Вестник

Тони в очередной раз всматривался в экран телефона. Он не мог совладать с собой. Руки дрожали, вязкий ком подкатывал к горлу, глаза щипало. Поднося телефон к уху, он тут же его убирал, сбрасывая вызов. Если он не успевал сбросить вовремя, и ему перезванивали, то он не брал трубку, бестолково пялясь на дисплей и давясь слезами и проклятиями в свой же адрес. Ужасала перспектива, что его боль разделит и другой. И так снова и снова. Старк еще сам не может осознать потерю Питера — совсем еще юного паренька, который пал несправедливой жертвой чудовищного и безумного геноцида. Каждое воспоминание о нем калечило, разрывало на части, не давая шанса на восстановление. Ему было страшно признаваться в этом самому себе. Он не мог себя пересилить и, проглотив комок, сообщить Мэй о гибели Питера. Тони понимал, что это — единственно верный выход. Он не может врать ей вечно. Ложь его была просто смехотворной: он писал Мэй, что Питер отправился на стажировку в Германию — именно в тот день, когда все каналы трубили об исчезновении Старка. В день, когда половина населения Земли осыпалась прахом. Ей нужно было что-то знать о Питере. А Старк не мог сказать ей правду. Но резкое осознание того, что он сделал все только хуже, стягивало кожу на лице, и разом ныли все зубы. Старк надеялся, что Питер для Мэй жив. Что, в ее представлении, стажировка в Германии — удача, спасшая его жизнь. Но вряд ли Мэй была такой наивной дурой; она, скорее всего, в праведном гневе выломила бы дверь Тони и убила его, связывая исчезновение Питера именно с ним. И она оказалась бы права. Но этого не происходило, и Тони разрывался в неведении и непонимании. Как и Мэй. Он снова склонился над телефоном. Старк провел ладонью по лицу, будто смахивая с себя все слезы, давно воспалившие и осушившие глаза, словно заталкивая ком обратно. Он весь похолодел, набирая номер Мэй. На сей раз он не намерен класть трубку. Но соблазн велик. Его сковал ужас, и он лелеял надежду, что она не ответит. Но Старк привык готовиться к худшему. Он уже собрался говорить и, перебарывая себя, раскрыл рот, но в трубке был слышен лишь механический голос автоответчика. Он взмолился всем богам за проявленное милосердие. «Я позвоню завтра. Не сегодня. Не сейчас». Но внезапно монолог автоответчика прервался, и Старк услышал вполне человеческий голос. Голос Мэй. — Да? — взволнованно спросила она. Тони молчал, давя в себе желание вновь бросить трубку. Он убрал телефон от уха и, глядя на дисплей, ждал. Ждал, когда она первая прервет связь. «Мы так не договаривались, — подумал Старк. — Это не для тебя, не для нее. Для Питера». — Алло? Кто это? «Ну же». — Миссис Паркер? — выдавил Тони, поднеся телефон, и тут же закусил губу, сдерживая дрожь. — Кто это? — повторила она. — Вас беспокоит Тони Старк, и… — Ох, мистер Старк! — выпалила она. — Прошу меня простить, но… — И я прошу меня простить, — сказал Тони, перебив ее. — Не могли бы мы с вами переговорить? Визави. — Да, конечно, так даже лучше… Когда? — Как вам удобнее. — Я свободна в любое время суток. Мистер Старк, я хочу узнать: что, в конце концов… Она не успела договорить — Тони уже бросил трубку, не в силах держаться. Ему даже не требовалось слушать ее: вопрос был о Питере.

