, если не в девяноста пяти процентах случаев, это оказывается бесполезным. И сейчас я сидела на уроке литературы и с печалью наблюдала подобную картину. Класс сидел тихо, всё-таки, её побаивались. Урок близился к концу, а разговор только подходил к тому самому моменту, когда начал задевать струны моей души, окончательно выдёргивая из собственных размышлений. Так было всегда. Я всегда непременно внимательно слушала её, но одновременно думала о своём. И на той, и на другой линии мысли голова работала хорошо. Я слушала её, не только вдумываясь в тему, но и подмечая для себя некоторые черты в ней как в человеке. Честно сказать, эта преподавательница — удивительный человек. Сколько ни наблюдала за ней, всегда поражалась её свету и искренности. Она действительно любила, то, что делает, любила этот адский, в большинстве своём, неблагодарный труд. Она действительно искренне проливала тепло своей души на, казалось бы, обычные занятия. Но, не теряя своего достоинства. Она была открытым человеком. Гораздо более открытым, чем я. Но, тем не менее, в душу ты к ней не полезешь. Сам. По своей воле. Но иногда, во время очередного жеста открытости, она нечаянно приоткрывала завесу своей души. И в такие моменты, как в этот, хотелось, будь на то моя воля, задёрнуть её обратно. Нет, не потому, что я не хотела видеть этого. Тогда я видела чувства. Хрупкие, но сильные чувства и эмоции, самое, что ни на есть, живое. А ещё хрупче и сильнее была она сама. …Хотела задёрнуть, чтобы этого не видели те, кто не должен и не достоин этого видеть. Мне не нужно было ничего одёргивать. Я и так видела хитросплетения этой светлой души. Уже давно интуитивно созерцала их. Каждую грань, каждую струну. Многое можно было объяснить словами и логикой, но некоторое — нет. Настолько сильно я чувствовала их. Её. Обсуждаемое на уроке произведение было написано на военную тематику. В преддверии девятого мая — особенно актуально. Во время обсуждения на тему литературного произведения она не копошилась строго лишь в нём самом, а отходила на сторонние вещи, всё на ту же тему, помогающие глубже и шире понять смысл произведения. Иногда, отталкиваясь от этой темы, она могла сказать что-то и о себе, о своей жизни. Как сейчас. Это совсем не портило общую картину, наоборот. Люблю её уроки, в том числе, и за это. Они живые. — …А вообще, — протянула она, поднимаясь со стула и вставая между парт. Я не могла не заметить так скоро севшего от ворочающихся внутри эмоций голоса. Но он всё ещё был относительно спокойным. — родители рассказывали мне, что первые лет пятнадцать после окончания войны «9 Мая» не было праздником… — теперь ясно. Эту её больную точку я знала. Сердце слабо сжалось в сочувствии. Мне не впервой было созерцать собственную боль, более того, для меня это привычно. Поэтому я прекрасно могла понять редко созерцаемую мною чужую. — …Салют в больших городах, конечно, был, но это всё, — я редко на уроках поднимаю глаза на учителей. Но сейчас подняла. Я прекрасно видела устремлённый, казалось бы, в окно, но, на самом деле, очень и очень далеко, серо-голубой взгляд. Устремлённый в прошлое. В себя. В свою память. Она думала уже далеко не о празднике, о чём-то своём. Сугубо своём. Сокровенном. Мне было видно, что скоро ей станет тяжело продолжать. Но она того хотела. Я не помню, что она говорила дальше. Нет, я хочу, чтобы читатель так думал. Чем дальше, тем более обрывисто она говорила. В какой-то момент она было уже втянула воздуха, дабы вновь что-то сказать. Но не смогла. Подняв взгляд, я увидела всё тот же её, устремлённый всё туда же: «в окно». Готовые задрожать губы, дрожащие ресницы и дрожащий взгляд заблестевших глаз под ними, которые сомкнулись через миг… Секунда… Всего секунда, в первую половину которой в память успела врезаться эта картина, а во вторую — я пробежалась взглядом по застывшей на мгновенья фигуре учительницы, стоящей в шаге от меня. От забранных в причёску блондинистых волос до концов изящных туфель… Казалось бы, очень быстро, но, при этом, подмечая абсолютно всё. Какие-то секунды я просто слушала неразборчивые обрывки мыслей, звучавшие в голове, после чего из них вырвалась одна ясная: «…Ну, конечно, для тебя, ледяной глыбы, это просто». Я знала, какой корень она имеет, но не желала об этом думать. А потом я вновь, может быть, неожиданно даже для себя, резко подняла на всё ещё пытающуюся справиться с эмоциями преподавательницу одновременно сочувственный, требовательный и твёрдый взгляд. «Даже не думай, » — пронеслось в моей голове, хотя, я прекрасно знала, что заплакать у всех на виду ей просто не позволит гордость, в крайнем случае, она просто выйдет из класса. Что я считала абсолютно правильным. Она пронеслась до своего стола, потом суетливым шагом вернулась к тому же месту, на котором стояла. — Извините, просто… — почти что прошептала она, всё ещё загоняя в глаза слёзы, — Извините, — повторила она уже твёрже, всё же, загнав. Она попыталась надеть маску холодного спокойствия, но та слетела через пару секунд. Я смутно помню обрывистые фразы, произносимые ей, пока она приводила в порядок мысли, да те были и не особо важны. Пока они звучали, её взгляд бегал по полу и ближайшим к ней партам. Всё тот же взгляд, всё те же боль и тоска, плещущиеся в нём. Пусть уже и не так явно. Но прикрыты они были едва ли. Секунды две он скользил и по мне. Он, кажется, полоснул саму душу. Снова. Я прекрасно понимаю её чувства. Последние минуты урока для меня не были чёткими. Её суетливые шаги из стороны в сторону, попытки объяснять материал, разговоры… Её, кажется, спас прозвеневший звонок. Быстро озвучив домашнее задание, она отпустила класс. Мой не особо умный сосед по парте и его подружка, сидевшая передо мной на первой, начали, прошу прощения, просто ржать над ранее описанным моментом и шёпотом шутить. Всё сочувствие, чуть ли не истинным своим нутром, плавно, но стремительно перетекало в закипающий гнев. Дело даже не столько в ней, а сколько в самом таком отношении. Я крайне спокойный и сдержанный человек, не позволяющий эмоциям брать верх, но сейчас мне становилось трудно себя держать. Меня всегда до глубины души задевало подобное. Да, человек не выдержал, да, его эмоции попытались вырваться, зачем смеяться над этим? Зачем смеяться над чужими чувствами? Хотя, если вы бесчувственные сволочи, да ещё и без мозгов, другого вы, наверное, и не сможете. Позволить себе сорваться я не могла, и, разумеется, никто даже ничего не заметил. Но гнев кипел уже под самым горлом. Нет, выхода он не получит. Собрав свои вещи, я просто вылетела из класса. *** » — Даже на два четверостишия пробило после литературы. Знаю, что мало, — выдохнула я, глядя на сидящую напротив подругу и одноклассницу. — Блин, когда Елена Николаевна чуть не заплакала, это мило было, — полуулыбнулась Аня. «Мило, » — раздражённо фыркнула я про себя, чувствуя, как вновь поднимается гнев, но уже гораздо слабее. — Да нихрена это было не мило, — чуть повысила я голос, позволяя сочиться его части, после чего кратко сказала о том, что было. — Что? Когда? Почему я не слышала?..»