***
«Как рассказать, что творится на душе, когда не можешь говорить? Когда ум твой ясен и чист, но облик кричит об обратном? Как продолжать верить, когда происходит такое? Милая Магда, ты так добра ко мне, так мила и приветлива… Позволь рассказать, с чего началась моя история… Сначала был холод. Затем появилась боль. И тишина. Не знаю, сколько я страдал, часы, дни или годы, помню только, что первым звуком, который я услышал, был глухой стук, словно пролили воду, и она стекает на деревянный пол. Я не понимал, что происходит, не видел ничего, лишь ощущал обнаженной кожей грубую поверхность дерева. И тут моей руки словно коснулся ангел, боль утихла и осталось только приятное покалывание… И голос. — Регенерация начинается спустя три четверти часа и не распространяется на глубокие раны. Мелкие кровоточащие надрезы и царапины заживают сейчас гораздо быстрее, что обнадеживает. Объект эксперимента не реагирует на солнечный свет, что говорит о частичном, пока, успехе. Я слышал скрип пера и понимал, что некто описывает то, что сделал со мной. Но я не понимал, о чем идет речь. Я попытался закричать… И не смог. Тогда я забился, как рыба, выброшенная на лед, и понял, что надежно привязан и, кроме того, не чувствую ног. Я был в отчаянии, молился Господу и всем святым, чтобы кто-то пришел, спас меня, помог. Но никто не приходил. С каждым днем я все острее чувствовал запахи, тьма перед глазами рассеивалась, я по-прежнему не мог сказать ни слова. Но я молился, истово, как никогда в жизни. В ответ лишь продолжались пытки. Он ежедневно наносил мне новые раны, чтобы посмотреть, как они заживают, что-то делал с моим лицом и лишь бранился, когда слышал мои стоны и мычание. Его очень раздражало то, что я не мог говорить. Однажды он пришел в приподнятом настроении, напевая песенку, открыл ставни, и закапал какую-то жидкость мне в глаза. Понемногу зрение вернулось, и я увидел низкий потолок и сморщенное лицо старика, склонившееся надо мной. — Превосходно, просто отлично! Лекарство на основе вербены не только не навредило, но ускорило процесс регенерации! Это удивительное открытие, нужно немедля его записать! И снова раздался скрип пера и шелест бумаги. Так я понял, что он сделал со мной. Спустя еще какое-то время я смог шевелить ступнями, но веревки не давали мне даже толком рассмотреть мое тело, я лишь знал, что сумасшедший не отрубил мне ничего ради эксперимента. Когда он принес серебряное распятие, прикладывал его к моей груди, я был в бешенстве, рвался из пут и силился хотя бы укусить своего мучителя, но тщетно. Он лишь хихикал и хлопал в ладоши, радуясь тому, как удачно проходит его эксперимент. — Вы не держите на меня зла, молодой человек, не стоит. После вы поймете, как много я сделал для вас. Как много я сделал для науки! Представьте, если с помощью переливания крови и травяных настоев можно будет лечить даже самые страшные болезни! Каждому госпиталю всего и нужно будет иметь оборудование и вампира. Не знаю точно, сколько их бродит по свету, но, чтобы разбогатеть, мне достаточно еще трех. Четырех, если что-то пойдет не так. Я перестал реагировать на его слова. Я смирился. И мог лишь надеяться, что одной из проверок он меня прикончит. Но я переносил все, что доставило бы боль не-мертвому, и даже надежда о смерти оставила меня. Потом он рассказал о своих жутких планах. Когда он убедится, что его опыты на мне увенчались успехом, он предложит кому-то из высшей знати такую же процедуру и запросит за нее огромную сумму денег. Усовершенствует свои орудия пыток и проведет эксперимент на еще нескольких подопытных. А потом на себе. Я понимал, что передо мной один из самых безумных и омерзительных людей. Но мне было все равно. Я лишь смотрел в потолок и ждал смерти. Он понял, что я смирился и решил провести последний опыт. Его волновало, смогу ли я ходить, и стал ли я сильнее обычного человека. Он развязал меня, даже помог подняться. Осматриваясь, среди колб, склянок и непонятных мне конструкций я заметил торчащий из мешка острый осиновый кол. И понял, что проверки завершены, и стоит ему убедиться в моей силе, как я буду мертв. Я был в ужасе. Но не стал молиться на распятье, валявшееся на полу позабытым. Я решил действовать. Оттолкнув своего мучителя в сторону, я бросился к мешку, схватил кол и что было сил ударил изверга. Но промахнулся, кол лишь мазнул по его боку и грохнул пару железок за его спиной. Он завизжал и бросился наутек вокруг стола. Но я, хоть и обезображен, был быстрее, и схватив его за ворот рубахи, повалил. Последнее, что он мне сказал, Магда, было: — За что?! Я ведь твой отец! В исступлении я бил и бил по его разорванной груди, остановился, лишь когда кровь попала мне в глаз. Я привалился к стене рядом с трупом и сидел неподвижно, пока не стемнело. Тогда я нашел свечу, зажег ее и решил умыться. Нашел воду в бадье и в ее отражении увидел, что стало с моим лицом. Но я не разъярился, о нет. Я спокойно продолжил умываться, снял с трупа пожитки, худой кошелек, переоделся и, уже уходя, уронил свечу на бумаги. Сколько я скитался, пока меня не приняли за колдуна, уже и не вспомню. Перебивался тогда с воды на хлеб, воровством и случайными подработками у людей, боявшихся меня меньше других. Когда поймали, я подумал было, что это конец, мои страдания окончены. Но это было только начало. Иштван нашёл меня, спас, освободил от оков и забрал с собой в замок. Так я обрел занятие, дом и смысл дальнейшего существования. Такова моя история, милая моя Магда. Прошу тебя принять ее и не сторониться меня.14.04. n-года.»
***
Над замком занимался рассвет. Распевались ранние пташки, шумели покачиваемые ветром деревья. В самом замке царила тишина. Нарушалась она только сдавленными всхлипами Магды, сидящей на полу своей комнаты, с письмом, которое она вытащила из своей туфли, в руках.