Поджигаю бензобак!

      Я задыхаюсь в этой запертой комнате; здесь грусть и отчаяние кружатся в вальсе.       Сложно как-то конкретно выразить то, что сейчас происходит со мной. Я не кричу от душевной боли, не пытаюсь себя успокоить — вообще ничего. Я не знаю, что это и как это лечится. Просто в какой-то момент падаю на пол, и роса начинает течь из моих глаз, а я даже не знаю почему. Логично предположить, что из-за смерти Казумы, но я не чувствую этого. Она просто будто ненадолго вышла и вот-вот вернется, но когда понимаешь, что нет… Ох. Как же дерьмово.       Я не выхожу на улицу уже около двух дней, хотя не знаю точно. За часами не слежу, да и в принципе за сутками. Все дни смешались в кучу, и я не вижу ни света днем, ни тьмы ночью. Всю еду я заказываю на дом, так как выйти на улицу для меня довольно проблематично.       Из последних событий могу отметить, что у меня появилась какая-то фобия на зеркала и любые отражающие меня поверхности. Как только мне на глаза попадается мое отражение, будто удар по сердцу. Эти глаза… они просто отвратительны. Мой взгляд был опорочен тем самым чувством, когда смотрят сквозь тебя. Как тогда, в кафе, случай с Куникидой. Только теперь эти глаза смотрят на меня. Они упрекают меня? Они насмехаются надо мной? Они желают моей смерти? Мне этого не известно.       В этом доме только я, одиночество и мои глаза. Я будто каждый день играю партию в покер, где дилер — одиночество, а взгляд — соперник. И я изначально каждый раз обречена на проигрыш. Несмотря на это, каждый раз ставлю то, что делает меня человеком. Из меня высасывают все чувства, эмоции, страхи, и вскоре более человечным станет тот взгляд, потому что он хотя бы что-то выражает.       У меня медленно, но верно едет крыша.       Не существует ничего за дверью моего дома, только бескрайняя пустота. И вот уже на моих окнах висят толстые занавески, не пропускающие свет. Весь мой день состоит из хождения по квартире в поисках отражающей поверхности, которую можно разбить. А также в поисках любого, даже самого маленького окошка, чтобы и от него избавиться.       Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.       Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?       За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.       Только в уборную — и сразу же возвращайся.       Пересматриваю фотографии, принесенные из дома Казумы. Я сейчас жалею, что разбила свой телефон. Но это ненадолго… скоро и это чувство уйдет. Каждая секунда — длинной в год. Каждый день — длинной в мгновение. Как же мне хочется, чтобы кто-то вытащил меня из этой бесконечности.       О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.       Потому что пространство сделано из коридора       и кончается счетчиком. А если войдет живая       милка, пасть разевая, выгони не раздевая.       Что до родителей Казумы? Ее мать даже не вспомнила кто это. Только лишь уже инстинктивные слезы от потери дочери текли у нее из глаз. А отец был сильно шокирован, но отнеся к этому с серьезностью и на последнее деньги, что были оставлены на лечение, организовал похороны. Я не пришла. Все ее вещи я забрала и даже сейчас, размышляя об этом, сижу в ее футболке с единорогом.       Конечно, есть вещи, которые держат меня. Музыка. Она действительно прекрасна. Может помочь практически в чем угодно. Все мои мысли выкладываются на бумагу, а уже с нее мои мозолистые пальцы держат медиатор и играют. Каждая затронутая струна издает свой звук, пронизывающий разум. И вот уже все это складывается в мелодию, ласкающую слух.       Так зачем мне вообще покидать это место? Все же и так хорошо.       Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.       Что интересней на свете стены и стула?       Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером       таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?       Этот дом — моя тюрьма и мой спасательный плот. Я не смогу отсюда сбежать, если дверь не откроется снаружи. И даже если так, я не выйду, ведь за дверью могила Казумы. Ведь за дверью жестокость этого мира. Ведь за дверью то, что рушит меня.       Хотя я понимаю, что рушу саму себя только я. …       И вот. Вновь новый день или ночь. Я не знаю во сколько просыпаюсь. Сегодня мне должны доставить заказанный мною синтезатор, а также еду. А именно суши, колу, суп и какой-то салат. Мне нужно хорошо питаться, чтобы тело не ослабло. Ведь когда ты в Портовой Мафии — не имеешь права быть слабым. Не имеешь права проливать слезы. Не имеешь права не работать. Даже сейчас, в период моего «отшельничества», я работаю. Просто попросила дать мне побольше бумажной работы. А экипировку для предстоящего задания мне уже привезли, и она спокойно лежит в небольшом подвале.       