Бегство

Пустыня ненавидит меня за то, скольких беглецов я в ней убил. Мне всегда удавалось переиграть ее, но, похоже, на этот раз песок напьется моей крови. Солнце поднялось высоко, пора останавливаться на привал, но я продолжаю идти. Осталось слишком мало воды, чтобы терять время. Или я настигну его в ближайшие часы, или умру здесь. Поворачивать назад смысла нет. Три дня назад я думал, что успею и догнать мальчишку, и вернуться. Знакомая картина — ровная как стол долина плавно переходит в мягкие бока холмов, где-то на текучей, неопределимой границе веха, похожая на пень. Но чем ближе подходишь, тем очевидней — такого дерева быть не может. Точно не на этой мертвой земле. Они всегда проходят здесь, и Эрик не стал исключением. После них в колодце редко остается вода для меня, но я каждый раз проверяю. Останавливаюсь, подбираю ведро на длинной веревке. На этот раз оно лежало в тени, но все же успело высохнуть, позволяя оценить, насколько сильно я отстаю. На плечо опускается птица, вскрикивает, смотрит моими собственными глазами. Здесь от разведки немного толку, мысленная связь с творением рвется слишком быстро, но все же с небес можно различить те следы мальчишки, которые слижет ветер к моменту, когда я сам до них дойду. Птица поднимается в вышину. Если я правильно рассчитаю, она вернется перед тем, как исчезнуть, и хотя бы часть воды я восстановлю. Впрочем, пока столь тщательная экономия не требуется. У меня есть бурдюк за спиной и фляга на поясе. Ничто не обещает, что эта погоня будет отличаться. У коменданта было такое же сухое, бесстрастное лицо, как и у меня самого. Привычная стопка вещей перешла из рук в руки, в футляре на шее болтался приказ, подтверждающий мои права. Можно было убеждать себя, что имя, записанное в той же строке, что и «доставить мертвым», ничего не меняет. Эрик. Мальчишка. Если бы я сразу понял, что ты задумал. Если бы догадался, что ошарашенное лицо у тебя вовсе не из-за того, сколь прекрасным вышел у экзаменатора твой феникс, и как эффективно им можно убивать. Я забыл, что ты прежде не видел казней. Ребенок Цитадели, никогда не выходивший за ее пределы, ты верил в величие нашей Империи, но не знал, какой ценой оно достигается. Впрочем, я никогда не умел читать в чужих лицах. Не удивительно, что и твое не прочел. Нога соскальзывает с песчаного склона, возвращая меня в настоящее. Падаю на бок, стараясь защитить бурдюк, но что-то острое подворачивается под бедро, цепляет лямку. Громкий треск рвущейся кожи, я съезжаю вниз, пытаясь перевернуться, спасти последние капли воды, но у подножия бархана вижу, что все напрасно. Мешок разорван по шву, бывшая на дне вода испаряется где-то над моей головой. Осталась только фляга. Значит, у меня немного меньше времени. Усмешка трогает губы. Я знаю, что умру здесь. Понял, как только увидел то, что прежде не встречал. К обелиску меня привел твой след, еще не заметенные метки от тента обещали скорый успех. Если бы ты не снялся незадолго до моего появления, я бы уже тебя догнал. Странно только, что ты отправился куда-то в самую жару, сделав привал слишком рано. Последний час я шел лишь в расчете, что достигну первого ориентира. Старые руины, всегда оказывающиеся на моем пути, привычное место отдыха. Но вместо этого я пришел сюда. Запрокидываю голову, пытаясь оценить размер камня передо мной. Он дышит странным холодом, в вышине хлопает выбеленное солнцем полотнище. Когда я осознаю его размер, остается только потрясенно моргать. Эта ткань стоит дюжины бочек воды, столь она огромна и крепка. Но доставать ее — не моя забота. Солнце скоро достигнет зенита, я разворачиваю тент, прячась от испепеляющего жара. Закрепляю вокруг камня, приваливаюсь к нему, впитывая прохладу. Спиной чувствую гравировку, и, не умея быстро заснуть в духоте, оборачиваюсь, чтобы изучить ее. Протягиваю ладонь, скольжу пальцами по рисунку. Чья-то выдумка, глупая фантазия — изображенных тварей не существует, а их размер смехотворен. Невозможно