Dr. Deep

      Чанёль с самого начала знал, что поддаваться уговорам Джексона — друга с работы — не стоит. Не стоит хотя бы потому, что завтра с самого утра ему на самолёт, а проводить ночь перед рейсом в клубе — не самая здравая мысль тридцатипятилетнего мужчины. Впрочем, отдохнуть в последний раз тоже было бы неплохо, ибо когда ещё представится шанс?       Мужчина принимает душ, смывая усталость прошедшего дня, превращает влажные тёмные волосы в модную укладку, надевает джинсы и белую рубашку и ждёт отмашки от Джексона. Друг звонит спустя сорок минут и говорит, что уже ждёт в такси. Чанёль берёт удостоверение личности, несколько купюр разного номинала и, закрыв дверь съёмной квартиры, спускается на улицу. Сумеречный Лос-Анджелес мучает своей духотой и жарой, и даже побережье, вдоль которого едет автомобиль, не добавляет ни капли свежести. И без того солнечная Калифорния в этот август бьёт все рекорды, и несчастным горожанам, в массе своей, приходится коротать время в квартирах с кондиционером или в водах Тихого океана. Некоторые, такие как Чанёль и Джексон, например, предпочитают справляться с жарой посредством расслабляющих прохладительных коктейлей. Вернее, Джексон предпочитает проводить так каждый свободный вечер, Чанёля же просто легко удаётся уговорить. Чанёль вообще сговорчивый.       Сумерки буквально на глазах сгущаются, освещаемые лишь яркими огнями Норд Хадсон авеню, и когда мужчины выходят из такси, их встречает душная ночь. Очередь перед клубом поначалу пугает, Чанёль было мирится с мыслью, что следующий час простоит на входе, но Джексон берёт его под локоть и уверенно двигается в сторону секьюрити. Болтает весело о чём-то несколько мгновений, потом кивает и тянет друга за собой. Как только мужчины заходят в клуб, их сразу оглушает мощным битом, а глаза с непривычки режет цветомузыка, и в нос забивается сигаретный дым. Джексон кричит что-то в ухо — в шуме невозможно разобрать — и уходит вглубь танцующей толпы, видимо, увидев кого-то знакомого, Чанёль же берёт курс на бар. Находит себе местечко между милующимися (и откровенно сосущимися) парочками и пристраивает зад на высоком стуле. Терпеливо ждёт, пока на него обратит внимание бармен, и делает заказ: сет из текилы и водки. Самое то для разогрева. Первый шот отчего-то идёт не тем горлом, и мужчина, едва сдавливая кашель, сразу пьёт второй, закусывая тонкой долькой лайма. Пищевод обдаёт приятным теплом. По телу пробегает толпа мурашек. Пожалуй, выбраться в клуб — действительно не такая плохая идея, как думалось вначале.       Белый русский, слышит Чанёль сразу после того, как кто-то неаккуратно толкает его локтем в бок. Переводит взгляд влево и натыкается на русоволосую макушку. Макушка приподнимается, занимая соседний стул, и теперь мужчина внимательно разглядывает чужой профиль. Аккуратный, чуть вздёрнутый нос с едва заметной горбинкой, мягкий овал подбородка, узкие губы. Только глаз не видно под длинной чёлкой. Чужой взгляд замечают, и человек поворачивает голову к Чанёлю, разглядывая в ответ несколько секунд. Видимо, не находит ничего интересного, потому что теперь уделяет внимание лишь своему коктейлю, преспокойно потягивая тот через соломинку. Этих секунд хватает, чтобы разглядеть в соседе азиата. Впрочем, ничего удивительного в этом нет: целых тринадцать процентов жителей-азиатов приходится на одну только Калифорнию.       — Привет. Скучаешь? — спрашивает Чанёль, вполоборота поворачиваясь к соседу и широко улыбаясь. Не боится, что его пошлют, ведь процент того, что сосед такой же, как Джексон, то есть не гей, что просто любит именно этот клуб для секс-меньшинств за бар и атмосферу, очень мал.       — Не настолько, — отвечает мужчина едва ли старше самого Чанёля с еле заметным акцентом, но с каким — Чанёль понять не может.       Такой холодный ответ оскорбляет в лучших чувствах. Подумать только: не только отшил, так ещё и не повернулся даже! И цедит этот свой коктейль. Хотя, конечно, в морду не дал — и то хорошо. Стоит предпринять ещё одну попытку.       — Меня Чанёлем зовут. А ты?       — Би.        Имя ни о чём не говорит, и выяснить национальность визави не получается. Хотя всё равно что-то в мужчине выдаёт корейскую кровь, Чанёлю хочется так думать. Давненько Чанёль не общался с земляками. Одни только китайцы да немного японцев. Мужчина опрокидывает в себя шот с водкой и придвигается к Би чуть ближе. Чтобы, конечно, лучше друг друга слышать. Тот этого будто не замечает и допивает коктейль.       — Могу я тебя угостить?       — Слушай, приятель, — наконец поворачивает голову Би и смотрит ледяным взглядом, и теперь можно видеть на его глазах лёгкий макияж, — если ты так подкатываешь ко мне свои яйца, то извини, я не по этой части.       — А по какой? — не унимается Чанёль и всё же заказывает ещё порцию белого русского для своего визави и сет текилы и водки для себя.        Что-то в этом Би неодолимо влечёт. Может, внешность, может, этот его игнор. Чанёль не знает.       — Я не знакомлюсь в клубах, — устало выдыхает Би и всё же принимает угощение, снова неторопливо потягивая через соломинку.       — Но ты же назвал мне своё имя! — Чанёль ухмыляется. — Не значит ли это, что мы уже познакомились?       Би только чудом хватает сил не поперхнуться от наглости: раньше такого не было, обычно хватало одной фразы, чтобы отшить нежелательного ухажёра, а тут что-то пошло не так. И, в общем-то, это даже немного интригует. Теперь он тоже с интересом смотрит на чужое лицо. Большие глаза, в меру широкий нос… Ничего примечательного в том нет, но что-то определённо притягивает. Быть может, яркая улыбка. И, конечно, настойчивость, которую в данный момент мужчина находит крайне забавной.       Би тихо смеётся, прикрывая рот узкой ладонью, и заметно расслабляется, будто намекает, что согласен идти на контакт. Облокачивается на стойку бара, покручивая в тонких пальцах рокс, и поворачивается корпусом к собеседнику.       — Ладно, приятель, твоя взяла.       Чанёль опрокидывает в себя шот и улыбается ещё шире. Ищите и обрящете, любил говорить его преподаватель по анатомии, когда студенты тщетно пытались найти внутреннее ухо у лягушки. Он, конечно, не уверен, что эта фраза имеет смысл в данной ситуации, однако проводит параллель с тем, что упорные старания приводят к качественному результату. Сейчас результатом его упорного (хотя не то чтобы очень) труда является Би. Красивый и соблазнительный с этим тёмным карандашом на лукавых глазах. Так и хочется придвинуться ещё ближе, чтобы втянуть носом чужой парфюм. Хочется провести пальцами по чужой ладони. Уединиться в уютном номере. Правда, также он понимает, что за поспешность можно по лицу получить и лишиться хотя бы флирта.       — Расскажешь немного о себе? Почему в этот вечер один здесь?       — Просто расслабиться захотелось, — сдержанно отвечает Би, снова зажимая между губ соломинку. Чанёль не сводит взгляда с этих губ и уверен, что визави этого не замечает. — А ты?       — А я, — снова пьёт текилу и закусывает лаймом, — с другом сюда пришёл. Но он куда-то пропал. Танцует… Наверное. Кстати, ты не хочешь?       Би вместо ответа залпом допивает коктейль, звонко стуча донышком о столешницу после этого, и ловко спрыгивает со стула. Подмигивает и быстро скрывается в толпе. Чанёль даже не допивает два оставшихся шота и спешит за знакомцем, чтобы не потерять того во тьме людей. Впрочем, тот далеко не уходит. Сам находит и тянет за руку к себе. Алкоголь, из-за жары и духоты дающий в голову гораздо быстрее, делает своё дело, и тела движутся свободнее, мысли становятся развязнее. Би поворачивает спутника к себе спиной, кладёт ладони поверх его пояса и начинает двигаться в такт ритмичному биту. С музыкой на самом деле повезло: диджей не включает одну тошнотворную попсу, не ставит однотипную музыку, будь то зажигательная или медленная, слишком часто. Как и сейчас. За два часа, что он провёл в клубе, только в третий раз включают медленный трек, и он с удовольствием отдаётся ненавязчивой мелодии. Особенно приятно становится, когда Чанёль сам прижимается ближе, делая мягкие волны телом. Собственное тело охотно отзывается и принимает правила игры. Бёдра к бёдрам, спина к торсу. Би проводит по чужим сильным рукам, некрепко сцепляя пальцы в замок. Прижимается носом между лопаток мужчины, потому что тот на целую голову выше. Крепкая спина будоражит сознание, так и хочется стянуть рубашку и посмотреть на неё напрямую. Да и не только на спину. У Чанёля также крепкие ягодицы и бёдра: сразу видно, что он заботится о теле, что непременно проводит несколько часов в спортивном клубе. Спускает руки ниже, укладывая ладони в непозволительной близости от паха, и замечает, что мужчина в объятиях тоже чувствует это. Чувствует желание. Би поднимается на носки и прикасается сухими губами к горячей шее, нисколько не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Вокруг них ещё десятки таких же однополых пар. Только единицы, заблудшие по чистой случайности, иногда кривят носы, но какое ему до них дело, когда так хорошо?       — Я тебя сейчас трахну, — выдыхает в чужое ухо, а Чанёль жмурится от ощущений.       Чанёль, вообще-то, надеялся на совсем другой исход вечера, но и так неплохо. Он умеет получать удовольствие в обеих позициях.       — Я живу на Родондо Бич. Поехали?       — Нет, — всё так же дышит в ухо Би, — прости, детка, но это только секс на один раз. Ничего личного. Ну, согласен?       Мужчина гулко сглатывает и еле заметно кивает, но второму этого достаточно. Отстраняет немного от себя, чтобы взять за руку и увести в сторону. Ещё одна вещь, которой радует этот клуб, — чистые и опрятные ватерклозеты. Ни запаха мочи или рвоты, ни чего-либо ещё мерзкого. Максимум — стонущие в закрытых кабинках люди.       В ватерклозет они практически влетают, тут же занимая одну из кабинок и начиная целоваться, не потрудившись закрыть дверцу на щеколду. Би увлечён, пышет эмоциями будто пламенем, вылизывает жаркий рот. Руками проводит по чужому торсу, приподнимая рубашку, и пальцами нажимает на паховую связку. Расстёгивает ремень, пуговицу и тянет вниз зиппер, приспускает джинсы и ныряет ладонью в бельё. Член ложится на руку приятной тяжестью. Горячий, длинный и с крупной головкой. Такой член непременно хочется подержать во рту, и мужчина не отказывает себе в удовольствии. Опускается на колени, стягивая джинсы и бельё ниже, подаётся головой вперёд, берёт член в рот, языком прижимая к нёбу. Чанёль глухо стонет и откидывает голову назад, болезненно стучась затылком о кафель, но едва ли придаёт этому значение. Знакомец «на один раз» сейчас так мастерски работает своим языком, что ни о чём другом думать просто не получается. Би сосёт с азартом, с наслаждением, как если бы облизывал пломбир от Баскин Роббинс. Смотрит исподлобья иногда, щуря глаза в чёрном карандаше, и весь его вид кричит, что нет, — это не он на коленях, это Чанёлю придётся сдаться. И Чанёль сдаётся. С той же самоотдачей, с какой знакомец сосал его член, облизывает длинные тонкие пальцы. Не стесняется и не скупится на слюну. Би разворачивает его лицом к стене, ненавязчиво проводит по пояснице, призывая прогнуться, и мягко касается сфинктера одной лишь подушечкой большого пальца. Мужчина расслаблен, поэтому никакого сопротивления нет. Палец ныряет чуть глубже, оглаживает мягкие стенки прямой кишки. Вторая рука достаёт из кармана кондом, приспускает на бёдра брюки и надевает на член латекс. Для верности ещё раз пускает слюну на анус и, вцепившись в упругие ягодицы пальцами, мягко толкается внутрь. Член входит легко и безболезненно, вызывая лишь некоторый дискомфорт с непривычки, но оба мужчины знают, что ситуация изменится уже через несколько секунд. Так и выходит. Дополнительная смазка презерватива позволяет отлично скользить, исключает какое-либо неудобство, и мужчины разве что в полный голос не стонут. Особенно Чанёль. Распаливший его алкоголь, безумие знойной ночи, сила и уверенность знакомца открывают в нём нечто новое. Что-то такое, что невозможно удержать внутри. Точно зверь, сидевший взаперти долгие годы, выбрался на свободу и теперь хочет только жрать, жрать и жрать чужую энергию. Хочет досуха вылакать каждый чужой вдох и сдерживаемый стон. Би толкается сильнее и в этот же момент кусает любовника «на один раз» в шею чуть левее седьмого позвонка так, что тот не сдерживает восторженного выдоха. Зверь внутри насыщается, но ему всё равно чертовски мало. Мало этих укусов, мало горячих пальцев на теле, мало издаваемых любовником звуков.       — Дрочи себе, — шепчет, словно читая чужие мысли. — И предупреди, как соберёшься кончить.       Чанёль снова кивает, не способный на внятную речь, и тянет руку вниз. Подчиняется приказу. А иначе как приказом шёпот этот не назвать. Сухая грубая ладонь ведёт по члену точно наждак, и приходится несколько раз сплюнуть на неё, чтобы трение стало более приятным. Скольжение заметно облегчает дело, и мужчина, всегда надрачивающий достаточно лениво, теперь толкается в свой кулак с той же частотой, с какой его трахают. Частота это, на самом деле, просто бешеная. Только приятные ощущения не позволяют завидовать, потому что так долго и быстро долбить может не каждый мужчина. И Чанёль не выдерживает. Закусывает губу, сдерживая рык, и спускает, совершенно забыв о приказе.       Би замирает на мгновение, пытаясь разгадать причину секундного оцепенения любовника, а когда понимает, недовольно рычит:       — Я же просил предупредить. Хотел кончить вместе. Но не переживай на этот счёт.       Резко вынимает член, сдёргивает резинку, швыряя в мусорный бачок, потом так же резко разворачивает мужчину к себе и нажимает на плечи, красноречиво намекая на коленопреклонение. Всё становится донельзя понятным, и Чанёль послушно открывает рот, оказывая ответную услугу. Несколько раз чужой член, теперь пахнущий чем-то синтетическим, таранит его глотку, и в последнюю секунду Би отстраняется, тоже кончая в собственную руку. Вытаскивает из кармана платок, стирает с ладони сперму и выбрасывает испорченный кусок материи в компанию к презервативу. Натягивает обратно штаны, выходит из кабинки. Чанёль слышит, как несколько секунд (или минут, он не может понять — настолько потрясён) шумит вода, а потом раздаётся звук закрывающейся двери. Как-то вяло и несколько убито мужчина поднимается с пола и направляется к раковине, приводит себя в порядок перед зеркалом и тоже покидает ватерклозет, пахнущих теперь не только хлоркой, но и разочарованием.       — Мартини с водкой, — басит Чанёль бармену и усаживается на тот же стул, где сидел по приходе. Соседний стул пустует.       — Чанёль! А я тебя везде ищу! — рядом подсаживается крайне довольный жизнью Джексон, но стоит ему взглянуть на лицо друга, улыбка быстро сползает с лица. — Что случилось? Перебрал?       — Меня поимели, Джеки, — ещё более разбитым голосом и вслед за этим залпом выпитый коктейль Бонда.       — В смысле, трахнули?       — В смысле, поимели. По полной.       Настроение безнадёжно портится. Музыка становится раздражающей, алкоголь в глотку не лезет. Чанёль решает поехать домой, прощается с другом и вызывает такси. Дорогу домой почти не помнит, ежесекундно прокручивая в голове события последних часов. Конечно, это не первый раз, когда «потрахались и разбежались», но почему-то именно сейчас происшествие сильно бьёт по самолюбию. А ещё из сознания никак не выходят холодный взгляд и насмешка в голосе. Да что этот Би вообще о себе возомнил! Пф, тоже нашёлся царь и бог. Ох, как досадно, что приходится покинуть Америку. В ином случае мужчина непременно узнал бы в клубе об этом зазнавшемся коротышке и показал, где раки зимуют.       Квартира встречает приятной прохладой из-за не выключенного кондиционера и темнотой, которую очень не хочется разгонять, но выбора не то чтобы много, потому что мужчина не нашёл времени собрать чемодан раньше. Радует лишь то, что большая часть его вещей уже отправлена по месту назначения и собрать оставшееся (оставленные ввиду необходимости хоть что-то носить) много времени не занимает.       На самом деле покинуть Америку не то чтобы приходится. Можно сказать, что это — вынужденная мера, которая позволяет малой кровью разрешить одну насущную проблему пикантного характера: избавиться от последствий скандала с одним несовершеннолетним актёром, которому он делал нос и скулы, а после несколько раз был замечен, когда тот пытался привлечь его внимание. Папарацци, разумеется, не упустили громкую новость о возможном растлении малолетних и раздули невесть что. Расследование, долгое судебное разбирательство, в котором пластическому хирургу удалось доказать свою невиновность. Но, разумеется, это подмочило безупречную репутацию не только Чанёля, но и всей клиники, и мужчине вежливо указали на дверь. Думать об устройстве в другую калифорнийскую клинику пластической хирургии не представлялось возможным. И тут как кстати подвернулось наследство от дедушки — частная клиника на родине, в Сеуле. Мужчина понимает, что из двух зол выбирают меньшее, а частная клиника — вполне себе приятный бонус. В частной клинике вопрос о его прошлом будет менее острым, да и вряд ли в Корее известно о начинающих американских актёрах и хирургах, чьё имя не звучит в мировых медицинских журналах и чей заработок не включает в себя примерно шесть нулей.       Утро начинается с быстрого душа, наспех выпитого кофе в почти родной кофейне за углом и бешеной гонки по хайвею до аэропорта. Долгий перелёт, во время которого Чанёль благополучно спит, проходит с комфортом. Будят его лишь дважды: когда предлагают еду и за час до посадки самолёта.       Инчхон встречает толпой шумных нерасторопных людей и неприятным сюрпризом — багаж, видимо, где-то теряется. Мужчина долго ждёт у конвейерной ленты вместе с несколькими другими «счастливчиками», потом работники аэропорта вежливо просят прощения за нахождение багажа на борту другого самолёта, и людям не остаётся ничего другого, как уйти.       — Девушка, а не подскажете… — только начинает говорить Чанёль, будучи уверенным, что рядом с ним стоит его соседка по креслу (они же вместе подошли сюда), как его прерывает явно не девичий голос.       — Чего? Ты, мудила, слепой, что ли?       Чанёль теряется от такого явного хамства и хочет ответить в той же манере, как взгляд натыкается на знакомое лицо.       — Би? — спрашивает Чанёль, наклоняясь чуть ниже к мужчине, чтобы быть уверенным в своей догадке.       Лицо, может, и знакомое, да только сейчас мужчина выглядит совсем иначе: никакого макияжа и очень короткая стрижка смоляных волос, строгий костюм-тройка. Только профессиональные навыки Чанёля позволяют узнать именно то лицо.       — Кто?       И голос, Чанёль уверен, тот же, что он слышал в клубе.       — Би, это же ты!       — Вы обознались, меня зовут Бён Бэкхён, — холодно бросает мужчина и утыкается взглядом в смартфон.       "Господин Пак!", — слышит Чанёль и поворачивает голову на звук.       К нему подходит мужчина лет сорока и чуть ниже его и тянет руку для приветствия.       — Меня зовут Ли Донхэ, мы с Вами разговаривали.       — А, да, здравствуйте. Не стоило тратить время, я бы и сам добрался, — пожимает руку в ответ, скашивая взгляд в сторону, где мгновение назад был Бэкхён, но того и след простыл.       — Я обещал Вашему дедушке позаботиться о Вас. К тому же мне совсем не сложно. Вы совсем без багажа?       — Мой багаж улетел на Гавайи. Больше тут делать нечего. Вы на машине?       Донхэ кивает и разворачивается, жестом прося следовать за ним. Из аэропорта Чанёля везут куда-то в центр Сеула, где находится квартира, любезно предоставленная почившим дедушкой. Мужчины прощаются в машине, и новоявленный хозяин поднимается осматривать свою новую крепость. Квартира небольшая, уютная и с полным набором всего, что нужно холостяку: телевизор и кофе-машина. Конечно, есть и другие прелести бытовой техники: холодильник, плита, посудомоечная и стиральная машины, но весь их вид буквально кричит, что ими совсем не пользовались, а стоят они для украшения и показателя статуса. Впрочем, мужчина понимает своего деда. В Калифорнии он тоже еду заказывал доставкой, а одежду сдавал исключительно в химчистку, и изменять своим привычкам не собирается. В конце концов, зарплата востребованного пластического хирурга позволяет это делать.       Закончив осмотр и загрузив в смартфон карту Сеула, Чанёль решает пройтись по магазинам, чтобы купить средства первой необходимости. Перед этим заходит в банк, чтобы поменять доллары на воны, а после — в соседний с банком торговый центр. Выбирает бельё, штаны и рубашку-поло, покупает зубные нить, щётку и пасту, и на этом считает миссию выполненной. Остальное он купит, когда точно будет знать, что ему необходимо для комфортной жизни и в выходной день. Хорошо бы ещё найти халат для работы. В клинике, конечно, ему выделят одежду, но хирург предпочитает свои собственные вещи.       Чанёль возвращается домой, заказывает пиццу, ужинает, принимает душ и ложится спать. Перед сном, правда, долго ворочается, прокручивая и прокручивая в голове события двух последних дней. Вернее, не сами события даже, а встречи. Би ночью в клубе, Бэкхён в аэропорту. Мужчина почти уверен, что это один и тот же человек. Но почему тогда он представился не своим именем и сделал вид, будто они незнакомы? Неужели в нём совсем нет морали и порядочности? Неужели «трах на один раз» действительно в порядке вещей? Отчего-то Чанёлю совсем не хочется так думать. Совсем не хочется думать об этом совершенно незнакомом человеке плохо. Так он и засыпает, совершенно не думая о грядущем дне.       И снова завтрак в ужасной спешке, наскоро принятый душ и подобранный гардероб, путь в клинику сквозь столичную пробку. В Калифорнии, Чанёль уверен, машин не меньше, но манера вождения корейцев существенно отличается. То ли они, водители, быстрее, то ли медленнее, непонятно, и остаётся только ждать адаптации. В клинику мужчина входит спустя пятнадцать минут от начала рабочего времени.       — Здравствуйте! Чем могу быть Вам полезной?       Очаровательная женщина с таким же очаровательным лицом и голосом подходит к озирающемуся по сторонам мужчине. Нормостенические пропорции тела, упругая грудь третьего размера, идеальные полусферы ягодиц… Или она полностью посвящает всю себя телу, или Чанёль хочет пожать руку, приложившую к такому телу своё мастерство.       — А вот и вы, господин Пак, — из кабинета выходит бодрый улыбчивый Донхэ, почтительно кланяясь в приветствии. — Это внук доктора Пака, Суён. Теперь господин Пак будет вместо него. Можешь возвращаться к делам, я всё покажу.       Женщина понятливо кивает, кланяется новому начальнику и, как и было велено, возвращается за стойку регистратуры. Донхэ ведёт Чанёля за собой вглубь клиники. В рабочий кабинет, где новоявленному директору предстоит разбираться во всех тонкостях бизнеса. Кабинет светлый и просторный, с дорогой на вид техникой и мебелью. Объёмное мягкое кресло радушно принимает в свои объятия, а выбеленный дуб рабочего стола так и манит прикоснуться к нему пальцами. Совсем не сравнить с его кабинетиком в Калифорнии, маленьким и с обилием хромированных поверхностей. Да, Чанёлю тут определённо нравится.       — Ну-с, — удобнее располагается в кресле хирург, — с чего начнём? Признаться, я никогда не имел дела ни с чем подобным. Стать главным хирургом клиники — запросто, без вопросов. Но ведение дел самой клиники… Доктор Ли, Вам не кажется, что проще было найти человека со стороны?       Донхэ присаживается на диванчик напротив стола, манерно поправляя рукава халата. Несмотря на такой добродушный вид во время их знакомства теперь мужчина кажется холодным и несколько напряжённым.       — Доктор Пак. Это не моё решение. Не ваше. Ни кого бы то ни было из учредителей и спонсоров. Это было решением вашего деда. Именно он вписал в наследство вас, вам передал контрольный пакет акций. Разумеется, раз клиника теперь всецело принадлежит вам, вы в праве распоряжаться ей как вздумается. Можете найти «кого-то на стороне» и продолжить карьеру хирурга. Можете жить только на проценты, ковыряя в носу. Поверьте, клиника приносит очень и очень неплохую прибыль. Но подумайте вот о чём. Клиника — дело всей жизни Вашего дедушки. И это дело он передал Вам, а не Вашей сестре, которая, осмелюсь напомнить Вам, имеет свой бизнес и точно в этом разбирается. Вам стоит хотя бы попробовать. Доктор Пак был очень мудрым человеком. Уверен, он выбрал Вас не просто так.       Всю свою недолгую речь Донхэ не сводит пристального взгляда, а видя в чужом лице задумчивость и некоторую растерянность, вздыхает, но быстро берёт себя в руки и улыбается, поднимаясь.       — У меня консультация с клиентом. Подумайте пока, а после обеда ещё раз поговорим. И покажу Вам клинику. Уверен, вы её сразу полюбите.       Чанёль кивает на прощание, ждёт, когда мужчина выйдет за дверь, и практически растекается в кресле. Не так он себе представлял первый день в «своей» клинике. Уж точно не ждал нравоучений от… Этот Донхэ — он вообще кто? Понятное дело, что пластический хирург. Заведующий? Челюстно-лицевой хирург, специалист по бьютификации? Вообще хорошо было бы узнать, кто у него в штате. Решивши начать с малого, поднимается и выходит из кабинета, возвращаясь к Суён. Женщина что-то быстро набирает на клавиатуре с листа, практически не смотря в монитор. Слепая печать. Однако, какой прекрасный навык.       — Доктор Пак? — обращает своё внимание раньше, чем он успевает к ней обратиться, не переставая печать. — Хотите кофе?       — Да, будьте добры. А ещё подготовьте мне полный список сотрудников.       Суён коротко кивает, берёт в руки мышь и быстро щёлкает ей по какому-то файлу, отправляя тот в печать. Пока принтер в шумом извлекает из себя бумагу, женщина орудует у кофемашины. Чанёлю только и остаётся дивиться такой оперативности и даже несколько завидовать. В клинике Лос-Анджелеса красотка Джессика (что занимала такую же должность, как у Суён) могла разве что пасьянс раскладывать да премило улыбаться клиентам. И то в разные временные отрезки. Мультизадачностью красотка Джессика точно не славилась.       — Ваш кофе, доктор Пак, и список сотрудников. Отнести в Ваш кабинет?       — Ох, нет! Спасибо. Я сам.       Чанёль забирает из мягких нежных рук чашку и листы и возвращается. Снова располагается в кресле и вглядывается в таблицу имён, должностей и контактов. Семь специалистов-хирургов: глаза и нос, грудь, контур тела, омоложение, дерматология, контур лица и другая пластика; два регистратора: Суён и некая Ким Ханна; несколько косметологов, анестезиологов, ассистентов, бухгалтер, юрист и парочка мастеров по клинингу. Довольно большой штат для такой, казалось бы, небольшой клиники. Впрочем, может, именно этим она и взяла лидирующие позиции в своей сфере. Доктор Ли, как оказывается на самом деле, является заведующим, да не просто, а кандидатом наук! И специализируется он на маммопластике. Хорош. Чанёль ещё раз внимательно разглядывает имена, пока взгляд не цепляется за одно очень интересное. Бён Бэкхён, занимающийся контуром лица.       — Суён! — мужчина влетает в приёмную с горящими глазами. — Доктор Бён, он на месте?       Женщина поднимает голову и отрицательно ею машет.       — Доктор Бён в отпуске до… — сверяется в каким-то документом, — до завтрашнего дня. У Вас к нему что-то срочное? Мне следует связаться с ним?       — Нет… Нет, спасибо. Как увидите его, передайте, пожалуйста, чтобы нашёл время зайти ко мне.       — Конечно.       Обратно в кабинет Чанёль не возвращается, а выходит из клиники на паркинг, где может покурить в своё удовольствие. Он никогда не считал себя зависимым от табакокурения или что-то в этом духе, всегда спокойно мог обходиться без сигарет неделями, но иногда накатывало, и покурить становилось жизненно необходимым, и потому пачка «Ньюпорт» всегда таилась в кармане. Смолы и никотин тяжестью оседают в лёгких, тело на секунду чувствует недомогание, и голова кружится. Мужчине нравится это ощущение. Сродни эйфории от конопли (в Америке в юности он попробовал многое), только легально и без пересудов и косых взглядов. Медленно выпускает тонкой струёй дым, а перед глазами клуб, цветомузыка и глаза в чёрном карандаше. Подумать только: общались-то всего от силы — час, а как этот подлец запал в душу. И ещё более нахальный Бэкхён. Чанёль руки, его кормящие, готов на отсечение дать, что Бён Бэкхён из аэропорта и Бён Бэкхён из его клиники — одно и то же лицо. И как ему, должно быть, будет неловко знать, что нахамил начальнику. Чанёль тянет губы в улыбке, предвкушая этот момент. Нет, он нисколько не злопамятный, просто знает себе цену. В конце концов так себя вести просто некорректно! Никакого уважения к человеку, пусть и случайно встреченному! Выбрасывает окурок в урну и возвращается в клинику. Дел там, конечно, пока нет (вернее, их очень даже много, но хирург об этом пока не знает), но дождаться экскурсии и разговора с доктором Ли всё же стоит.       Часы до обеда проходят удивительно быстро, и стучит Донхэ, приглашая начальника в ближайший ресторан с европейской кухней, хотя сам Чанёль отдал бы предпочтение кухне отечественной. В ресторане мужчины заказывают бизнес-ланч и прохладный безалкогольный мохито.       — Я никак не возьму в толк, — говорит Чанёль, наматывая на вилку пасту, — как совмещать весь этот «бизнес» и пациентов. Я имею в виду, как всё успевать. Консультации, операции, наблюдение после них. Мне ведь придётся и цифры считать, начисляя зарплаты, и следить за счетами. Не уверен, что гожусь для такой работы.       Донхэ снисходительно улыбается, жуя салат.       — Доктор Пак, вы как маленький. Бизнес, в первую очередь, — грамотное делегирование дел. Вам и останется только печати ставить, всем остальным займутся специалисты. Конечно, именно Вам предстоит принимать те или иные решения, но вы быстро во всём разберётесь. Как хороший специалист вы же понимаете, что нужна хорошая техника и препараты, инструменты. Вам нужно будет следить, чтобы всё было по стандартам. Также Вам придётся курировать не только своих пациентов, но всех, потому что именно к Вам обратятся в случае чего. Не переживайте так сильно заранее — наш персонал состоит из хирургов высшей категории, и каждый понимает свою ответственность.       — А персонал… Наша команда, какая она?       — Крайне сплочённый и дружный коллектив. Уверен, вы со всеми найдёте общий язык, — Донхэ говорит дружелюбным тоном, но в глазах его черти пляшут в могильном холоде. Чанёль не придаёт этому большого значения.       Остаток обеда мужчины обсуждают ещё несколько рабочих вопросов, потом возвращаются в клинику, где доктор Ли всё же проводит обещанную экскурсию и знакомит с несколькими другими хирургами и юристом, который показался Чанёлю несколько… неординарным. В семь часов вечера мужчина возвращается к себе домой, чтобы обдумать предстоящую работу, поужинать и отдохнуть. И, конечно, написать Джексону, тот как раз должен был уже проснуться. Включается ноутбук, находится сеть, и можно запускать программу для общения. Друг, как и ожидалось, находится в статусе «онлайн». Почти час бывшие коллеги говорят ни о чём. Вернее, пишет скорее Чанёль, делясь впечатлениями от родины и новой клиники, Джексон же время от времени отвечает то смайликами, то «здорово», то «круто, чувак». Американцу рассказывать не о чем: ничего не успело ещё случиться за такой короткий срок их разлуки, поэтому по истечении времени он вынужден попрощаться, чтобы отправиться на работу. А Чанёль ещё пару часов блуждает по просторам Интернета, потом включает «Железного человека», ужинает и готовится ко сну.       Новое утро проходит без эксцессов. Хирург встаёт ровно по будильнику, проводит около получаса под прохладным душем, завтракает рисовыми хлопьями и травяным чаем, выбирает одежду, колдует над причёской. Даже выходит из квартиры точно в срок и спокойно добирается по утренним пробкам в клинику. Всё такая же приветливая Суён здоровается, вежливо предлагает кофе и какую угодно помощь, если понадобится. Мужчина от всего отказывается и направляется в кабинет, где проводит время за изучением медицинских карт клиентуры. Особенно заинтересовала одна: некая Чха Сара. Женщина с очаровательным лицом и хорошим телом, и, как мужчина, хирург не понимает её решения прибегнуть к помощи операции. В то же время, как хирург, мужчина с удовольствием займётся таким клиентом сам. Работа с такими всегда выходила пустяковой, но высокооплачиваемой. Сара хочет изменить размер и форму груди и поработать над спинкой носа. Ещё несколько карт не вызывают сильного интереса: у кого губы, у кого скулы, у кого грудь. Скукота.       Один раз Чанёль всё же просит у Суён кофе, когда разговаривает с приглашёнными юристом и бухгалтером. Мужчины действительно вселяют надежду, что быть директором клиники — пустяковое дело. Знай себе давай разрешение на покупку нового рентгеновского аппарата и скальпелей да подписывай разрешения на отпуск. И, конечно, будь готов ко всякого рода судебным искам. Это не раз повторяет чудаковатый юрист — Чжан Исин. Чанёль списывает всё на мнительность китайцев. В Калифорнии, например, именно китайцы славятся своей излишней паникой по любому поводу. Бухгалтер — Ким Чондэ — оказывается чересчур веселым и злым. Так хирургу думается после нескольких шуток, таких чёрных, что даже не по себе становится. Не то чтобы Чанёль был лишён чувства юмора, но «Вскрытие показало — пациент спал!» как-то такой себе юмор. Особенно в рамках пластической клиники. Ладно бы в трансплантологии… Хирург трёт бровь, пытаясь отделаться от неправильных мыслей и сосредоточиться на беседе с коллегами. Заканчивают они ближе к полудню, и Чжан и Ким спешат покинуть кабинет начальника, приглашая его на обед, но хирург отказывается. Такая себе восточная вежливость, но что поделать, если совсем не голоден. Да и надеется, что сходит на обед позже с доктором Ли. Надо, кстати, спросить его. Стоит подойти к двери Донхэ, как слышится дружный звучный смех. В одном из голосов узнаётся Ли, а вот второй кажется отдалённо знакомым, но не более того. Мужчина стучит в дверь, прерывая смех, и, получив разрешение войти (нужно оно ему вообще, это разрешение?), открывает и проходит внутрь. Донхэ сидит за своим столом, а справа на диване — вот так сюрприз! — грубиян из аэропорта. Не верить в судьбу и злой рок просто не получается.       — А, доктор Пак! — восклицает Донхэ. — Разрешите представить нашего коллегу Бён Бэкхёна.       — Мы знакомы, — улыбается Чанёль, неотрывно смотря в глаза нового подчинённого.       В чужих глазах если и мелькает удивление, то лишь на секунду.       — Ого. И когда только успели?       — В день моего прилёта.       — Бэкхён. Что ж ты не предупредил? Я бы и тебя встретил.       — Не стоило беспокойства, сонбэ. Итак, доктор Пак, теперь вы будете вместо Вашего почтенного дедушки? Буду очень надеяться, что вы справитесь, — улыбается, и в глазах такой свет, будто и вовсе не знает непропускаемых цензурой слов. Аки ангел во плоти, не иначе.       — Буду стараться. Доктор Ли, не возражаете, если я приглашу доктора Бёна к себе? Я бы хотел обсудить некоторые вопросы. Доктор Бён, разве Суён не просила Вас зайти ко мне?       Бэкхён пожимает плечами и легко дёргает ладонью, будто знак «отвяжись» подаёт, но всё же поднимается с дивана и кланяется старшему коллеге, извиняется. Обходит Чанёля по неширокой дуге и выходит из кабинета, вежливо придерживая для начальника дверь. По коридору до кабинета идут нога в ногу, молчат. И стоит только переступить порог, Чанёль меняет ситуацию. Занимает кресло, удобнее устраиваясь, настраиваясь на положение локального царя и бога.       — Ну, доктор Бён, здравствуйте. Хочу ещё раз представиться. «Мудила» Пак Чанёль собственной персоной. Главный хирург клиники, прошу любить и жаловать.       Бэкхён оглядывает кабинет, будто в первый раз здесь находится, и садится в кресле напротив стола не менее расслабленно.       — Мне жаль, что так получилось. Приношу свои искренние извинения.       Но едва ли вид его показывает всю «искренность». Глаза становятся узкими и хищными, уголок губ приподнимается в усмешке. «Пошёл к чёрту, мудила!» — говорит этот вид. И Чанёль узнаёт этот взгляд, эту ухмылку.       — С белым русским ты был более сговорчивым, — говорит Чанёль по-английски.       Бэкхён выгибает бровь, будто не понимает, но Чанёль костьми чувствует, что он — тот самый, и продолжает:       — А почему, кстати, Би? Интересно, а если в клинике узнают, что их уважаемый коллега — педик?       Бэкхён решает не увиливать. Расслабляет плечи, слегка клонит голову вправо. Будто воспитатель над несмышлёным, но забавным малышом.       — А другая новость? Как главного хирурга известной клиники трахнул в туалете педик? — Бэкхён тоже переходит на английский и отпускает смешок в изящный кулак. — О да, представляю.       Вот оно. Маска с чужого лица слетает, обнажая демонов. Хищных, прожорливых, жестоких. И теперь Чанёль не уверен, что стоило раскрывать карты. Его роял флеш ничто против каре с Джокером Бэкхёна.       — Так что мы будем делать, приятель? — улыбается, и у Чанёля мурашки от этой улыбки бегут. Прямо к паху.       От ответа спасает стук в дверь — доктор Ли с добрейшей улыбкой зовёт коллег пообедать. Аллилуйя.       Мужчины кивают и поднимаются со своих мест. Бэкхён покидает кабинет, чтобы переодеть халат, и встречаются они уже в холле клиники. В этот раз выбирают ресторан традиционной корейской кухни, до которого от места работы всего пятнадцать минут неспешным шагом. Все заказывают рис и суп из куксу (в летнюю пору он особенно хорош) и порцию панчхан на всех. Из беседы главный хирург узнаёт, что доктор Бён вернулся из Штатов, где был на научном съезде, что работает в клинике почти шесть лет, что работу ему дал Чанёлев дед, беря под крыло молодого, многообещающего и амбициозного хирурга. Донхэ шутит, что Бэкхён — бессовестный протеже, на что сам Бэкхён тоже отшучивается, но Чанёль почти уверен, что глаза того недобро сверкнули. Видимо, ему не понравилось такое обращение. Впрочем, сам Чанёль не видит в этом ничего дурного. Быть протеже влиятельного человека значит быть защищённым, иметь дополнительные возможности для карьерного роста, и только дурак по своей воле отказался бы от подобных привилегией. Или же он просто невозможный педант, старающийся добиться идеала и высот только своими силами.       — Но в целом мне в Америке не понравилось, — говорит Бэкхён между делом, вырывая начальника из раздумий. — Кроме конференций сходить было некуда, не с кем было поговорить. И жарко очень было. Ночами только кондиционеры в номере и спасали.       Чанёль было хочет закусить ччим, но так и остаётся с раскрытым ртом. То есть как это «не с кем поговорить»? То есть как «сходить некуда»? Становится жутко обидно за себя. Не просто поимел, но и… Мог бы хоть про страшных американок соврать! Что за человек такой?! Настроение портится, и дожёвывать свой куксу нет никакого желания, как и продолжать слушать рассказ, гадая, где в том правда, а где ложь.       — А Вы, доктор Пак, — Бэкхён смотрит прямо в глаза, отчего-то заставляя чувствовать себя не в своей тарелке, — как развлекали себя в Америке? Может, какие-нибудь выставки? Или клубы? Слышал, там их великое множество и самых разнообразных.       Нет, в самом деле, он смеётся, что ли? Специально издевается? Практически заставляет Чанёля или соврать, или приукрасить действительность. Впрочем, может получиться и так, что всё обернётся в пользу Чанёля.       — Да, действительно. И как иногда приятно оказаться в каком-нибудь клубе. Вот, кстати, совсем недавно был в одном. Встретил там такую интересную особу! Острую на язык, с характером, а в постели — ммм! Чудо, как хорошо было. Жаль только, что особа оказалась из «этих», — хирург делает нехитрый жест рукой и скашивает взгляд на Бэкхёна. Глаза того снова опасно сужаются, и становится понятно, что посыл понят.       — Из каких «этих»? — спрашивает Донхэ. Серьёзно не понимает или делает вид.       — Из тех, кто спит с первым встречным, — доверительно сообщает Чанёль, внутренне ликуя. Лицо Бэкхёна — нечто восхитительно-озлобленное. — Так ещё и при следующей встрече сделала вид, будто не узнала меня!       — А Вы, доктор Пак, разве не такой же? Не переспали с малознакомой особой? И, может, особе просто не понравились Вы, раз она не захотела продолжать общение?       — Этой особе просто…       — Господа! — прерывает их Донхэ. — Мы в общественном месте. Мы за столом, в конце концов. Будьте любезны обсуждать такие вопросы в других обстоятельствах.       — Простите, сонбэ, — Бэкхён виновато опускает нос, но глаза мечут в сторону Чанёля шаровые молнии, не иначе. Чанёль чувствует, как поплатится за свои слова.       Скоро мужчины заканчивают с обедом, расплачиваются и возвращаются к своим обязанностям в клинике. Несколько раз главный хирург пытается поймать Бэкхёна, но то тот на консультации, то на осмотре, то «только сейчас здесь был». А в семь вечера тот и вовсе отправляется домой, потому что его рабочий день окончен. И ничего, что клиника открыта до девяти. Чанёль тоже долго не задерживается, только сверяется с расписанием на завтра: первый пациент в Корее ждёт его в час пополудни. Перед поездкой домой забегает в ресторанчик, заказывает кальби и токпокки. Дом встречает привычной тишиной и какой-то стерильностью, будто там совсем никто не живёт. Многие, кто бывал у него в гостях, говорили, что его квартира больше похожа на музей, но сам он никогда не обращал на это внимания. Ему было хорошо и комфортно, но почему-то сейчас становится тоскливо. Нет, разумеется, понятно, что свою новую квартиру он ещё не «обжил», но всё же неприятное чувство одиночества словно выползает из всех углов. Стоило, наверное, выслать из Калифорнии Джерри — любимый фикус (и вообще единственное растение). А можно и завести Джерри номер два.       Чанёль включает ноутбук, сервирует стол и садится ужинать, попутно набирая Джексона. Тот уже проснулся и готов поговорить с лучшим другом.       — Привет-привет! — машет Чанёль в веб-камеру, видя чужое невыспавшееся лицо. — Как себя ведёт крошка Санта-Моника?       — На удивление отвратительно. Штормит сильно. Вчера хотел оседлать волну, так на пляж вообще не пустили, мол, семь баллов и смоет прямо в руки к Иисусу. А ты как? Уже получил расписание?       — Да, сегодня только. Завтра буду консультировать. Нос и грудь, как я люблю, — улыбается Чанёль, засовывая в рот мясо и острую рисовую колбаску одновременно. — Помнишь, я рассказывал, что меня поимели?       — А, та пчела? — Джексон отходит от камеры, наливая себе кофе, но вскоре возвращается. — И что с ним?       — Он мой коллега.       Джексон обжигается напитком и тихо матерится, но едва ли это вызвано новостью Чанёля.       — А. И?       — Что значит «и», Джеки? Он выставил меня полнейшим лузером! И мне нужно с этим что-то сделать.       — А, понял. Тебя всё же коробит, что после секса он не кинулся к тебе на шею с воплями благодарности, потому что великолепный и прекрасный мистер Пак подставил ему свою не менее прекрасную филейную часть. Тут же не предложил тебе встречаться, жениться или же на худой конец не спросил даже номера телефона, а просто взял и ушёл, нарушив тем самым весь канон твоих разовых потрахушек. И теперь твоя уязвлённая гордость требует отмщения в лучших традициях бразильских стори?       — Джеки! Да при чём тут это вообще?! — Чанёль даже жевать перестаёт от чужой логики.       — Пф, Чилл. Мы дружим с тобой уже сколько? Тринадцать лет? И о твоих победах я знаю примерно столько же. И ты только один раз переживал по поводу того, что после одноразового секса дальше не зашло. Его Крисом звали, что ли? Не суть. Ситуация — один в один.       — Криса тогда трахнул я… — бурчит себе под нос Чанёль.       — Да по бороде вообще. Красавчик, одноразовый, воротит после этого раза свой нос. Мой совет тебе как и в прошлый раз: забей. Найди себе кого-нибудь, отведи душу. Само собой рассосётся. Так, всё, мне пора Киру будить. Звони, пиши, не забывай!       