Лаванда

Райнер Браун не любит сны. В снах оголяется мерзкая неприкрытая правда. Расползается, словно шкура: до скелета, с разорванными мыщцами и белесыми нитками сухожилий. Райнер боится своих снов, да признаться себе не хочет — слабым себя чувствовать наяву непозволительная роскошь. Не здесь, не сейчас, не в это время. Есть он, Райнер Браун - воин Марлии. Есть он, Райнер - солдат Парадиса. Есть свихнувшийся шифтер. Брауну хочется завыть и однажды упасть на влажную живую землю острова, чтобы никогда с нее не подняться. Чтобы не проснуться. Утонуть в своих кошмарах где говоришь сам с собой. Где обесценивается всё. Воин выходит из забытья… Выползает из потайного угла черепной коробки, из проклятых извилин, в которых кишит то, чего не хотелось бы помнить. Кишит, гудит, ворочается темным роем воспоминаний. Живое. Дышит. Не стереть, ни забыть. Воин чувствует свое время уверенно шагает из того самого угла, сырого и заплесневелого, в котором Райнер свихнулся бесповоротно. Навсегда. Воин стоит и смотрит, сука, застланными кровавым туманом глазами мертвеца. У Райнера губы дрожат и озноб по всему телу. Пот мерзкий и липкий, как разлагающееся мясо, выступает на висках... Жаль, сны не убивают. С самим собой встретиться — хорошего мало. Страшно это быть разорванным надвое. Страшнее понимать это. Осознавать, чётко и напрямую — что в голове дерьмо. У воина искры в глазах — всепоглощающее пламя погребальных костров. Незатухающее. В руках — букетик лаванды. Мизерный ошметок красоты в этом мертвом мире. Воину ничего не жаль. В мозолистой ладони хрустят сочные стебли, сминаются жестко и летят на прогретую солнцем, вымощенную горным камнем мостовую. Райнер дергается в безмолвном крике, в глотке пыль, труха, черная плесень — он чувствует, как та прорастает в лёгкие. Солдат помнит, как тяжело было собирать горную лаванду там, где вместо гор Стены. — Здесь не растет лаванда, — Воин улыбается, раскатывает на языке сладковато-кровавые слова. — Её нет внутри Стен. Ей не место здесь. Как и тебе... Солдат, живущий в Райнере Брауне, молча смотрит в сторону, на монументальную Розу. Лаванды нет. Целого Райнера нет. Мира нет. Есть смерть. — Я хочу за стены, — наконец-то говорит он. — В горы. В легких месиво из воздуха, плесени и запаха лаванды. Запах оседает в каждой клетке тела, смешивается с кровью и лимфой, бежит по венам. Чистый и незамутненный символ чистоты. Райнеру становится легче дышать. — Она не нужна ей. Ей не нужны твои жалкие букеты. Аромат цветов исчезает. Пахнет затхлостью. Воин умеет убивать. Быстро. Своей правотой бьет метко, перерубает всё жизненно-важное, что еще осталось в Солдате. — Мне всё равно, — Солдат чувствует, как по венам к сердцу, к тому самому мешку качающему кровь, ползут черные аспиды. Посланцы Воина жалят изнутри, Солдат отводит взгляд, гипнотизирует опаленные солнцем булыжники. Противоядие, со сломанными стеблями и истертыми листьями, вянет прямо на глазах, превращается в серую пыль. Пыль - сухая и невзрачная рассыпается, разлетается при первом слабом порыве ветра. — Ты ей не нужен… Она будет с тобой только чтобы тебя не обидеть. И только. Твои букеты - ничто. Они такие же эфемерные, как и любовь Кристы. Солдат усмехается в ответ и думает, где же ещё достать горную лаванду? Райнер Браун ненавидит сны и Воина. Воин приходит во снах и добивает правдой. Медленно, монотонно, с упоением. Райнер открывает глаза и смотрит в обшарпанный потолок казармы. Когда-нибудь все это закончится... Когда-нибудь. — Браун! Райнер Браун! Солдат! Бронированный титан замедляет бег на короткие секунды и снова ускоряется. Тот самый мешок, отравленный и продолжающий качать черную кровь, стучит громче, быстрее, сильнее. Воин прав. В Стенах не растет лаванда.