Мои ноги касаются холодного пола, а по телу пробегает легкая дрожь. Что ж. Это значит, что я окончательно проснулась. В комнате довольно темно, но разглядеть дверной проем возможно. Скорее всего сейчас вечер, так как если немного свет бьет через окно — значит закат, потому что рассвет с другой стороны дома.       Я уснула в спальных шортах и в болотно-зеленой футболке, на которой было небольшое пятно из-за пролитого чая. Да и вообще мой внешний вид можно описать как одно большое пятно от пролитого чая. Были большие мешки под глазами, а волосы стали жирными из-за того, что я давно не принимала ванну. Что, кстати, сегодня я и собираюсь сделать. Не смотря на то, что я вроде как ем, мои запястья стали отвратительно худыми. Это означает, что я не особо полновата. Точно не знаю. Зеркал же нет.       Я направляюсь в ванную комнату. С каждым шагом меня пробирает новая дрожь. В доме довольно холодно. Может оставила где-то открытым окно и занавесила шторами, забыв о нем? Или недавно на улице был дождь, что придал холодному воздуху запах влаги. А ведь лето начиналось таким теплым…       Открыв дверь в ванную, я включила свет. На белой плитке лежал не менее белый ковер, по которому было уже намного теплее передвигаться, нежели по линолеуму.       Легкое нажатие, и вот уже горячая вода наполняет большую ванну. Скинув с себя всю одежду на ковер, я залезаю в воду, пока еще достающую только чуть выше моей ступни. Поспешив сесть, чтобы все тело почувствовало тепло, я держусь за бортики ванной. И вот по телу расплывается новая волна легкого блаженства от контраста холодной кожи и горячей воды. А тем временем верхняя часть туловища покрывается мурашками, тоже желая окунуться в теплую воду.       Я вновь погружаюсь в раздумья.       Что делать дальше? Не могу же я просто так сидеть и отсиживаться в своей норке. Но при этом, подумав о том, что ждет меня снаружи, не такая уж это и плохая идея. Только есть одно «но», которое не даст мне спрятаться. И нет, это не Чуя, как я могла надеется. А Портовая Мафия. Думаю, что объяснять причины не нужно. Все и так ясно.       За что мне держаться? Я осталась совершенно одна. Мне не за что схватиться. Моя жизнь потеряла свой главный двигатель. Нет того, ради чего нужно двигаться дальше. Точнее нет того, что будет помогать мне двигаться дальше. Казума, Казума, Казума… не уходи. Или как там? Какое ее любимое там стихотворение?       Не уходи смиренно, в сумрак вечной тьмы,       Пусть тлеет бесконечность в яростном закате,       Пылает гнев на то, как гаснет смертный мир,       Пусть мудрецы твердят, что прав лишь тьмы покой.       И не разжечь уж тлеющий костер.       Не уходи смиренно, в сумрак вечной тьмы,       Пылает гнев на то, как гаснет смертный мир.       Тем временем вода уже достаточно заполнила ванную, и я ее выключила. Наконец, я смогла расслабиться и обмякнуть в этой приятно-горячей воде. Из-за частой бессонницы я чувствую себя очень усталой все свое бодрствование. Я сейчас прямо ощущаю, как по моему телу распускается усталость. Наверное, сейчас усну прямо тут…       Мои ноги выпрямляются, а руки спокойно опускаются в воду. Я медленно сползаю по стенке ванны вниз, погружая свою голову под воду. Полная тишина наступает у меня внутри. Я чувствую, как к глазам подкатывают слезы, но я не плачу, потому что не хочу выглядеть грустной в такое прекрасное лето. Или просто не замечаю слез из-за воды, уже содержащейся в ванной. Хотя по ощущениям вся эта жидкость — это мои слезы. Хотя мне легче думать «роса». Ведь красивее и приятнее звучит.       Когда мне начало не хватать воздуха, я хотела всплыть, но что-то внутри задержало меня под водой на пару секунд. Может секундное желание утонуть. Но здравый смысл сразу откинул подальше эту отвратительную мысль.       О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову       в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.       В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.       Ты написал много букв; еще одна будет лишней.       Быстро помывшись, я иду назад в свою спальню, чтобы вновь поиграть на гитаре, проигрывая мелодию, которую сочинила вчера. Постепенно подставляя под нее слова, которые затем складываются в песню. Мой пульс бьется под каждую струну на моей гитаре, а глаза прикрыты и находятся в созерцании чего-то прекрасного. Чего-то такого, что нельзя описать словами. И только музыка поможет это увидеть.       Это музыка глубокого одиночества, и музыка, боготворяющая его, заставляющая отдаться полностью твоему убежищу.       Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.       Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,       слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся       шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса. …       POV Чуя. — Так куда она переехала? — спросил я у Мори, еле сдерживая раздражительный тон.       