Право на первый выстрел

Ёши снятся страшные сны. После них она жадно глотает воду – и не может напиться, после них на губах застывает кристаллами соль, после них отчего-то болит всё тело, а в ушах отдаётся стук сотен и тысяч копыт. Тсунаёши тесно-тесно-тесно. Она спотыкается, роняет на себя книги, падает на физкультуре на радость одноклассникам. Неважно, как будет просторно помещение, неважно, если она будет в открытом пространстве. Ёши тесно в собственном теле. За спиной пышет жаром выжженная солнцем степь. Тсунаёши проваливается из реальности в реальность, из жизни в жизнь в самые неподходящие моменты. Она уже не знает, что считать настоящим – цветущую сакуру Намимори или наполненную дымом и лязгом стали степь? И Ёши режет вены, потому что больше не может жить в этом сходящем с ума мире, но приходит в себя абсолютно целой, а по коже и уже побелевшим шрамам издевательски пляшут огненные искры. В голове ликующе хохочет мужчина. Девочка утыкается лбом в колени и глухо воет от безысходности. Ёши боится человека, которого видит во снах. Он смел и безрассуден, он умён и жесток. Он карает за предательство одного – всю его семью и всех людей из его десятка, и все их семьи. Он убивает всех, даже детей, по какому-то дикому критерию - рост выше колеса телеги. Ёши боится произносить его имя вслух, будто бы, сделав это, признает его существование. Признает, что он всегда наблюдает за ней из-за плеча и кривит в насмешливой улыбке губы. А потом приходит Реборн, принося за собой запах цветущей степи, и страхи обретают плоть. Тот, не-безымянный скалится как степной волк, и сны становятся всё кровавее, и он ведёт свой завоевательный поход, и, кажется, вот-вот заполнит собой весь мир. Ёши не боится репетитора и будущего, что он несёт. Ёши боится теней, которые будит Реборн, убивая её раз за разом. Неотступный жар закаляет кости (он знает, как сделать так, чтобы люди пошли за ним), Гокудера и Ямамото следуют за ней в Кокуё. Бежать от судьбы бесполезно. Он знал, что рождён быть великим, а Ёши не может противиться его воле. Его – её – захватывает азарт боя, его – и её – приводит в восторг то, что Ямамото убивает своего противника. Он ведёт её к Рокудо Мукуро, он заставляет встретиться с ним взглядом. Иллюзионист усмехается, а через миг ему навстречу распахивает объятия пышущая жаром степь. Долгие годы спустя Рокудо с трудом вырывается прочь из чужой памяти, иссушённый степью, и хватается рукой за правый глаз, с удивлением чувствуя под пальцами кровь. Страх пробирается в его душу, заставляет сомневаться в собственном плане. Мукуро думал, что разучился бояться. Когда его уводят Вендиче (он встречает их чуть ли не с радостью), иллюзионист нервно смеётся и твердит, что мафия не представляет, кого хочет сделать своим боссом. – Вы умоетесь кровью! – обещает он озадаченному Реборну напоследок. Ёши опускает ресницы. Тот, кто так напугал Мукуро, обещает: «Умоются». Её не пугает Занзас – он всего лишь высокомерный обиженный мальчишка по сравнению с тем, кто ведёт её руку в бою. И она уже умеет отправлять в бой пятилетних детей (он считает, что это подходящий возраст для мальчиков, чтобы начать отвечать за свои слова), даже если сердце обливается кровью. Ёши часто размышляет, кто из них отдаёт эти жестокие приказы: она или он, великий правитель прошлого? Но даже его память и знания не спасают, когда они сталкиваются с Бьякураном в будущем на десять лет вперёд. Потому что, встретившись с ней лицом к лицу, Джессо перестаёт играть и становится как никогда серьёзен и собран. Больше он не допустит халатности, ведь человек, видевший историю сотен и тысяч миров, понимает, чья душа переродилась в теле щуплой девчонки. – Теперь мне ясно, почему они вызвали твою младшую версию. Просто в этом времени они не успели запечатать твою память. Тсунаёши, – Бьякуран произносит имя, будто пытается распробовать на вкус. – Темуджин*. Какая жалость, в этот раз мир покорится мне, а не тебе. Почему-то вторая смерть напоминает первую: сжигающий тело огонь и стук тысячи копыт, отдающийся в ушах... Сказав, что Ёши – самая добрая из всех собранных им двойников, Шаман, в общем-то, не ошибся. Но почему-то он ни словом не обмолвился о Чингисхане.