***

Он поднимался по лестнице. Каждый шаг стоил ему неимоверных усилий; он хотел убраться прочь. Тони весь напрягся, сжав зубы: что же с ним будет, когда он войдет в квартиру, где жил Питер? Дойдя до нужной двери, он глубоко вздохнул и, мешкая, все же постучался. Ему тут же открыли. — Мистер Старк! — Мэй имела крайне озабоченный вид. — Прошу, проходите. Он вошел внутрь и остолбенел: воспоминание о первой встречи с Питером хлынуло как лавина, накрывая. Тони напряг желваки, обегая взглядом все вокруг; Мэй с недоумением смотрела на него. — Кофе? Чай? Хотите перекусить? — Нет, спасибо, — сухо сказал Тони, не глядя на Мэй. Она пошла на кухню и все же поставила чайник. Достав из холодильника хлеб и джем, она методично, на автомате делала сандвичи. Старк стоял, молча наблюдая за ее действиями. Мэй напряженно, немного скованно заварила кофе и, подхватив кружки и тарелку, потащила в гостиную и поставила все на кофейный столик, усевшись на диван. Она призывно похлопала рядом с собой, но Тони остался на том же месте, мотнув головой. — Мистер Старк, прежде, чем вы скажете то, что хотели, ответьте мне: что с Питером? Он не отвечает на звонки, и такой хаос твориться вокруг… Мы еще не знаем, что происходит в Европе. Куда все подевались? Ни по радио, ни по телевидению — никто не дает никаких ответов. Может, вы… Она увидела, как напрягся Тони. Как его лицо исказила уже столь приевшаяся и привычная для него гримаса боли; морщины сложились будто по трафарету. — Старк, — медленно выговаривала она, — где Питер? Тони похолодел. Этот вопрос будто поглотил все звуки, образовав вакуум — в его голове в том числе. Он беспомощным взглядом воззрился на нее. Мэй уже все поняла, но боится высказать это вслух. Страх гложет ее, не давая вымолвить и слова. В таком же положении находится и Старк. — Миссис Паркер… — Где Питер?! — из глаз предательски хлынули слезы, и ее лицо исказила мина осознания и скорби. — Где о-о-он?.. — Мэй… — Где мой мальчик?.. — она стиснула подлокотник, впиваясь ногтями в кожу дивана. Ее взгляд, полный отчаяния и боли, выжигал Тони. Она видела его сухие красные глаза, осунувшееся, посеревшее лицо, виноватый и полный скорби взгляд. Мэй уже все поняла, стоило Старку войти в квартиру. Ее невысказанные слова боли давили на него, выворачивая наизнанку. Они возвращали его к Питеру, а каждая мысль о нем убивала. Вместо Мэй и квартиры у него перед глазами был выжженный и безжизненный Титан и Паркер, который вскоре присоединится к мертвецам планеты. Он кричал, молил о спасении, но Тони не смог помочь. Как и сейчас он не может помочь Мэй. — Питер… Питер… мой мальчик… — в этих словах звучала вся нежность, отчаяние и скорбь, на которые была способна человеческая душа. Они выдавили из Старка болезненные слезы. Два самых близких Питеру человека оплакивали его потерю. Но помимо осознания смерти племянника к Мэй пришло и другое. Она, медленно подняв голову, взглянула на Старка. Лицо ее исказили страх и гнев, и она, опираясь на подлокотник, будто готовясь к броску, процедила: — И скольких вы стажеров так сменили? Сколько мальчиков убили? — ее надломленный голос мутным гулом донесся до Тони. — Мэй, нет… — Это вы… Вы! Вы убили Питера! — она вскочила с дивана и, помешкав, ринулась к Старку. — Что он сделал? Почему вы его убили? Почему-у-у-у?.. Мэй колотила в грудь Старка, крича, захлебываясь в слезах. Тони терпел, давая спустить ей пар. Он попытался утихомирить ее, коснуться, но она отшатнулась и прошипела: — Не трогайте меня! Не смейте! Не смейте… Она обратно рухнула на диван и безудержно заревела. Все ее стенания, крики, мольбы Тони ощущал всей своей кожей, внутренностями, душой. Будто он сейчас вместо Мэй лил горькие, выворачивающие нутро слезы. На руках он внезапно почувствовал какую-то грязь, словно пепел. От каждого пальца, от каждого капилляра и каждой клетки к его сердцу потянулся обжигающий холод; в нем пробудилось стремление обнять ее, разделить и излить всю горечь, печаль и страдание, что есть и будут пребывать в его сердце, или забиться в углу своей лаборатории и коротать дни в самобичевании и просмотре и прослушивании бессмысленных, но столь вожделенных голосовых и видео-сообщений Питера, который слал их сотнями штук в день, рассказывая о каждой мелочи. Старк боялся даже забыть его голос. И голос Мэй, прорезающий воздух, полный боли и звонкой печали, он вряд ли когда-либо выпустит из своей головы. Этот голос проклинал Тони, калечил, убивал. Он прогонял его прочь, желая мучительного гниения и скорейшей смерти. Но потом Мэй будет недоумевать, почему Тони Старк, такой влиятельный — и, учитывая его статус, — надменный и спесивый, так скорбел по мальчишке. Только потом она поймет, что Питер был больше, чем просто стажер и протеже. Вместе с ним ушла и частица самого Старка.