Джексон обрывает видеозвонок, а Чанёль в расстроенных чувствах всё же гаденько хихикает, представляя, как Кира — четырёхлетняя дочка Джексона — пинает своего папашку, отказываясь вставать и собираться в детский сад. Прекрасный ребёнок. Прекрасный пример того, что у Чанёля своих детей никогда не будет. Приободрённый мыслями о чужом мучении, хирург доедает ужин, выбрасывает упаковки и снова включает перед сном «Железного человека», вторую часть. Только вот сюжет вообще не хочет откладываться в голове. Зачем Ванко пришёл по душу Тони? Как Тони может ходить с постоянным лицом «лайк э босс»? Нет. В голове хирурга с хитрым видом и пронизывающим голосом смеётся над ним Бэкхён. О, как ловко он всё обставил! И ситуацию в Калифорнии, и в аэропорту дал почувствовать себя настоящим дураком, и при докторе Ли выставил в дурном свете! Да ещё и Джексон сделал из друга ранимую школьницу. Но всё равно, сколько бы минусов в ситуации с Бэкхёном ни было, мужчина вызывает исключительный интерес во всех планах. Чанёль даже думает, что согласился бы ещё раз почувствовать себя лузером за секс с ним. А если в этот раз Чанёль был бы сверху…       Следующим днём в клинике хирург ни о чём таком не думает. Ещё бы, пришёл его первый пациент! Чха Сара сидит на диванчике в холле, листая журналы с топовыми моделями, и ждёт своей консультации.       — Здравствуйте, — улыбается Чанёль, пока девушка располагается в кресле напротив. — С какими вопросами Вы к нам приехали?       — Да, здравствуйте, доктор. Я бы хотела сделать ринопластику и маммопластику по увеличению груди.       Сара говорит очень и очень тихо, явно неуверенная в себе, хотя на Чанёлев взгляд та зря переживает. Всё при ней: лучистые глаза, хорошие волосы и кожа, прекрасная фигура. Может, нос несколько длинноват, да и грудь, в принципе, могла быть на размер больше, но, в целом, девушка производит исключительно приятное впечатление.       — Что хотелось бы изменить в форме носа?       — Я бы хотела немножко сузить крылья носа, — касается наманикюренными пальчиками переносицы, — чтобы он был чуть-чуть уже, приподнять кончик…       — Говорите, крылья носа, а показываете на спинку, а это уже другой отдел, — с серьёзным лицом поправляет хирург, но не приводит девушку в замешательство.       — Да… Приподнять спинку носа, чтобы в анфас, когда смотрят, было ноздри видно, — Чанёль угукает, — убрать горбинку и просто сделать его прямым, потому что сейчас он на одну сторону скошенный.       — Госпожа Чха, а скажите, как с дыханием дела обстоят? — не озаботиться этим вопросом, как врач в целом, Чанёль просто не может.       — Нос тяжело дышит, но если приподнять руками кончик, — снова касается пальцами, — то гораздо лучше.       — Угу. А дышит хуже с какой стороны? С левой или с правой?       Девушка поднимает глаза вверх, а губы превращает в дугу, явно задумавшись. Не может ответить сразу, хирург это понимает.       — Но, в любом случае, при деформациях формы носа необходимо выполнить компьютерный снимок костей носа. На этом снимке будет чётко видно, какие изменения есть у костей и хрящей. Тогда перед нами будет ясная картина. То есть вся картина, которая даст нам необходимую информацию для определения техники и приёмов операции. Теперь давайте поговорим о груди.       Девушка снова смущается и говорит ещё тише.       — Грудь у меня немного асимметрична, ну… совсем немного, но мне заметно.       — И также вы бы хотели увеличить объём молочных желёз до… — Чанёль сверяется с картой пациентки, — третьего размера. Сейчас какой у вас объём?       Пусть Чанёль трижды хирург с огромной практикой, но с ходу определить настоящий размер женских грудей он не в силах. Кто знает, что там под одеждой и какой пуш-ап используется.       — Наверное, полтора… Может, два.       — Хорошо, я вас понял. Тогда, госпожа Чха, давайте сейчас на Вас посмотрим, а потом будем говорить, какими возможностями располагаем для выполнения данной задачи.       Сара кивает, поднимается с кресла и идёт в сторону ширмы, на которую хирург указал рукой. Раздевается до пояса, морщась от прохлады кабинета, но стоически выдерживает. Это ещё не все испытания, что ей придётся вынести на пути к идеальному телу. Красота, как говорится… Чанёль дожидается, пока девушка будет готова, и тоже заходит за ширму. Профессиональным взглядом оглядывает небольшую аккуратную грудь с тёмными ареолами сосков. После первичного осмотра тянет вперёд руки, чтобы понять прочность и упругость капсул. Левая железа, как и говорила девушка, действительно больше правой, но из практики Чанёль знает, что у трёх с половиной процентов женщин такая же ситуация. Природа. Природа, которую хирурги могут и хотят победить. И эта победа стоит лишь установки разного объёма имплантов. Пальцами хирург надавливает на млечный синус и жировую ткань, интересуясь, нет ли болезненных ощущений. Потом предупреждает, что для установления размеров имплантов нужно выполнить некоторые замеры, и достаёт приготовленную заранее рулетку. Приставляет зацеп к яремной впадине, отводит на сорок пять градусов линейку к основанию левой груди, потом к основанию правой, чтобы определить, насколько та выше своей соседки. Отмеряет расстояние между грудями, штангенциркулем измеряет основание обеих желёз, сообщает, что разница составляет один сантиметр. Повторно рассказывает об установке разного объёма имплантов, что позволит компенсировать асимметрию и получить хорошие результаты.       — Доктор, так как я ещё не рожала, я бы не хотела затрагивать свою молочную железу, которая уже есть, чтобы…       Смущается и не договаривает фразу, но Чанёль её и без лишних слов понимает.       — В этом я с вами согласен. Разрез через ареолу предполагает проблему с кормлением. Ну, других осложнений мы не отмечаем. Мы можем выбрать либо субмомарный доступ — это складки под железой, либо подмышечный доступ. Субмомарный считается самым удобным для работы, позволяет выполнить различные типы данной операции.       Девушка кивает, спрашивает о безопасности в целом, и Чанёль убеждает её, что бояться нечего. Разрешает одеться, возвращается за стол. Вскоре присаживается Сара для обсуждения вопроса оплаты и послеоперационного наблюдения, и, получив последние наставления и подписывая документы, прощается и уходит, чтобы вернуться через семь дней.       А Чанёль расслабленно тянется в кресле, предвкушая работу. С этим актёришкой и судом он так давно не держал в руках скальпель, что аж грустно становится. Но ничего. Впереди только безоблачное и блестящее будущее.       Ещё через два дня, которые хирург видит Бэкхёна только в компании Донхэ на совместном обеде (будто специально от него прячется, а Чанёлю ведь так нужно с ним поговорить!), единогласно принимается решение устроить корпоратив: отметить назначение нового главного хирурга Пака и возвращение доктора Бёна. Как раз суббота, когда клиника открыта с двенадцати часов дня, а накануне, в пятницу, открыта до шести вечера. Есть время и собраться по-человечески и отоспаться. Разумеется, тем, кому в субботу предстоят операции, не могут себе позволить выпить с коллегами в той мере, в которой хотелось бы, но тут ничего не поделать. И Чанёль искренне рад, что не ему эти операции предстоят (на работу завтра ему вообще не надо), ведь выпить и расслабиться хочется просто неимоверно. Всё же он чувствует некоторое напряжение новой должности. А ещё больше он рад тому, что операций нет и у Бэкхёна. Может, в этот раз он тоже угостится белым русским и всё-таки позволит разговор.       Всю пятницу Чанёль сидит как на иголках, в нетерпении ожидая конца рабочего дня. И стоит минутной и часовой стрелкам оказаться на нужных местах, как Чанёль почти срывается с места, мечтая скорее оказаться дома и принять душ. Летняя жара, консультации с не такими смущающимися, как Сара, пациентами почти высосали все соки. Заходит в квартиру, снова с грустью отмечая, что совершенно забыл купить Джерри, убирает обувь на полку, снимает и складывает в корзину одежду и встаёт под упругие горячие струи. Усталость, как и мысли, вымываются вместе с потом и мыльной пеной, и так Чанёль и стоял в душе до конца жизни, если бы не предусмотрительно включённый будильник на телефоне. Семь вечера, а в восемь начнётся банкет. На самом деле он знает о «тусовках» коллег очень и очень мало, и то — из отечественных сериалов. Обычно это обыкновенная пьянка с острыми закусками в ресторанчиках открытого типа, однако коллеги удивили: заказали банкетный зал в каком-то фешенебельном ресторане с парой звёзд Мишлен. Тем лучше. Привыкший к помпезному Лос-Анджелесу хирург вряд ли бы удовлетворился типичной корейской забегаловкой.       Сборы занимают не в пример меньше времени. Чанёль облачается в классические чёрные брюки, нисколько не маскирующие его О-образную кривизну ног, чёрную рубашку в мелкий белый горох и белый пиджак, если к ночи похолодает. Волосы фиксирует на правый бок, открывая лицо. Ключи и наличность по карманам, телефон в руку, чтобы вызвать такси. Машину подают довольно быстро, и уже через двадцать минут, ровно к назначенному времени, мужчина стоит на крыльце ресторана. Проходит внутрь, приветливая хостес помогает разобраться, куда ему идти. За столом с напитками уже стоят юрист Чжан и бухгалтер Ким, тихо о чём-то переговариваясь, из туалетной комнаты выходят Суён и Ханна, у столиков с закусками разговаривают три хирурга, с которыми Чанёль ещё не имел чести хорошенько познакомиться. Донхэ и Бэкхёна ещё нет, но, несмотря на это, тут довольно оживлённо.       — Ещё раз все здравствуйте! — привлекает к себе внимание Чанёль и берёт с подноса флюте с шампанским. — Тяжёлая неделька, да?       Весь персонал так же берёт напитки и сбивается в одну кучу рядом с начальником. Тот в самом деле им нравится. Прямой и открытый, профессионал своего дела, за одно только это его можно любить. Как знать, может, и начальник хороший. Женщины оценили доктора Пака не сколько за профессиональные навыки, сколько за внешний вид и явный достаток. Какая жалость, что сам Чанёль женщинам предпочитает людей своего пола. Нет, вообще-то, он не принципиальный гей. Просто за всю юность понял, что с парнями проще. Никто не заставит жениться (хотя в Калифорнии об этом тоже стоило переживать), никакой незапланированной беременности, никто не требует цветов и внимания. Красота. Одно сильно огорчает: теперь, когда он живёт в Корее, об открытых отношениях с мужчиной можно забыть. Всё же Азия в этом плане слишком консервативная и патриархальная.       Бокалы с напитками выпиваются один за другим, блюда с закусками пустеют и заменяются новыми, музыка становится громче, а вся компания — всё более раскрепощённой. Вот уже и разговоры заходят о личной жизни, тут и там слышны сплетни и обсуждения чего бы то ни было. Как-то совсем незаметно в компанию вклинивается доктор Ли, и внимание теперь уделяют и ему тоже. Чанёль с остальными смеётся и веселится, рассказывает байки из американской практики, потом танцует с Суён и Ханной одновременно, чтобы не обижать женщин. После очередного шампанского становится хорошо до лёгкого головокружения, и хирург спешит извиниться, чтобы сходить освежиться. Выходит на открытую террасу и практически на входе застывает: опёршись на стеклянные перила спиной к нему стоит Бэкхён. В кремовом костюме, с сигаретой в изящных пальцах. Невозможно далёкий и красивый.       — Добрый вечер, Бэкхён, — говорит Чанёль, ровняясь с коллегой и тоже прикуривая сигарету. За компанию.       — Ага.       Из зала слышна музыка и недружный смех, а здесь, на террасе, только что сверчки не поют — так тихо.       — Поговорим?       — Говорите, — Бэкхён глубоко затягивается, с наслаждением прикрывая глаза. Расслаблен совсем. Совсем не ощущает напряжения от чужой близости.       — Бэкхён, я хотел поговорить с тобой…       — С «вами».       Чанёль чуть не давится дымом, в удивлении раскрывая глаза.       — Спешу напомнить вам, что мы — коллеги. Поэтому стоит соблюдать субординацию, — поясняет Бэкхён и прикуривает новую сигарету.       — Сейчас я не хочу говорить как коллеги!       — А не «как коллеги» не хочу говорить я, — мужчина поворачивается вполоборота, а на лицо сажает лукавую и немного злую усмешку. Переходит на английский. На всякий случай. — Как «не коллега» я могу послать тебя так далеко, что даже с навигатором заблудишься. Ты чего прицепился вообще? Член мой ещё хочешь? Тц-тц, — машет головой, — не-а. Я же сразу предупредил, что это на один раз. Так что хлопай своими ушами отсюда.       И снова Чанёль чувствует себя обиженной школьницей. Да чего этому Бэкхёну не хватило? Ему ведь понравилось там, в клубе. Очень хочется верить, что причина скрыта совсем в другом. Снова задетое самолюбие и градусы в крови играют с хирургом злую шутку: он тянет Бэкхёна за шею к себе, глубоко проникая в горький от табака рот, а рукой касается его паха. Закрывает веки, чтобы не видеть яростный холод в чужих глазах, и продолжает финты языком. Только когда слышит приближающиеся голоса отстраняется и отходит на шаг назад.       — Проваливай, — по слогам шепчет Бэкхён и снова ставит локти на перила, закуривая в очередной раз.       Чанёль слушается. Разворачивается и уходит в зал, где веселье идёт полным ходом. Минут десять пытается изображать такого же весельчака, но тщетно. Понимает, что настроение спустилось чуть ниже, чем отметка в минус бесконечность, и прощается с коллегами, ссылаясь на алкогольное опьянение. Пока ждёт такси и добирается до дома испытывает мощнейшее дежавю. А дома просто разваливается на кровати, бесцельно глядя в потолок почти до глубокой ночи.       В три часа, когда мужчина блуждает между дрёмой и реальностью, раздаётся звонок. Сначала непонятно даже, что это за звук. Машинально Чанёль хватает смартфон, но тот не подаёт признаков жизни, а звонок настойчиво продолжается. Ещё несколько мгновений спустя хирург понимает, что звонок — входной двери. Поднимается с кровати, костеря весь мир и того, кто решил побеспокоить его. Подходит к двери, сшибая все углы, хотя освещения и достаточно (в прихожей свет включается автоматически), открывает, да так и застывает на месте. На пороге Бён Бэкхён собственной персоной.       Бэкхён решительно проходит вперёд, не спрашивая разрешения и явно не смущаясь, принимается снимать с себя туфли, а Чанёль так и стоит, раскрыв рот.       — Дверь закрой, — бросает полуночный гость, и привычная ухмылка трогает узкие губы.       Чанёль снова повинуется. Закрывает дверь и двигается в сторону кухни. Кофе. Ему нужен кофе. С коньяком. Бэкхён следует за ним практически по пятам, а когда хирург отворачивается к раковине, чтобы налить воды, резко вжимает чужие бёдра в столешницу.       — Бэкхён? — озадаченно спрашивает Чанёль. К таким сюрпризам он точно не готовился.       — Заткнись, — горячим шёпотом отвечает Бэкхён и прикасается губами к сухой шее.       Проводит языком, касается седьмого позвонка, куда может дотянуться, руки фиксирует на подвздошных гребнях. Замерший было Чанёль закрывает кран и клонит голову назад, укладывая её на Бэкхёновом плече. Плевать. На всё плевать. На причины, по каким пришёл, хотя послал парой часов ранее, на его явно подвыпившее состояние, на последствия. Разворачивается, чтобы самому обнять за пояс и поцеловать в губы. На языке горечь сигарет и спиртного, а ещё, самую малость, что-то невыносимо сладкое, будто детский Орбит. Снова язык проводит нехитрые манипуляции, забираясь в рот глубже, зубы прикусывают нижнюю губу, вызывая еле слышный стон. Бэкхён отстраняется и тянет Чанёля за руки на себя, заставляя подойти к столу и усесться на тот, сам же встаёт между разведённых бёдер, наготу которых прикрывают только чёрные слипы. Мужчины снова тянутся за поцелуем, и никто не отдаёт отчёта, кто потянулся первым. Без разницы. Целоваться, правда, совсем неудобно. И без того высокому Чанёлю приходится сгибать спину, но это такая мелочь по сравнению с тем, с каким жаром он получает ответ. И не сложно догадаться, зачем его посадили на стол. Бэкхён, будто снова читая мысли, кладёт свои ладони ему на грудь и заставляет лечь на стол. И снова Чанёль покорен. Бэкхён проводит руками по поджарому телу, большими пальцами массирует пирамидальные мышцы, ненавязчиво спускаясь к паху. Член в слипах очевидно топорщится, выдавая хозяина с потрохами. Бельё медленно сползает с тела, пока их путь по бёдрам продолжает острый язык. Приятно. Ласково. Страстно. Мужчина облизывает подушечки больших пальцев и медленно вводит их в расслабленное тело, слегка разводя в стороны. Большой надобности в том нет: член у него — точно не дубина, да и по-настоящему расслабленному телу растяжка не так уж и нужна. Только смазка.       Чанёль приподнимается на локтях, чтобы взглянуть в Бэкхёново лицо. Узнать, сосредоточен ли тот, или увлечён, или ничего не соображает из-за похоти. Но нет. Бэкхён чувствует взгляд, направленный на себя, и поднимает глаза в ответ. Смотрит прямо, открыто, яростно. Почему-то во время секса он всегда становится злым, будто «тёмная» энергия позволяет ему получить больше удовольствия.       — Ты и в этот «один раз» не разденешься? — шепчет Чанёль, не особенно надеясь на ответ.       Но его удивляют. Бэкхён отходит на шаг и снимает пиджак, аккуратно вешая его на спинку стула. Следом вешает рубашку, которую стягивал, кажется, вечность, медленно расстёгивая каждую пуговицу и будто покачиваясь, демонстрируя игру крепких мышц пресса. Перед тем, как снять брюки и бельё, лезет в карман и достаёт две резинки. Возвращается обратно. Надевает одну на мужчину, другую — на себя. Чанёль понимает, что последует дальше, и ложится на стол, в предвкушении закрывая глаза. Бэкхён направляет член и входит с глухим стоном. Сжимает пальцы на ляжках, поднимая те выше, и толкается. Плавно. Размеренно. С наслаждением слушает чужие низкие стоны, которые хирург просто не в силах сдержать, и увеличивает темп. Быстро двигает бёдрами, чтобы до шлепков, чтобы до искр из глаз. Наклоняется, чтобы зубами впиться в грудину, сразу после оставляя на теле влажный след языка. Чанёль разве что не воет, не рычит.       — Да… — хирург забывается и переходит на английский. — Да, вот так! Хорошо…       И Бэкхёна от хриплого голоса точно клинит. Он сильнее вбивается в тело, сильнее сжимает пальцы, сильнее кусает и только чудом не оставляет следов. Чувствует приближающийся оргазм, но не останавливает движений. Только обхватывает правой рукой чужой член и с силой сжимает кулак, ведя вверх-вниз.       — Ох! Ох… Я кон… Я… Кон…       Бэкхён сдаётся первым, не в силах себя больше сдерживать, и с не менее звериным рыком, чем Чанёль, срывается, в последние разы дроча хирургу. Выдыхает и ложится на торс мужчины, не вынимая член, чтобы немного перевести дух. Потом всё же собирается с силами и отстраняется.       — Душ? — спрашивает в утвердительной форме, на что Чанёль неопределённо показывает рукой в сторону.       Бэкхён идёт в указанном направлении, без проблем находя интересующее помещение. Первым делом стягивает презерватив, выбрасывает в урну. Потом настраивает воду и встаёт под тёплые струи. Брезгует использовать чужую мочалку и льёт гель прямо в руку. Намыливает всё тело, тщательно втирая, не пропуская не единого участка. С особой заботой мылит пах. Думает ещё немного и решает помыть и голову. Смывает пену с тела, выходит, ищет чистые полотенца, обматывает бёдра и идёт обратно на кухню, где Чанёль лежит в том же положении, что и остался.       — Тебе бы тоже не помешало, — между прочим замечает Бэкхён.       Чанёль с закрытыми глазами кивает, но попыток подняться не делает.       — Ты, кажется, ясно дал понять, что я тебе неинтересен. Разве только не съездил по морде.       — Съездил, если бы не появившиеся свидетели. Ты совсем без мозгов? — говорит Бэкхён, надевая одежду.       — А «один раз»?       — Не будь дураком. Это не свободная Калифорния, где я мог себе позволить секс с тем, с кем больше никогда в жизни бы не увиделся. Я был в этом уверен. Но раз ты здесь и оказался таким настойчивым…       Бэкхён замолкает, видя заинтересованное и совершенно озадаченное лицо.       — Но сильно не настраивайся. У меня есть невеста, и я не привязываюсь. И не советую привязываться ко мне. Мне ни к чему какие-либо отношения. Но трахаться иногда можем. Устраивает такой вариант?       Чанёль всё же слезает со стола, смотря строго перед собой и ничего не видя. Ранимая школьница глубоко в душе льёт горькие слёзы, а хребет превращается в желейного червяка. Здорово. Просто великолепно. Одно — почувствовать себя вторсырьём, другое — быть подстилкой под настроение. Нет уж. Не так уж ему и хочется этого Бэкхёна.       Чанёль уходит в ванную, а когда возвращается обратно, никого в квартире не находит. Даже не удивляется, а только тяжело вздыхает и идёт в спальню. Спать. Сон — то, что доктор прописал в стрессовых ситуациях.       Бэкхён же, ушедший сразу после того, как в душе зашумела вода, ещё около часа бродит по Каннаму. Бродит, не особенно разбирая дороги, и раскладывает мысли по местам. Какого хрен он вообще попёрся к начальнику? Скучно стало? Видимо. Он и в Америке трахнул мужчину потому, что было скучно. Секс, как таковой, Бэкхёну не очень и нужен. С его перманентным чувством ненависти ко всему живому, может, кроме корги, и пунктиком по поводу гигиены и личного пространства секс не представляет для него бешеного интереса. Хотя, конечно, надо заметить, что секс с Чанёлем вышел очень неплохим, он с удовольствием повторил бы пару раз. Пару сотен раз. Но. Всё всегда упирается в мерзкое «но». Если Чанёль к нему привяжется, сложно будет взаимодействовать. Конечно, они не подростки, чтобы смущённо прятать взгляды при случайной встрече (а в условиях работы в одном месте вообще без вариантов), но он уже знает, что будет нелегко. Особенно Чанёлю. Сам Бэкхён привязываться, разумеется, не собирается. Не его игра, не в его правилах. Да даже если хирург и примет его предложение трахаться время от времени, ни к чему хорошему это не приведёт. Рано или поздно Чанёль оступится и введёт их обоих в неловкое положение, и если у него всё же есть возможность вернуться в свою раскрепощённую Америку, то у Бэкхёна в Корее будут проблемы. Сплетни, пересуды, а там и до родителей Суджон — его невесты — недалеко. Положением, которым светит ему свадьба с наследницей сети частных клиник, он рисковать не станет ни за что в жизни. Как здорово, что их вообще решили поженить. Друзья с юношеских лет, всегда хорошо ладили, прекрасно подходят друг другу! И спасибо судьбе за встречу с господином Паком, который хорошо дружил с семьёй Чон и подкинул идею поженить Бэкхёна и Суджон. Он уже тогда знал, что непоседа Суджон едва ли будет озабочена делами сети, а вот Бэкхён — талантливый хирург и вообще человек с крепким внутренним стержнем, станет прекрасной опорой не только семьи, но и дела всей их жизни. С самой невестой ему повезло ещё больше: она первая сообщила, что Бэкхёна любит не больше, чем друга и брата, да и вообще без памяти влюблена в своего бодигарда Гонмёна, но вместе им быть никто не позволит. Бэкхён отнёсся к новости совершенно спокойно, радуясь, что девушка не станет предъявлять ему претензий по тому или иному поводу. Но, в любом случае, мужчина связан по рукам и ногам своей ответственностью перед чужой семьёй и уж точно не станет подставлять невесту. Родная же семья осталась не так далеко, в Пучхоне, занимаясь ресторанным бизнесом, что, в свою очередь, тоже имело место при рекомендации Бэкхёна в женихи, но наследником семейного бизнеса является старший брат. Впрочем, сильно от этого факта никто и не расстроился.       Но всё же что-то не даёт покоя молодому хирургу. Чувство, будто что-то незримо меняется, не отпускает. Два выходных дня он проводит в чувстве между унынием и расслабленностью и к новой смене приступает невыспавшимся и ещё более озлобленным, чем мог быть.       Чанёль свои выходные проводит тоже не особенно весело. Был бы он в Америке, то, конечно, позвал Джексона выпить или съездил с Джексоном и Кирой в Айя-напа на аттракционы. Карусели всегда его радовали и расслабляли. Теперь же, в Корее, где общительный мужчина ещё не успел с кем-нибудь подружиться (даже странно), он вынужден проводить отдых в одиночестве. Правда, один раз выходит в торговый центр, где всё же приобретает новый фикус. Не Альтиссима, каким был Джерри, а фикус Бенджамина. Имя новому «сожителю» решает дать новое — по названию вида. Бенджамин, ещё совсем маленькое деревце, уютно устраивается на кухне рядом с кофемашиной, и Чанёль почти счастлив. Сразу протирает молодые зелёные листочки влажной тканью, удобряет почву всякой гадостью типа фосфора и калия, при этом постоянно рассказывая деревцу, как ему тут будет хорошо, что вырастет большим и сильным, как Джерри. А потом начинает рассуждать о несправедливости жизни.       — Вот слушай, Бенджи, разве это нормально? Нет, я всё понимаю, но это — чересчур! Он ведь мог не приходить? Мог. А теперь что? Мне каждый раз от счастья плясать, когда господин Бён изволит обратить на меня своё внимание? Так я же не невеста на выданье и не буду сидеть у окна, вышивая золотой нитью, в ожидании. Эх, Бенджи, ты ещё совсем маленький и не понимаешь, как это бывает грустно. Ну, когда тебе, скажем, нравится другой фикус, а он на самом деле — ядовитый плющ! Но ничего, ты не бойся. Я тебя никаким плющам не отдам, — улыбается Чанёль, поворачивая горшок к солнцу.       И нет, Чанёль не считает, что говорить с фикусом — не нормально. Ещё бабушка в далёком детстве учила его, что, если хочется кому-то открыть секрет или поговорить о чём-то, лучше говорить в те уши, которые сберегут тайну. Например, когда он говорил, что втайне подкармливает щенка, бабушка не выдала, в то время как сестра точно рассказала бы родителям. Щенок вырос, убежал, оставив на прощание память об аллергии, но Чанёль был благодарен за время, проведённое вместе. Вот и сейчас. Лучше всё рассказать молчаливому Бенджамину, чем тому же Джексону. Мало ли, друг ещё смеяться станет.       Через несколько дней снова приходит Сара. Глаза девушки полны надежды и лишь немного — сомнения.       — Здравствуйте, доктор Пак.       — Здравствуйте, госпожа Чха. Присаживайтесь, пожалуйста.       Девушка располагается в кресле и улыбается.       — Мы с вами планируем выполнить ринопластику. Точнее, правильно будет называть такую операцию — септоринопластика. Потому что в данном случае, помимо эстетических моментов, у Вас есть ещё, насколько я помню, проблемы с дыханием.       — Да, нос плохо дышит.       — Вот. Это означает, у нас есть какие-то проблемы внутри.       — У меня вопрос. Возможно ли учесть при этой пластике все мои пожелания? Чтобы спинку сделать уже, кончик приподнять, горбинку убрать…       — Те задачи, которые вы ставите, в принципе являются обязательными пунктами при данной ринопластике. Единственное, не согласен с вашим пожеланием «сделайте мне маленький носик»…       — Ну, по сравнению с моим-то, — перебивает его Сара, — не обязательно прям кнопочкой, как у Хан Ёнсу.       — Да, нос должен быть пропорционален различным отделам лица.       — Ещё я хотела спросить, сколько в ноздрях будут находиться эти… — девушка поднимает глаза вверх, пытаясь вспомнить слово, — уронды? И когда после операции нос хоть чуть-чуть начнёт дышать?       — Длительность тампонирования зависит от сложности данной операции. Иногда тампон держим сутки, иногда — двое, иногда — трое. Боюсь, в вашем случае необходимо будет подержать их двое-трое суток потому, что необходимо выполнить вмешательство на носовую перегородку для восстановления дыхания и для восстановления оси носа. Поэтому при данном вмешательстве желательно подержать подольше. Первые два-три дня Вам придётся дышать только ртом. Понимаю, дискомфортно, но это — необходимое условие для того, чтобы в послеоперационный период у нас с вами не было проблем. Про маммопластику мы уже говорили ранее. Остались какие-то вопросы? — Девушка отрицательно машет головой. — Тогда пройдёмте за ширму, чтобы сделать предварительную разметку.       Девушка кивает у уходит в уже знакомом направлении. Раздевается, нисколько уже себя не стесняясь, и зовёт доктора.       Тот берёт в руки маркер и подходит к пациентке. Тонкой прерывистой линией ведёт вертикаль от яремной впадины до тела грудины, делает контур грудей, ведёт прямую от сосков до субммомарных складок и от складок — до седьмой пары рёбер. Ещё раз рассказывает о тонкостях операции и об объёме имплантов. Потом делает снимки носа в боковой проекции, чтобы определить, что и как нужно будет сделать, и отправляет в палату, где девушка будет готовиться к преображению.       Операцию назначают на следующий день. Анестезиолог вводит наркоз, внимательно следит, чтобы тот подействовал; ассистенты выкладывают на металлический столик инструменты, которые понадобятся для работы. Выполняется операция открытым способом. Чанёль делает резекцию перегородки носа, то и дело бросая взгляд на компьютерное фото, чтобы не забыть желаемый результат. В операционной слышен писк кардиомонитора и свист бормашины, и, пожалуй, это даже помогает сконцентрироваться. Работа спорится и идёт согласно плану. Хирург приступает к боковой остеотомии для сужения спинки носа, чтобы после удаления горбинки не осталось плоской площадки в той зоне, иначе нос останется некрасивой формы. Чанёлю, как эстету и мастеру своего дела, этого очень не хочется. Следующий этап — укрепление кончика носа. Мужчина вставляет дополнительный хрящ между медиальными ножками кончика. В перегородке резецирует участок хряща и фиксирует ниточкой Фолея. Основные этапы септоринопластики выполнены, остаётся только наложить гипсовую повязку и подождать десять дней.       