Неизбежное

Пахло смертью бузинной в ту траурную весну — Кира ежедневно исследовала трупы. Кира Юкимура теперь — девочка-уникум; новособранный гений; золотом литая малышка, неожиданно впорхнувшая в лабораторию, и сразу же под сильное крылышко Кэмиллы Сароян. «Она лучшая на курсе. нам такие в работе не помешают. это мое последнее слово, доктор Бреннан» — кратко, четко, по делу и со скальпелем в белоснежном халате к стальному столу; уверенность тяжелой маской впечаталась в смуглое лицо. Кира уясняет предельно быстро, что разлагающиеся ткани-органы — неразгаданный ключ, раздробленный череп — онемевший голос, кричащий потрескавшимися губами о собственном убийстве; в объятиях Джефферсона кажется, будто кто-то в большом и неимоверно злом, девушка знает на своем опыте, никчемном мире умер не напрасно. В стерильных же, навороченных стенах нервно живет правосудие, ожидая от часа к часу, что его призовет лучшая команда судмедэкспертов Америки; Юкимура прытко вписывается в их ряды, изредка смущенно улыбаясь, благо о сращивании костей лиса знает абсолютно все. Боль не исчезает ни на секунду. — Хей, Кира, — Венделл — хороший, правильный, жутко близкий — всегда приходит в перерывах между Ходжинсом, Анджелой и доктором Би с сэндвичем в перевязанной руке, а в платиновых волосах его играет пойманное ненароком солнце, — Ты опять забываешь пообедать. Я взял на вынос — помидоры, песто и базилик. — Спасибо, уже-практически-доктор-Брей. Рядом с Венделлом — гуляющий меж пальцев ветер, небо без оборванных краев и горячие сэндвичи из «Роял диннер» на ступеньках без стульев и столов. С ним не одиноко (хотя бы_почти что_не) и о кошмарном прошлом, трещинами расходящимися в измученной груди, говорить не нужно — парень видит по глазам и понимающе молчит; под кожей его бурлит жаркими волнами лето, на голове белеет тополиный пух. — Свитс сказал, что у жертвы была какая-то клановая связь с подозреваемым. Те выжженные татуировки, что ты нашла, принадлежат к одной из местных банд, «502» вроде. А те в свою очередь конкурируют за территорию с… — С «Лос-делвис», я знаю. — парень смеется, — громко, чисто, заливисто — потому что ему начинает казаться, будто эта девчушка-не-тронь-а-то-разобьешь знает ответ на каждый вопрос; предложения может заканчивать за интерна, если захочет. — Тебя бы Буту в команду, разбавишь мужской коллектив. — Боюсь, доктор Кости будет против. Их связка — это что-то нерушимое и непреложное, — Кира откусывает кусок, проглатывает ломтик помидора. — А сколько тебе осталось?.. Дальше Юкимура не слышит, начало фразы эхом отдается в черепной коробке, ожидаемо резко южное тепло Венделла разгоняя в миг; под ребрами едко жалит свинец, ковыряется лезвием тонким по жилам, кровь вновь пуская на излеченное сердце. 《— Лидия? — глаза у рыжей — стекло и мемориальная плита; она смотрит сквозь время, предчувствуя будущее наперед, — Что ты видишь? Тогда взрослая Мартин стояла в дверях института, прижимаясь к боку мальчика-со-скошенной-челюстью, говорила-говорила с Кирой обо всем на свете, ладони аккуратные тянула, чтобы часть своей маленькой стаи в объятиях сжать сильно-сильно, но потом вдруг зависла, как на кнопке стоп, обволакимая могильно-угольной простыней. Лидия раньше рассказывала, что, когда приходят призраки, в ее голове — линий рубиновые ручьи ползут по локтям, ночь вспарывая брызгами костра. А еще они громко кричат, барабанные перепонки на части дробя; мир ограничивается — пути назад нет. — Не молчи же. — Кицуне дергает девушку за рукав, паникует, как давно не могла, ведь в Джефферсоне — второй дом, тут тоже есть семья, — Лидия! — Он умрет, — полушепотом отвечает банши, а слова ее имеют привкус с дешевым оттенком металла, — Долго будет мучаться, на теле появятся необратимые следы. Он умрет здесь, Кира. На твоих руках. Что-то немыслимой плесенью пережимает легкие, вдох обрывается на полудвижении до истерики, до мурашек. Лиса стоит не в силе пошевелиться — голос Мартин звучит приговором кому-то, кого Юкимура любит, и сделать ничегошеньки нельзя. Не-из-беж-но-е. — Кто? — один вопрос. — Он. — палец указывает твердо.》 Рядом с Венделлом — роса зеленеющая каплями на лужайке, переслащенный кубинский кофе из автомата на первом и горячие сэндвичи из «Роял диннер» в перерывах между ковыряниях в останках. С ним ведь хочется не взрослеть. Никогда. И не стареть. Рядом с мистером Брэем хочется неутомимо жить. Бесконечно. — Мы будем жить вечно, Венделл, ты знаешь? — Юкимура медленно кладет свою темную макушку на мужское плечо, пытаясь дышать ровнее, не сбиваясь на истошный плач. — Конечно, Кира. Конечно. — интерн гладит свободной рукой смольные пряди и улыбается так, как может только он, — Всегда. // Венделл Брей умрет в своем кабинете ровно через год после короткого визита бейконхиллской ведьмы от идиотского рака костей. Его тело будет измождено и обессилено от химиотерапии, а от волос, однажды поймавших в свои сети солнце, не останется и следа. Кира Юкимура после ночного дежурства по случайному стечению обстоятельств задержится, забыв выключить в кабинете основной свет, а на пальцах ее внезапно начнут вспыхивать маленькие огненные огоньки. Она найдет друга после второй попытки за столом в куче исследоваемых бумаг. Сердце Венделла Брея остановится ровно в тот момент, когда Кира Юкимура прижмёт мужчину к себе — Банши ведь никогда не лгут. От смерти ускользнуть невозможно. Она не-из-беж-на.