Шёпот. Лёгкое дыханье.

«Мистер Старк, я пришёл сюда, к вам, в два часа ночи. Вы сомневаетесь в моей уверенности?» «Господи, мальчик мой, что же ты творишь…» «Я люблю Вас.»       Как костяшки домино, выставленные в ряд, ссыпаются одна за одной, так и посыпались на пол пеплом маски и образы. Как костяшки домино, выставленные умелой рукой, постепенно раскрывают хитрый замысел художника, внезапно взрываясь яркими цветами, так и шаг за шагом, движение за движением, капля за каплей два потока эмоций схлестнулись, смешались, взрываясь по стенам и смешиваясь.       Комнату заполонил шорох сбрасываемой одежды, эхо влажных поцелуев и громкое, как набат, синхронное биение сердец. Воздух стал горячей ватой, насильно запихиваемой в лёгкие. «Мистер Старк, как же вы классно целуетесь, мне, наверное, так никогда не научитьс…ммпх» «…Молчи, молчи, заблудшая ты душа, иначе я за себя не ручаюсь.» «Можете делать всё, что вам угодно, я готов. Правда.» «Хм-м… Тогда — на колени.» «К вам или… а, понял, всё, становлюсь, да.» «Господи, какой же ты ещё ребёнок… ооо… о да, продолжай…»       Стыд вёл их обоих, стыд железными тисками сдавил их глотки и мозги, стыд заставлял их руки дрожать, их языки — заплетаться, заставлял отворачивать лица и не смотреть друг другу в глаза. Стыд за себя, за собственное вывернутое наизнанку нутро, за то, что приходится всё делать так, под покровом темноты, в небольшой комнате, при выключенном свете, чтобы никто — о боже, никто! — не посмел точно так же увидеть их, беззащитных в своих эмоциях, запутавшихся во всём на свете.       Спутавшихся, сплетённых друг с другом. «Питер, ты… растянут?» «Да, мистер Старк, я готовился. Моя регенерация и гибкость, как оказалось, творят чудеса-а-а-а-АА!». «Тебе больно? Малыш, прости меня, пожалуйста, я не хотел…» «Это… это просто прекрасно, я хочу больше, ещё, мистер Старк, пожалуйста!» «Больше? Хорошо, но я буду осторожнее.» «Да, сэр… оо… да, полностью… да…вот… вот так… да… да…»       Страсть приторно-горькой и липкой патокой стекала по стенам и жгла язык, застила глаза, замедляла движения, скатывалась потом вдоль посеребрённых висков, капала воском на алебастровую спину, струилась вдоль узкого позвоночника вниз, к средоточию их грешного единения. Каждый вздох, каждый стон вяз в этой патоке, оставаясь навечно запечатлённым в ней, отдаваясь алыми пятнами на сетчатке, вбиваясь печатями в мозг. Не было ничего за пределами этой комнаты, казалось, время затормозилось, пространство сконцентрировалось в одной точке, здесь и сейчас, между этими двумя силуэтами. «Ми… мистер Старк, я… я хочу…» «Что ты хочешь, сладкий?» «Я хочу… попробовать сверху.» «Хорошо… ыыэх…минуту…» «Всё, я готов.» «Ты в порядке, тебе удобно?» «Да, не беспокойтесь обо мне, мне хорошо, очень. Я же с Вами.» «Хорошо… иди к папочке…»       Как описать то, что произошло между ними? Простое приземлённое «разрядка»? Набивший оскомину в бульварных романах «взрыв, зародившийся в самом низу»? Отдающий пошлостью и медициной «оргазм»? Нет, это был настоящий пожар, когда один из них сгорел, отдавая себя в безраздельное владение, доверяясь до последней капли, до последней молекулы, а другой просто принял в себя весь этот пламень, считая себя недостойным этой чистоты, этого максимализма, этого бесконечного заряда энергии.       Воздух ещё царапал лёгкие духотой и испарившейся влагой, когда младший из них уснул, прижимаясь к груди другого, слизывая солоноватый пот с его щеки. Заря золотила его чёлку и изгибы острых, угловатых бёдер, каждую волосинку на его руке и поджатые пальцы на ногах. «Что же ты натворил, малыш… Что же ты со мной натворил…»