Следующий шаг — маммопластика, где ему помогает доктор Ли. По намеченным ранее разметкам формируют ложе для имплантов. Делают всё аккуратно. Миллиметр к миллиметру, чтобы имплантам было не тесно в ложе. Проверяют гемостаз и приступают к работе. Устанавливают левый имплант для сравнения желаемого результата, после устанавливают правый. Остаётся только ушить послеоперационные раны и операция будет закончена. Девушку увозят в палату и оставляют отходить от наркоза.       — Вы быстро справились, доктор Пак, — улыбается Донхэ, выходя из операционной и снимая маску и перчатки. — За каких-то три часа!       — Всё благодаря вашей помощи, доктор Ли, — Чанёль тянет любезную улыбку в ответ.       Мужчины перебрасываются вежливыми фразами, справляются, как друг у друга идут дела, как провели выходные. Чанёль не рассказывает, что все выходные дни провёл скуля как собака от неразделённого чувства. О любви речь не идёт. Бэкхён ему просто очень-очень нравится. Нравится так сильно, что нет сил противостоять желаниям искать его по всем углам, чтобы хотя бы просто посмотреть на него, не то что поговорить. После своего появления в чужой квартире Бэкхён будто специально избегает его. Даже взглядом не позволяет пересечься. И, Чанёль уверен, так бы это и продолжилось, если не один случай.       В конце сентября, который выдался не менее жарким, чем прошедший август, на Чеджу объявили конференцию по челюстно-лицевой хирургии. Многие хирурги клиники доктора Пака отправились туда. Как и сам Чанёль. Как и Бэкхён. Отель, выбранный для комфортного времяпровождения, радует каждой стенкой, каждым светильником. Услужливый персонал внимателен и вежлив. Чанёля с Донхэ поселяют в соседние номера, Бэкхёна — дальше по коридору. Мужчины ужинают в дружеской обстановке, даже Бэкхён непривычно приветлив и время от времени бросает шутки, никоим образом не избегая взглядов и разговоров. Чанёль в который раз убеждается, что он, Бэкхён, — прекрасный актёр. Вечер заканчивают в баре, чтобы утром встретиться и вместе отправиться на конференцию. Но утро начинается не так, как предполагалось. Бэкхён выходит в холл раздражительным, совершенно молчаливым и красным. Чанёль хочет спросить, как он, но Бэкхён только отмахивается и практически бежит к такси, а потом, по приезде к зданию конференции, скрывается в первых рядах. Чанёль хочет найти его, спросить, заставить рассказать, что случилось, но в темноте помещения сделать это просто невозможно. Все доклады хирург слушает вполуха, непрерывно думая о коллеге. Отчего он такой красный? Нездоров? Тогда почему не попросил в отеле аптечку? И что вообще могло с ним случиться за ночь?! По окончании докладов мужчина первым выбирается из помещения, чтобы не пропустить Бэкхёна, а когда тот выходит, вернее, едва не падает в его руки, сажает в такси и на всех парах мчит в отель. В номере Бэкхёна укладывает его в кровать, снимает всю одежду до белья, не встречая ни малейшего сопротивления: мужчина практически в бреду. Тело его объято жаром, крупными каплями проступает пот. Чанёль просит в номер аптечку и жаропонижающее, а сам уходит в ванную, чтобы смочить полотенце и обтереть им Бэкхёна. Полночи не отходит, ежечасно проверяя температуру и борясь с желанием вызвать врача. Чуть позже, правда, не выдерживает и всё же вызывает. Местный терапевт разводит руками, заключая, что это — обыкновенная лихорадка, но причины её назвать не может. Советует будить больного время от времени и поить чем-нибудь тёплым. Чанёль в свою очередь заключает, что специалист тот так себе. Не в силах как-то помочь мужчине, Чанёль просто садится подле кровати и сжимает чужую узкую ладонь в своей, перед этим трепетно целуя. Сон постепенно побеждает, и мужчина всё же засыпает, но лишь ненадолго. Ближе к раннему утру Бэкхён открывает глаза и смотрит вполне осознанно.       — Привет, — Чанёль поднимает голову, давя зевок, — как себя чувствуешь?       — Холодно, — отвечает Бэкхён, облизывая пересохшие губы. — Как долго я лежу?       — Недолго. Скажи лучше, что с тобой случилось?       — Аллергия. В ресторане я попросил салат без огурцов, и, твари, про это забыли, видимо. И я, придурок, сожрал всё, не обращая ни на что внимания.       Чанёль улыбается, чувствуя щемящую нежность в сердце. Кто бы мог подумать, что Бэкхён — скрупулёзный и педантичный Бэкхён — мог попасть в такую ситуацию?       — Не смешно, — больной, напротив, сильно раздражён, хоть и слаб.       — Я и не смеюсь. Просто ты милый.       Бэкхён сужает глаза, сжимает кулаки и губы.       — Будь у меня чуть больше сил, я бы тебе врезал. Может, ещё и надругаться надо мной вздумаешь, раз я «милый»?       — О, нет. Нет, я бы очень хотел, но не при таких обстоятельствах. Да и, — Чанёль отводит взгляд и маскирует неловкость потягиванием, — я был вполне доволен, когда ты… Ну, это самое.       Чанёль замолкает, разглядывая убранство номера, и Бэкхён не спешит отвечать на реплику. Голова тяжёлая и полная каши не только от болезни, но и от поведения начальника. Неужели тот провёл возле его кровати всё время? Он очень смутно помнит, как добрался до конференции, ещё более смутно — о чём там вообще шла речь. Тем более не помнит, как оказался в номере. Вероятно, привёз его Чанёль. Какая похвальная сердобольность. Да только не нужна она. Хотя и льстит. Бэкхён не имеет привычки врать себе, потому находит поступок Чанёля вполне приятным.       — Чанёль…       — Бэкхён…       Мужчины начинают одновременно и одновременно же снова замолкают.       — Говори, — уступает Чанёль, неловко потирая ладони о джинсы.       — Ты был здесь всё время? — кивок. — Спасибо.       — Да не за что, мне совсем не трудно было! Я очень за тебя волновался…       Чанёль ещё раз ловит неодобрительный взгляд и спешно поднимается.       — Ну ладно. Я вижу, что тебе лучше, так что пойду.       Чанёль на секунду задерживает на чужом лице взгляд, думает, решается и касается сухих узких губ быстрым поцелуем. Не поцелуй даже — чмок. Но оттого не менее приятный и волнующий. Быстро разворачивается и уходит, мягко притворяя за собой дверь.       А Бэкхён, стоит начальнику скрыться, тянет губы в улыбке. Сейчас, пока он «болен», он может позволить себе такую слабость. Может позволить себе мысли, что из них двоих «милый» именно Чанёль. Он будто юнец, только-только начинающий познавать других в период пубертата. Несмелый, излишне ласковый и ужасно боящийся сделать что-то не так. Назойливый и какой-то странно чувствительный. Невероятно уверенный в себе, но постоянно дурачащийся. Улыбка снова трогает губы, стоит вспомнить встречу в клубе и в чужой квартире. Чанёль был чертовски хорош. Сейчас Бэкхён даже немного жалеет, что они встретились при таких обстоятельствах, что являются теми, кем являются. И, конечно, он именно такой, какой есть. Бэкхён отдаёт себе отчёт, что, даже если Чанёль ему немного и нравится, это всё, что он может ему предложить. Ни пламенной любви, ни обещания «долго и счастливо». Нет, это не для Бэкхёна. Он не верит в эту самую любовь. Тридцать пять лет не верил и менять ничего не собирается.       Ближе к вечеру Бэкхён полностью приходит в себя. Чанёль ещё дважды навещает его, справляясь о самочувствии, и Бэкхён не находит силы выгнать его или ответить грубо. Улыбается, позволяет держать себя за руку. Чанёль будто в сказку попал, хотя и отдаёт себе отчёт, что такое поведение коллеги — явление временное.       По возвращении в Сеул жизнь встаёт на круги своя. Операции, совместные обеды и тотальное игнорирование Бэкхёном. Нет, при Донхэ и остальных сотрудниках Бэкхён всё так же вежлив и приветлив, но стоит остаться наедине с Чанёлем, как снова скрывается в скорлупе недоброжелательности и отчуждённости. Играет с ним в кошки-мышки, иногда поощряя ласковой улыбкой, иногда едва не посылая. Каждый вечер Чанёль звонит Джексону, спрашивая, что с ним, Чанёлем, может быть не так; каждый вечер плачется тактично молчащему Бенджи. Вопреки тому, что они видятся почти каждый день, Чанёль безумно скучает по Бэкхёну, который ему только чуть-чуть нравится. Хочется не только видеться, но и слышать голос, чувствовать тепло узких ладоней. Иногда Бэкхён приходит во сне и до того прекрасен там, что наутро даже просыпаться не хочется. Чанёль даже пробует отвлечься, как не единожды советовал Джеки. Регистрируется на тематическом форуме и долго-долго рассматривает кандидатуры в будущие любовники. На двенадцатой странице понимает, что в каждом пытается найти Бэкхёна. Глаза, рост, фигура, руки. Но всё не то. Также отчётливо приходит понимание, что не нужен ему никто, кроме Бэкхёна, который только чуть-чуть… Внутренняя школьница глубокомысленно вздыхает и разрывает бумажное сердце на мелкие куски, выпуская из ладоней по ветру. Жить отчего-то становится труднее и труднее.       — А доктор Бён женится, представляешь! — Ханна — сменщица Суён — машет пальцем в воздухе, разговаривая по телефону. Белокожая, хорошенькая, словно кукла. И невероятно раздражающая Чанёля в этот самый момент.       — Ханна, поговоришь во внерабочее время, — рычит он и уносит ноги в кабинет.       Промозглое ноябрьское утро понедельника просто не может быть хуже. Нет, Чанёль знал, что Бэкхён помолвлен, но не думал, что это произойдёт так скоро! И почему весть о свадьбе он узнаёт от Ханны, а не от самого Бэкхёна? Они, конечно, не друзья, но разве корейский менталитет не предполагает приглашать на такие события коллег, а уж тем более начальство? Очень хочется покурить и поплакать. Или разбить что-нибудь. За два месяца их «отношений» лёд не то чтобы тронулся, но Бэкхён стал лучше к нему относиться. А сам Чанёль готов признаться, что Бэкхён, который ему «чуть-чуть», стал Бэкхёном, которого он «очень». Ещё трижды после того корпоратива Чанёль приходил к нему, ещё трижды дарил незабываемые ночи, которые заканчивались задолго до рассвета. И нет, Чанёль не стал считать себя тряпкой. Просто в какой-то момент понял, что лучше уж так, если по-другому не получается. Но теперь, когда Бэкхён объявил о свадьбе…       Несколько часов мужчина смотрит невидящим взглядом в стену. Прокручивает и прокручивает в голове события, кляня себя за чёртов клуб, за чёртову текилу, за чёртов туалет. Не начни он тогда знакомиться, не пришлось бы переживать всё это. Но и Бэкхён хорош! Зачем было дразнить, манить к себе?       — Доктор Пак! — в кабинет без стука влетает предмет раздумий.       Ярость, что обуревала его ещё секунду назад, стихает, стоит посмотреть на насупленное лицо начальника.       — Вы нездоровы? Вид у вас…       — Поздравляю, доктор Бён, — бесцветным голосом произносит Чанёль.       В голове ни одной мысли, что не касалась бы Бэкхёна. И все они в какой-то серой перспективе, во мраке.       Бэкхён же секунду смотрит на начальника, а потом тянет губы в улыбке. Знает, отчего тот так невесел.       — Благодарю. Суджон замечательная.       Чанёль не поднимает на коллегу глаз. Не может поверить, что разговор идёт о невесте. Не может поверить, что Бэкхён допускает такие разговоры после всего, что у них было.       — Вы что-то хотели, доктор Бён?       — Да. Я требую уволить анестезиолога Ли Хвансу. Этот придурок мне чуть пациента не убил! У пациента аллергия на лидокоин, а этот дебил именно его и вколол! Мы еле откачали!       Чанёль задумчиво кивает, совершенно не вслушивается в чужие слова, всё так же не поднимает взгляда. А Бэкхёна это бесит ещё больше. Хочется встряхнуть начальника, заставить перестать быть таким подавленным. Бэкхён никогда не мешал личную жизнь и работу, поэтому Чанёль, делающий именно это, неимоверно злит.       — Вставай, — командует Бэкхён, складывая руки на груди. — Ты не слышал? Поднимай свой зад!       Чанёль вздрагивает от приказного жёсткого тона и повинуется. Выходит из-за стола, и, стоит подойти к Бэкхёну чуть ближе, тот толкает его в спину в сторону ширмы. Чанёль успевает развернуться и впечатывается в стену спиной, а Бэкхён оказывается рядом в ту же секунду. Больно хватает за волосы на загривке, тянет вниз, открывая доступ к широкой шее. Оставляет болезненный след, ощутимый, но не до засоса.       — Я предупреждал тебя. Ты знал, что я женюсь. Но тебя же устраивало положение дел? Какого дьявола ты строишь из себя дохера оскорблённую добродетель сейчас?       Чанёль не отвечает, а только закрывает глаза. Чтобы не заорать. Чтобы не зареветь, как того требует внутренняя ранимая школьница.       Бэкхён ещё раз сильно кусает в шею, тянет руку вниз. Раскрывает полы халата, расстёгивает ремень, тянет вниз зиппер. Запускает ладонь в бельё и сжимает совсем мягкий член. Чанёль с шумом выдыхает и сильнее жмурит глаза. Ему не нравится. Не нравится так, чёрт возьми! Он пытается отстраниться, но сильные руки не позволяют. Левая ладонь продолжает сжимать чужой загривок, правая же — мнёт член и яйца. Пытка продолжается совсем недолго: Бэкхён, в последний раз кусая кивательную мышцу, отстраняется и опускается на колени, ладонями спуская чужие штаны. Выпускает язык, самым кончиком прикасаясь к головке, и поднимает глаза. Чанёль всё так же, не опуская головы и жмуря глаза, сжимает губы, и Бэкхён приступает к делу основательнее. Вбирает в рот полностью, не скупясь на слюну. Играет языком, прижимает к нёбу, напрягает и расслабляет горло. Вялый член заметно тяжелеет на языке, ощутимо твердеет. Дыхание Чанёля шумное и прерывистое, кулаки сжаты до побелевших костяшек, колени подгибаются. Не упасть позволяет только холодная кафельная стена, на которую он опирается лопатками. Ему всё ещё не нравится, но тело — предатель! — не может противостоять ласкам. Мысли покидают голову, хочется лишь одного: скорее прекратить экзекуцию над собственной душой. Кроме шума в ушах он может слышать Бэкхёново дыхание носом, звуки слюны, гуляющей во рту. А Бэкхён наслаждается солоноватым привкусом и упругостью небольших гладких яиц. Постанывает сам, доставляя ещё больше удовольствия, сжимает пальцы на бедре и ягодице. Он уверен, тому осталось совсем недолго.       — Доктор Пак!       Мужчины слышат, как в кабинет входит доктор Ли, и замирают. Чанёль было хочет отстранить от себя Бэкхёна, но тот только плотнее сжимает губы на его члене и взглядом показывает, что Донхэ стоит ответить.       — Я переодеваюсь, доктор Ли, — сдавленно бросает Чанёль. — Мы можем… Ох!       — Доктор Пак, всё нормально? — Донхэ полон неподдельного участия, но заходить за ширму, к счастью, не спешит.       — Да… Я молнией прищемил…       На долгие несколько секунд в кабинете стоит тишина, едва нарушаемая Бэкхёном, который так и не перестал сосать.       — Я зайду в другой раз, доктор Пак. И… если увидите доктора Бёна, попросите зайти ко мне.       В голосе заведующего что-то резко меняется, но Чанёль не может разобрать, что именно. Он только машинально кивает, а затем слышит, как закрывается дверь.       — Нас чуть не поймали, — мурлычет Бэкхён, на мгновение отрываясь от посасывания головки.       — Бэкхён, прошу!       Не отвечает, а принимается усерднее сосать. Очень скоро мужчина кончает в рот Бэкхёна и, как только Бэкхён поднимается на ноги, стекает по стене.       — Мы ещё поговорим. А сейчас меня ждёт сонбэ.       Бэкхён споласкивает рот, чуть морщась от горечи, и покидает кабинет. Идёт не спеша, про себя напевает весёлую мелодию. От былой злости на анестезиолога не остаётся и следа. На душе светло, как у младенца. Стучит в дверь кабинета доктора Ли и, получив разрешение, заходит.       Тут же щёку обжигает пощёчина.       — Что ты себе позволяешь? — цедит сквозь зубы Донхэ.       Ноздри его широко раздуваются точно у быка, над бровью явно проступает жила. Он не зол. Нет, злость — недостаточно яркое слово, чтобы передать всю гамму его чувств.       Бэкхён виновато опускает глаза, не понимая, как Донхэ мог догадаться.       — Бэкхён, я тебя спрашиваю! Ты же женишься через три недели! Пожалей Суджон. Думаешь, её это не коснётся? А доктор Пак? Его тоже всё устраивает?       Вмиг от виновности не остаётся и следа.       — Я предоставил ему выбор, и выбор был сделан. Да и не ваше, при всём уважении, это дело. У нас нет отношений.       — Он считает так же?       — А мне плевать, как он там считает. Он знает это и принимает. Это всё?       Доктор Ли не отвечает. Устало выдыхает и разворачивается к окну, не в силах смотреть на Бэкхёна. Глупец, боже, какой же Бэкхён глупец! Чанёля становится по-отечески жалко. Донхэ ведь не слепой — видит, как хирург относится к Бэкхёну. Видит, как тот относится к нему. И искренне не понимает, что они делают, зачем. Мужчина тяжело падает в кресло, сводя пальцы на переносице. От раздумий о чужой глупости у самого разболелась голова и до того сильно, что дождаться окончания смены становится просто невыносимо. Одно радует: дома ждёт Хёкджэ — сосед по квартире. Наверняка уже приготовил ужин, запасся какао и скачал фильм к просмотру. Иной раз маммолог задумывается, как ему повезло. Не только в целом, но и в частных случаях. И как иногда хочется, чтобы и у других всё было так же хорошо.       Через несколько часов, за минуту до конца рабочего времени, Бэкхён ещё раз стучит в дверь кабинета начальника. Он уже успел успокоить нервы и приготовиться к разговору, хоть того и не особенно хочется. Мужчина вообще никогда не любил разборы полётов, особенно если «летать» приходилось с кем-то таким же эмоциональным, как Чанёль. С другой стороны, совершенно непонятно, почему тот воспринимает всё так близко к сердцу! Бэкхён ведь ничего ему не обещал, ни к чему не обязывал. Действительно предложил выбор, а Чанёль сам — сам! — выбор этот сделал.       — Что-то ещё, доктор Бён?       В этот раз Чанёль не в прострации, а максимально сосредоточен и даже несколько зол. Он тоже успел разогнать всех тараканов в голове.       — Да, я же обещал, что мы ещё поговорим.       — Я слушаю.       Бэкхён подходит к небольшому комоду, откуда достаёт чай и сладости, заваривает себе и начальнику напиток и возвращается, со вздохом опускаясь в кресло. Всеми силами показывает, как нелегко ему даётся этот разговор.       — Я закончу предстоящие операции до конца этой недели, а после напишу заявление. Родители Суджон уже приготовили всё, чтобы я занял место в директорском кресле. Как Вы понимаете, совмещать дела на обе стороны у меня не получится. Мне правда очень жаль. Я очень люблю эту клинику. И всем обязан Вашему дедушке.       Чанёль долго сверлит взглядом дымящийся травяной чай и пытается совладать с собой. Разумеется, он знал, что так и будет. Разумеется, готовился. Да только всё равно не получается просто принять и смириться. Как если бы ему диагностировали рак, сказав, что пара-тройка лет в запасе ещё есть, а после сказали, что умрёт завтра. Новость Бэкхёна воспринимается именно как маленькая смерть.       — Значит, конец?       — Чанёль, не надо! Твою мать, не было никакого начала, чтобы так думать. Мы… прекрасно проводили время, но не думаю, что это время можно назвать чем-то кроме секс-дружбы.       Чанёль поджимает губы и смежает веки. Секс-друзья… В Америке он был бы рад такого рода отношениям, но сейчас…       — Поздравляю с предстоящей свадьбой, доктор Бён. А теперь прошу простить, мне пора домой.       Бэкхён понятливо кивает, поднимается с места и покидает кабинет. Уходит он, правда, в расстроенных чувствах. Будто отчаяние начальника передаётся ему самому. Надо заметить, что в последнее время он действительно начал относиться к мужчине несколько теплее. Насколько это вообще возможно. Чанёль начинает нравиться ему как человек. Весёлый и открытый, проявляющий заботу и чуткость. Немного наивный и навязчивый, но это не отталкивает. Тем более что сам он никогда и не был инициатором их полуночных встреч. Бэкхён сам приходил к нему, всегда сам практически принуждал к близости. Не то чтобы Чанёль этой близости не хотел. В любом случае. Но сейчас, когда на носу свадьба, когда сам Бэкхён теряется в своих чувствах, понимает, что вот он — идеальный момент для остановки. Незачем тянуться к начальнику и тем более тянуть начальника к себе. Едва ли кто-то от этого выиграет. Не Бэкхён уж точно.       А Чанёль ещё долго отходит от шока. Пробует пить кофе, без конца бегает курить, да только ничего не помогает. Этот Бэкхён! Чего он добивался? Вконец вывести его из душевного равновесия? Ну, так получилось. Вопросов становится только больше, а ответы, по классике жанра, на горизонте не маячат. Так и хочется или прижать Бэкхёна к стенке, или свалить от греха подальше в Америку. Подумаешь, скандал. Да у каждого второго американского хирурга скандал на скандале. Он даже не знает, кого жалеет больше: себя или невесту Бэкхёна. Был бы он на её месте, ему бы очень не понравилось такое поведение будущего мужа. Но Чанёль не на её месте.       Сама Суджон последнюю неделю перед свадьбой не находит себе места. С каждым часом, что приближает девушку к замужеству, всё труднее сдерживать слёзы. Она знает, что свадьба фиктивная, но от этого легче не становится. Не спасает даже Гонмён, что трепетно и нежно обнимает её вечерами перед тем, как расстаться на долгую ночь. Оба они сожалеют, что находятся на разных социальных ступенях. Как бы хотелось это изменить! Суджон — натура авантюрная и романтичная, не раз ловила себя на мысли побега. От общества, от семьи, в классике романов. Но также девушка не могла себе это позволить. Предать уважение и доверие родителей, не оправдать их надежды. Они ведь так много сделали для неё. Да и с Бэкхёном ей сказочно повезло. Как было бы хорошо, если бы они любили друг друга…       Суджон рассматривает себя в зеркало. В фате, в подвенечном платье. Образ портит только зарёванное лицо и красные вспухшие глаза. Надеется, что на свадебной церемонии будет выглядеть лучше. Родители вряд ли спишут всё на слёзы радости и счастья. Не стоит и надеяться.       Таким же нервным и дёрганым последнюю неделю ходит Бэкхён. Огрызается на всех, едва не сшибает все препятствия на своём пути. Последние приготовления к свадьбе, хоть те и полностью на родителях невесты, отнимают немало сил. Всё должно быть идеально. Украшения, закуски, молодые. Свадебный танец репетируют с особым тщанием: мало выучить движения, надо и смотреть друг на друга влюблёнными глазами. Это получается не очень правдоподобно. Очень трудно смотреть на девушку таких образом, когда она воспринимается младшей сестрой. В чужих глазах видно мольбу. Мольбу отменить всё, отказаться, взяв вину на себя. Но в этой мольбе Бэкхён вынужден отказать. Они должны пожениться, пожить вместе несколько лет, а потом… Мужчина малодушно строит своё будущее за чужой счёт. Вернее, помогает устроить будущее их обоих. Понимает, что это — единственно верный выход для всех. Два года брака, за которые он возьмёт на себя управление семейной клиникой Чон, а потом отпустит Суджон в объятия её любовника, и ни у кого не останется вопросов. Ну, не сложилось, не слюбилось. Родители с обеих сторон будут жутко огорчены и разочарованы, но это не их жизнь. А они с Суджон будут счастливы потом. Чуть позже.       Свадебная церемония проходит с размахом. Множество приглашённых гостей: родственники, друзья и коллеги. Несколько фотографов и операторов, тьма обслуги. Банкетный зал уступает разве что свадьбе какой-нибудь королевской четы. Всюду софиты и ленты, лепестки цветов и помпезные венки. Каждому гостю приготовлен подарок — сувенир на память — серебряные чайные ложки с монограммой. Перед торжеством все фотографируются с молодыми, поздравляют, восхищаясь мероприятием, потом гостей просят занять свои места. Всеобщий гул, точно в осином рое, глушит звуки оркестра, но довольно оперативно все успокаиваются и затаивают дыхание. Лампы в зале затухают, а на парадную дверь направляется яркий луч прожектора. В зал быстрой походкой входят матери молодых. Подходят к алтарю, зажигают свечи и почтительно друг другу кланяются. Сигнал начать. Классическая музыка меняется торжественной, два официанта раскрывают двери и пропускают Бэкхёна. Красивого, уверенного в себе, в строгом сером костюме с кремовой розой в нагрудном кармане. Он, точно гордый яркий павлин, проходит к алтарю и становится перед священником. Чанёль, который сидит во втором ряду, сразу после родителей Бэкхёна, смотрит на него во все глаза. Никогда ещё мужчина не видел Бэкхёна таким прекрасным и таким недосягаемым. Сейчас он чувствует себя Пак Геин на свадьбе Чанрёля и Инхи, только вот Чанрёль, который Бэкхён, — не его парень и возлюбленный, а Суджон — не его лучшая подруга-предательница. Но чувство, что Бэкхёна у него крадут, не покидает. Внутренняя школьница готова наложить на себя руки от несчастной неразделённой любви, и мужчина думает, что пусть. Пусть умрёт в мучениях, пусть вырвет своё сердце, чтобы не мучить настоящего Чанёля. Мужчину, который не должен испытывать всего этого.       Прожектор снова направляется к закрытым дверям, чтобы через мгновение осветить не менее красивую Суджон с отцом под руку. Девушка белой лебедью вплывает в зал, вызывая восторженные ахи гостей. Смотрит под ноги, чтобы ни с кем не встретиться взглядом. В глазах гостей юная Суджон просто очень скромна и смущена, и только несколько человек понимают настоящую причину. Отец Суджон приводит дочь к будущему супругу, и Бэкхён низко-низко кланяется. Подаёт руку невесте, ждёт, когда отец вложит её ладонь в его, и выдыхает. Всё оказывается гораздо сложнее, чем ему представлялось раньше. Теперь поклониться друг другу должны новобрачные. Священник громогласно ведёт речь, до оскомины зазубренную, и, закончив, даёт слово Бэкхёну. Мужчина с листа читает клятву, и только с Божьей помощью голос его не дрожит. А вот Суджон — маленькая потерянная девчушка — клятву произносит звонким, стеклом разбивающимся голосом. Гости списывают всё на волнение. Её жених хочет обнять её, сжать руку в доверительном и приободряющем жесте, но нельзя. Не по правилам. Подносят кольца. И всё. Последний рубеж. Бэкхён опускается на колени, чтобы поклониться в пол своим родителям. Опускается, чтобы поклониться в пол родителям жены. Краем глаза замечает, что Гонмён выходит из зала, и бросает взгляд на Чанёля. Тот сидит, улыбаясь. Улыбается до того грустно, что ещё немного — и сможет составить конкуренцию Суджон. Но это не последний удар по сердцу Чанёля. Бэкхён приготовил подарок. Снова оживляется оркестр, а в руках появляется микрофон. Новоиспечённый муж закрывает глаза, делает глубокий вдох и начинает петь. С душой. Проникновенно. Будто правда любит. И Суджон не выдерживает. Плачет навзрыд, прикрывая лицо букетом. Бэкхён улыбается смущённо и озабоченно и притягивает жену к себе в объятия, пряча её лицо у себя на плече. Шепчет в ухо обещания, что всё будет хорошо, и сам в это верит. Будет. Обязательно будет когда-нибудь.       Донхэ поднимается с места и привлекает внимание к себе. Долго поздравляет молодых, благодарит родителей за таких прекрасных детей. Пытается сделать всё, чтобы оттянуть время и дать Суджон прийти в себя. Запал, правда, всё же заканчивается, и он передаёт слово Чанёлю. Тот сначала таращится на него совой, но всё же кивает и поднимается с места.       — Эм… Здравствуйте. Прекрасная свадьба, спасибо, что пригласили. К сожалению, я не имел счастья познакомиться с Суджон, но зато хорошо знаком с Бэкхёном. В смысле… Поздравляю тебя и желаю счастья.       Чанёль замолкает, а гости вежливо аплодируют. Несмело поднимает глаза и натыкается на донельзя серьёзное лицо. Такое лицо может быть высечено из мрамора, но не принадлежать живому человеку. Едва ли получается придать этому больше значения, чем явному посылу заткнуться и не сметь произносить ни слова до самого конца вечера. И Чанёль затыкается.       После звучат ещё поздравления и пожелания, слова благодарности и радости за новую ячейку общества. Суджон берёт себя в руки и находит силы улыбаться гостям, вежливо принимает поздравления и скрепя сердце не бродит по залу глазами в надежде отыскать Гонмёна. Знает, что его тут нет. Сама попросила его об этом. Так же и Бэкхён. Не смотрит ни на кого, кроме поздравляющих.       Свадьба проходит тихо, изысканно. Гости пьют и едят, разговаривают. Ближе к концу начинают расходиться, и Бэкхён, ссылаясь на плохое самочувствие жены, прощается. Домой, в подаренные родителями апартаменты, едут в гнетущем молчании. Суджон не пытается завязать беседу, и Бэкхён её в этом поддерживает. Только позже, когда переодеваются, молодая жена всё же решается.       — Бэкхён… Я поеду, хорошо? Вернусь до утра. А потом поедем к родителям.       Бэкхён кивает, устало откидываясь на спинку велюрового дивана. Знает, куда собирается девушка, и не собирается её в этом ограничивать. В тишине квартиры становится неуютно, да и усталость растворяется. Остаётся только желание выпить. Мужчина поднимается, надевает обувь и кашемировое пальто, выходит на улицу. Ноябрьский вечер необычайно шумен, ветер гуляет в голых ветвях, а небо рыдает тяжёлыми каплями. Ноги сами несут в соседний квартал. Там, он знает, есть прекрасный открытый ресторанчик. Соджу и токпокки — то, что ему сейчас нужно. В ресторанчике занято всего два стола: пара мужичков почтенного возраста и две женщины за сорок. Нет. Занято три стола. В самом дальнем, неприметном, сгорбленная фигура. В этой фигуре мужчина узнаёт начальника.       — Чанёль.       Хирург поднимает влажные глаза и смешно шмыгает носом. Бэкхён усмехается и присаживается на соседний стул.       — Я думал, свадьба в самом разгаре, — произносит Чанёль, прочищая горло.       — Нет, у нас короткая программа. Я думал, ты уехал домой.       — Так я и уехал. Вон же мой дом, — машет куда-то в сторону, и только сейчас Бэкхён понимает, что живут они теперь практически по соседству. И как только раньше не дошло?       — Чанёль…       — Бэкхён…       И снова произнесено в унисон. В этот раз уступает Бэкхён.       — Я знаю, что это неправильно, не по-людски, но… Пожалуйста, в последний раз…       Голос мужчины к концу совсем пропадает. И глаза опускаются в пол. И плечи сжимаются. Сейчас хирург не выглядит уверенным в себе мужчиной. Сейчас он трогательный, одним видом требующий заботу и ласку.       — Пойдём.       Бэкхён встаёт из-за стола и помогает подняться явно выпившему начальнику. Решает на брать такси, а прогуляться по морозному воздуху. Чанёль не против. Чанёль вообще сговорчивый. До квартиры доходят довольно быстро, и не понять, по какой именно причине: то ли холодно так, то скорее хочется прикоснуться друг к другу.       В квартире Бэкхён помогает снять с мужчины верхнюю одежду и обувь, берёт за руку и ведёт в спальню. Чанёль всё так же в свадебном костюме, даже бутоньерка на месте и не смялась. Костюм снимается медленно, будто от этого зависит скоротечность ночи. Будто если они поспешат, то развеют свой последний раз, будто волшебную пыльцу на ветру, и никакого волшебства не останется. Бэкхён покрывает оголившуюся грудь поцелуями. Мягкими, неспешными, до чёртиков нежными. Почему-то хочется подарить мужчине эту нежность. Не отрывая губ от чужого тела, снимает остатки одежды с себя и начальника, оставляя только бельё. Поднимается на локтях, перемещая губы к шее, потом к губам. Они, если вспомнить, практически не целовались, и мужчина считает это личным упущением, поэтому вкладывает в поцелуй всего себя. Губы у Чанёля мягкие и пухлые, с горчинкой алкоголя, и хочется сцеловать каждый вздох, каждый приглушённый стон. Прижимается своими бёдрами к чужим, трётся пахом, не переставая ласкать губами и ладонями. Чанёль тоже не лежит бревном: тянет руку вниз, массируя чужой налившийся член, проводит широкими ладонями по крепким предплечьям. Бэкхён пускается поцелуями ниже, высвобождает Чанёлев член, не снимая белья. Касается губами головки, проводит по стволу языком. Целует низ живота, на паховой связке, прикусывает подздошные косточки, отмечает, как задыхается его любовник. Он давно приметил, что у Чанёля это — эрогенная зона. Впрочем, как у многих людей. Возвращается к члену и начинает сосать, с наслаждением отмечая чужие низкие стоны. Голос начальника — вообще его личный фетиш, в котором он никогда не признается. Бархатный густой бас всегда был его большой слабостью. А если он в придачу такой мелодичный… Чанёль хватает пальцами Бэкхёновы волосы, кайфуя от происходящего, а когда любовник отрывается от его члена и снова тянется за поцелуем, то просто готов умереть от счастья. Прикасается к гладкому узкому лицу, подушечками больших пальцев гладя щёки.       — Пожалуйста, — стонет в поцелуй, а Бэкхён только улыбается и кивает.       Позволяет стянуть с себя бельё и задирает колени начальника до его подмышек. Чуть поднимает чужое бельё выше, открывая доступ к заднице. Спускается ниже, тянет язык к промежности и широким мазком облизывает. Чанёль скулит, и Бэкхён толкается языком глубже, щедро выделяя слюну.       — Пожалуйста… Бэкхён трётся о его промежность, размазывая слюну по своему члену, и едва-едва входит только головкой.       — Просто так? Без резинки?       — Просто так, — шепчет Бэкхён.       — Но ты же…       — Просто заткнись.       Плавным движением Бэкхён проникает внутрь, жмуря глаза от удовольствия. Чанёль от удовольствия тихо выдыхает. Толчки медленные, неспешные, балансирующие на тонкой грани удовольствия и дискомфорта. Снова глубокий поцелуй и вместе с тем ускорение. И хочется держать плавный темп, но сил никаких нет. Бэкхён закидывает обе ноги любовника на правое плечо и выпрямляется, становится на колени, чтобы входить под развёрнутым градусом. Чанёлю нравится, всем видом он показывает, как ему это нравится. Не сдерживает стонов, шаря по телу руками, закатывает от удовольствия глаза. Ему даже не надо прикасаться к себе, чтобы член стоял и изнывал от желания. Движения всё быстрее, и Бэкхён, чтобы не кончить вот прямо сейчас, выходит из раскрытого горячего тела и снова опускается, беря член в рот. Дразнит, поигрывает с уздечкой. Напряжение так высоко, что сейчас всё просто заискрит.       — Бэкхён! Трахни меня как в клубе. Сзади, — Чанёль не просит — молит.       И Бэкхён не отказывает. Переворачивает любовника на живот и прижимается всем телом, руками обнимает широкие покатые плечи. Безошибочно находит анус и толкается, сразу беря резвый темп. Теперь не боится кончить, потому что поскуливающий и стонущий под ним Чанёль снова и снова заставляет возбуждение бить с новой силой, не падая до минимальной отметки. Это даже не русские горки. Скорее ракета, что поднимается всё выше и выше в космос. Бэкхён не отказывает себе в удовольствии шлёпнуть по упругим ягодицам пару раз, не забывает целовать шею, плечи и спину. Снова прижимается всем телом, чтобы обнять. Чтобы быть ближе. Чтобы проникать ещё глубже.       — Побудешь сверху? — шепчет в самое ухо так, что у хирурга волосы встают дыбом и мурашки маршируют разъярённой толпой.       И Чанёль не думает, что «сверху» — это позиция актива. Бэкхён хочет его в позе наездника.       Теперь Бэкхён лежит на спине. Чанёль целует его шею, грудь, живот, не стремясь пока занимать предложенное место. Хочет поласкать любовника вдоволь, насытиться его вкусом и запахом, чтобы потом трепетно хранить в сердце. Целует в губы, получая жаркий и мокрый ответ. Вот странность: раньше мужчина никогда не любил поцелуи с языком, считая те явлением мерзким. Но не сейчас. Не с Бэкхёном. Сейчас он с удовольствием посасывает чужой язык, охотно открывает рот, позволяя тому скользнуть глубже. Это заводит его чуть больше, чем полностью. Больше ждать не хочет и устраивается на узких бёдрах, седлая красный от напряжения член. Плавно покачивает бёдрами, как профессиональный наездник, касается ладонями любимого лица. Долго так не выдерживает, и любовник замечает это: сжимает пальцы на крепких бёдрах и толкается сам, буквально таранит. Хорошо до безобразия. Горячо до белых всполохов перед глазами. Невозможно держаться дольше. Чанёль тянется рукой к члену, и ему хватает нескольких рваных движений, чтобы кончить на чужой рельефный живот, а Бэкхён будто только этого и ждал. Снимает со своего члена начальника и доводит себя до финиша такими же резкими движениями и тоже спускает на собственный живот. Мужчины тяжело дышат, раскинувшись по широкой кровати, и пытаются собраться с мыслями. Бэкхён закрывает глаза, пытаясь отдышаться, и чувствует на губах тяжёлое горячее дыхание, а следом за этим — тягучий поцелуй. Оба понимают, что поцелуй этот — последний. И будто что-то разбивается в воздухе. Это были надежды Чанёля.       Бэкхён поднимается и уходит в ванную, отчего-то не смея посмотреть на бывшего начальника. Вина ли это, стыд ли, он не знает. Не хочет знать. Ему достаточно того, что внутри появляется воздушный шарик, который вот-вот лопнет.       Мужчина довольно быстро принимает душ, а когда возвращается, чтобы одеться и уйти, находит Чанёля отвернувшимся к стенке, искренне делающим вид, что спит. Но Бэкхён знает, что это не так. Просто хирург со всей своей эмоциональностью не хочет показываться разбитым и слабым. Бэкхён понимает это и не предпринимает попыток сказать что-либо напоследок. Выходит в прихожую, одевается и закрывает за собой дверь.       Чанёль слышит пиликанье кодового замка и не выдерживает. Молотит кулаками по простыни, рычит и до боли кусает губы. Никакого «хэппи энда» не будет. Не у него точно. Не с Бэкхёном. Он думает, что, может, не так уж ему этот «энд» с Бэкхёном и нужен. Он бы вполне согласился на видимость отношений, на секс время от времени. Он бы не предъявлял претензий по поводу редких встреч, не загонялся бы в отсутствии «я тебя люблю». Все эти романтические мелочи не для него, нет. Лишь бы просто иметь возможность быть рядом хоть иногда.        Год тянется очень и очень медленно, почти монотонно. За это время доктор Пак успевает зарекомендовать себя как прекрасный бизнесмен и не менее прекрасный хирург. Очереди к нему на операцию выстраиваются на многие месяцы вперёд. В июне, спустя почти год практики в Корее, мужчина даже удостаивается национальной премии. И, вроде, всё прекрасно. Но. Не проходит и дня, чтобы он не вспоминал Бэкхёна. Время от времени о том приходят новости (Донхэ всё ещё поддерживает с ним общение), и только это подслащает пилюлю. Чанёлю отрадно знать, что у Бэкхёна всё хорошо. Жаль только, что бывший коллега не находит времени навестить клинику, в которой начал карьеру и в которой столького достиг. Впрочем, может быть, это и хорошо. Чанёль не уверен, что смог бы держать лицо и общаться непринуждённо, будто ничего не было. Ведь было же, и его чувства всё ещё трепетно хранятся в сердце.       Хирург откидывается в кресле и шумно выдыхает. Уже поздний вечер, а он всё ещё в клинике. Сегодня он провёл четыре невероятно изматывающие операции, но в целом доволен. Объём работы позволяет не думать о ненужных вещах, не вспоминать и не терзать душу лишний раз. Только ночью, перед сном, Чанёль позволяет себе мысли о Бэкхёне. Грезит, как бы у них всё было хорошо. Или, наоборот, анализирует, при каких обстоятельствах жизнь была бы лучше друг без друга. Джексон, что снова начал отношения с бывшей женой, советует тоже попробовать. Приложить усилия, чтобы вернуть свою любовь (за это время американец помог свыкнуться с мыслью, что друг всё же влюблён), и если раньше Чанёль бы беспрекословно последовал совету, то теперь только отрицательно машет головой, потому что понимает. Понимает, что не нужен, что будет лучше без него. Что у него своя жизнь, свои планы, в которые Чанёль точно не входит. Раньше он только смеялся над «если любишь — отпусти», считая самой бессмысленной фразой на свете, но не теперь. Кого любишь — тому желаешь счастья. А удерживать насильно в любом случае бесполезно. Насильно мил не будешь.       Иногда он всё же мельком видит Бэкхёна. В своём районе, в соседнем квартале. И Бэкхён его видит. Коротко кивает головой в знак приветствия, но никогда не делает шага навстречу. Чанёль не знает, что бывшему коллеге такие встречи тоже даются нелегко. Что временами он тоже вспоминает и думает, переживает. Наконец признаётся себе, что скучает.        Иногда они встречаются в том самом ресторанчике открытого типа, но всегда садятся за столики в противоположных углах. Как-то так получается, что у них заводится своеобразная годовщина — двадцать седьмое число каждого месяца. Именно этого числа они в последний раз были вместе. В ноябре. В этом даже состоит некая ирония жизни — Бэкхён женился в День рождения Чанёля.       Сегодня такой день. Чанёль никогда не любил справлять день своего рождения, но, тем не менее, после работы едет в гости к семье: к родителям и сестре с мужем. Просто ужинают, разговаривают. Потом мужчина задувает свечи (Юра — его сестра — настаивает на этом), загадывая желание. Нет, он больше не верит в чудеса. Не верит в той мере, что положена взрослым тридцатишестилетним мужчинам, но вот внутренней школьнице верить и надеяться можно. Именно она сжимает кулачки, жмурит глаза и шепчет: «Пожалуйста… Пожалуйста!»       Хирург возвращается домой абсолютно вымотавшимся. Открывает входную дверь и лениво снимает с себя насквозь промокшие пальто и обувь, которые успели стать такими за какие-то две минуты, пока он шёл от машины до парадной. Чёртов дождь. Не изменяет себе. И Чанёль не изменяет: уходит под горячий душ, чтобы не простудиться и расслабиться. Под упругими струями стоит долго, едва не засыпает. Так бы и заснул, если бы не услышал трель дверного звонка. Наспех накидывает халат и возвращается в прихожую, костеря непрошеного гостя таким отборным матом, что даже заметно подросшему Бенджамину становится стыдно.       — Что Вам надо? — рявкает Чанёль, откровенно пугая лупоглазого парнишку-курьера.       — Вы — Пак Чанёль?       Мужчина оторопело кивает, совершенно не представляя, кто прислал к нему курьера в первом часу ночи.       — Вот, возьмите и распишитесь, пожалуйста.       В руки попадает планшет с адресами и адресатами. Хирург подтверждает получение и забирает у парнишки небольшую синюю коробку. Закрывает дверь, вертя картон в руках, и уходит в гостиную, чтобы рассмотреть возможный подарок. Может, кто-то из коллег? Или Джексон решил сделать сюрприз. В картонной коробке находится ещё одна, поменьше. Кожаная, цвета полного затмения. С логотипом Томми Хилфигера. Открывает коробку и смотрит на часы. С коричневым ремнём, с таким же синим, как коробка, циферблатом. Чанёль давно такие хотел. Кажется, он даже упоминал это несколько раз во время обеда. Может, его поздравляет доктор Ли? Мужчина вертит упаковочную коробку в руках, пытаясь найти на ней имя или намёк на дарителя, но ни на крышке, ни на стенках ничего не находит. Также обследует коробку от часов — тщетно. В полнейшем недоумении сидит некоторое время, а потом просто плюёт. Раз даритель захотел остаться анонимным, пусть так и будет. Сейчас куда более интересно примерить подарок. Аккуратно снимает с подушечки и расстёгивает ремень. До того мягкий и приятный на ощупь, что невольно хочется прикрыть глаза от удовольствия. Стрелки выбивают мерное «тик-так», в тишине квартиры кажущееся невероятно громким. Прохладный металл циферблата неприятно холодит разгорячённую душем кожу, но какие это мелочи по сравнению с таким великолепием! Прикладывает часы к запястью, прижимает к животу, чтобы застегнуть ремни, и вдруг замечает что-то на задней крышке. Гравировку.

Last year it rained on that day. This year it also happens. We'll meet. Wait another rain. B.

      Чанёль отрешённо смотрит на красивый шрифт и будто не понимает слов. Будто английский, практически родной язык, воспринимается идишем. Будто инопланетное послание. А потом закрывает глаза и улыбается. Внутренней школьнице очень повезло — её желание исполнилось. А сам Чанёль, похоже, полюбит дождь.