напоить гиганта, который был бы выше человека. Невозможно и бессмысленно. Но теперь я понимаю, почему ты остановился здесь. Почему я так быстро сократил разрыв. Ты всегда любил невозможное, и наверняка зарисовывал этих существ в мельчайших подробностях. Всех не успел бы. Что заставило тебя прервать труд? Не моя ли тень на горизонте? Не моя ли птица? Никогда прежде тебе не приходилось бежать от меня. Даже когда я возвращался со своих заданий, с руками, обагренными кровью таких же мальчишек, как ты, и от меня отворачивались все в Цитадели, ты радовался мне. Хватал за запястье, засыпал вопросами, накопившимися за время разлуки. Сейчас я понимаю — ты просто не знал, куда и зачем я ухожу. Я ведь никогда не рассказывал. Вдали заманчиво мерцает озерная гладь. Я отворачиваюсь. Мираж, они всегда преследуют меня в конце пути. Чем ближе цель и обязательное сражение, тем больше этих видений, которые пытаются сбить меня с пути. Обычно у меня достаточно воды, чтобы легко игнорировать их. В этот раз все иначе, но это не означает, что я позволю себя заморочить. Когда я увидел дворец, то тоже сначала подумал, что это какой-то мираж. Не мог поверить в его существование. Не мог представить, что ты потратил так много воды на столь бессмысленное творение. Но за гранитными колоннами мелькали тени виденных мной на обелиске существ, и сомнений не было — ты создал это место. Я вошел, сам не зная, зачем трачу время, ведь очевидно было, что тебя здесь нет. Лишь тени и дворец, столь величественный, огромный, непохожий ни на что, что я видел. Невозможный. Лишь войдя, я понял — ты сотворил его по образу и подобию существовавшего. Заметенная песком, почти рассыпавшаяся плитка на полу была подлинной, дно маленького фонтана блестело влагой, и я едва сдержал ярость, догадавшись — ты истратил всю воду, что была здесь, чтобы сотворить эту глупую, бессмысленную иллюзию. Почему-то сильнее всего я злился на то, что ты можешь умереть от жажды до того, как я тебя догоню. Хотя казалось бы, мне так будет даже проще. Для битвы с тобой, моим лучшим, моим единственным учеником, у меня уже тогда было слишком мало воды. Наверное, именно злость не позволила мне сразу узнать место. Или, быть может, то, что двадцать лет назад руины не были накрыты иллюзией своего прежнего величия. Или что тело беглянки, упавшее на эти плиты, давно рассыпалось прахом. Когда я понял, было поздно искать другое место для стоянки. Все время, пока я пытался заснуть, я гнал от себя образ той, что умерла здесь. Еще не от моей руки, но уже мною загнанная в угол. Я не думал о ней с тех пор, а теперь словно раскрывалось что-то внутри. Кричало так, как не мог кричать мальчишка, посланный на охоту за собственной матерью. Во фляге плещутся последние несколько глотков. Я хочу пить, но должен беречь воду для боя: если догоню Эрика пустым, вся погоня будет напрасной. Осталось так мало. Быть может, всего час. Но барханы, постоянно норовящие уйти из-под ног, снова преуспевают. Я качусь по склону, даже не пытаясь замедлить падение. Губы сухие, болит лицо, обожженное песком. Закашливаюсь, лежа на животе и понимаю, что не имею сил подняться. Пустыня ненавидела меня с того дня, как мы впервые встретились. Я был с ней согласен. И на этот раз она получит то, что я должен был отдать ей давным-давно. Чья-то тень падает на меня. Чужие руки касаются спины, переворачивают. Капает на лицо вода, прохладное горлышко фляги прижимается к губам. Я должен оттолкнуть его — я ведь понимаю, кто склонился надо мной, хоть и не могу различить лица против света. — Все в порядке, учитель. Я знал, что вы пойдете за мной. Я не желаю видеть, как твоя кровь впитается в песок. Я не представляю, как избежать этого, если ты дашь мне прийти в себя. — Идемте со мной, — предлагает наивный мальчишка. — Там, за песками, можно жить не так, как дома. Там есть вода. Я не имею права соглашаться на это. Я охотник, я должен догнать и убить, или умереть, пытаясь. Но разве я уже не умер?