Я не видел ее уже около пяти дней. Как можно было оставить девочку-подростка наедине со смертью человека, что был для нее всем? Именно этот вопрос я хотел задать Мори. Мы пересекались с ее подругой в прошлом году. Где-то ближе к новому году. Особо сильно не знаком, но точно знаю, что Тсукико очень ее любит.       Как бы и в какое бы время я ей не звонил — она не отвечает. Возможно, вообще телефон потеряла. Я заявился к ней домой позавчера, но оказалось, что она вообще куда-то съехала. Я бы спросил у Мори в тот же день, но у меня было очень много работы. Наверное, это кажется со стороны бесчеловечным: вот так оставлять своего друга и ученика на растерзание эмоциям. Но я правда волнуюсь за нее. Какой бы хмурой и заносчивой не была эта девчонка, она все равно очень ранима. Хоть и никогда это не признает. Те самые мимолетные эмоции в ее глазах ничего не могут скрыть. Та самая мимолетная ухмылка или даже улыбка, которая признала шутку, а ее гордость — нет. — Пожалуйста, — Мори выглядел не очень заинтересованным в этом вопросе и даже с некой ленью протянул мне листок. — Спасибо, — коротко сказал я, поклонился и поспешил к выходу.       Нужно ее найти. Мне просто физически необходимо ее сейчас увидеть. Этот маленький комочек ненависти может быть далеко не в порядке. Я будто потерял фарфоровую игрушку, которую можно лишь одним щелчком сломать. Конечно, она боец и все такое, но все же эта «сильная девочка» очень сильно нуждается в ком-то. …       POV Тсукико.       В мою дверь постучали. Наверное, еду привезли. Я, еле перебирая ногами, направляюсь к двери и слабой рукой тяну ее ручку. Тяжело подняв глаза, я вижу Чую… Вновь секундное потупление взора, и вот я уже улыбаюсь ему, хоть и немного очевидной фальшивой улыбкой. — Привет! — говорю я, не убирая улыбки. — Зачем пришел? — Да просто так, — он оглядывает меня с ног до головы и немного хмурит брови. — Могу ли я войти? — уже спрашивая, он делает шаг навстречу мне.       Мне хотелось кричать, бить ногами пол, ненавидеть тебя и вопить "убирайся". Мне хотелось поставить тебя на повтор. Мне хотелось рыдать тебе в шею. И шептать: "Умоляю тебя, останься". — Да, конечно… — освободив проход, я направляюсь на кухню, чтобы из вежливости приготовить нам попить. — Чай будешь или кофе? — спрашиваю я, но слышу хрипоту в голосе, из-за того, что долго не говорила. — Кофе… — произносит он, смотря на меня проницательным взглядом. — Че смотришь? — попыталась я сказать в своей привычной манере, но вышло, как всегда, не очень. У меня в принципе все всегда выходит «не очень». — Все хорошо? — этим вопросом он выбивает меня из колеи. Наверняка хочет узнать причину моего странного поведения…. О Господи, только не лезь в мою душу. Там слишком дерьмово все…       И сейчас именно тот момент, когда ты глубоко вдыхаешь и выдыхаешь, прежде чем сказать что-либо, потому что ты знаешь, что еще немного — и ты заплачешь. Я закусываю нижнюю губу, а мои глаза наполняются влагой — Да… — отвечаю я дрожащим голосом, а из моих глаз капают слезы.       И вновь содран тот пластырь, закрывающий рану. Я чуть наклоняю голову вниз, и мои волосы слегка закрывают глаза. Тишину пронзает тихий всхлип, и мои плечи слегка подрагивают. Все тело напряжено, в руках я нервно мну край футболки. Ощущение, будто меня зажали со всех сторон. Я не могу сдвинуться с места. Меня вдавили взглядом.       Чуя сейчас осуждает меня?! Он считает меня слабой?! Он ненавидит меня?! Ему, наверное, мерзко смотреть на то, как боец так жалко и мерзко плачет! Я просто позор на его глазах… позор для всего человеческого рода!       Вместо тысячи слов он произносит: — Плачь, — серьёзным, но в то же время теплым голосом говорит это мне. Сразу после этих слов он хватает меня за руку и притягивает к себе, изо всех сил зажимая в объятьях, давая в них расслабиться, но я только сильнее вжимаюсь в него. Утыкаюсь носом в его плечо и из всех сил кричу, заливаясь слезами.       Но он не говорит ни слова. Лишь сильнее сжимает меня и слегка гладит по голове. А я все сильнее и сильнее рыдаю. Мой голос, не щадя горло, рвет его на части криком. Мои плечи трясутся, а руки зарываются в волосы Чуи.       Сейчас все мои эмоции вырвались наружу. Все, что я накопила за столь долгое время.       Еще никогда моя душа не чувствовала себя настолько человечной и живой. И чтобы сейчас не произошло, я знаю, что я в безопасности. Потому что его руки гладят меня по голове и сильно прижимают к себе. Именно он молчит, не перебивая поток накопившейся боли.       Я люблю тебя, Чуя. Спасибо, что даровал мне покой моей души.       И в этот момент, клянусь, мы были бесконечны…