Десять лет назад

      Их всего шесть. Шесть детей, каждому из которых по шесть лет. И это по-своему жутко, потому что я знаю, что предстоит пережить этим детям. А они пока не знают. Они только начинают просыпаться и оглядываться по сторонам в попытке понять, где они оказались.       Проект Ханой только начинается.       Я ничего о них не знаю, кроме возраста. Ну, почти ничего: прочитал немного информации в отцовской базе, ещё до того, как эксперимент был начат. Эти дети тогда жили, не подозревая о том, что их ждёт в скором времени, но уже тогда выборка указала именно на них. Ничего личного, просто так сложились обстоятельства. Мне их искренне жаль, но… «Проект Ханой должен быть осуществлён, несмотря ни на что.» Это отец сказал доктору Таки, когда она пыталась что-то возразить. Ей тоже жаль детей, но она учёный и подчиняется отцу. Это я могу уйти в любой момент и не смотреть на это, а она не может.       Они все разные. Настолько разные, что вряд ли когда-либо познакомились друг с другом за пределами этой лаборатории. Впрочем, они и сейчас друг друга не видят. Каждый из них — наедине сам с собой. И — со своим виртуальным противником.       Разные. Пусть проигрывают и выигрывают всегда одинаково, но всё-таки они не похожи. Первый в перерывах между виртуальными дуэлями что-то выводит пальцем на полу, как будто рисует картины. Второй время от времени начинает ходить по кругу вдоль стен, едва ли не вжимаясь в них. Третий отчётливо молится перед сном и едой, а иногда и перед дуэлями, и каждый раз складывает ладони и смотрит на белый потолок, заменивший небо. Четвёртый… Слегка странный, по сравнению с другими и на фоне ситуации вообще. Кажется, всё происходящее доставляет ему удовольствие, и даже после проигрыша он продолжает улыбаться. Кажется, он из приюта: что-то такое было в информации о подопытных в отцовской базе. Остальные, к слову, все «домашние», и первый со вторым, и третий, и пятый, который в какой-то момент начал психовать и пытался разбить очки виртуальной реальности. Не знаю, как это пресекли, скорее всего, подмешали в еду успокоительное. Дети порой бывают буйными, намного чаще, чем тихими и спокойными. Как шестой. Он действительно очень тихий и боится проигрывать.       Я смотрел на шестого, когда он упал. Очередной проигрыш лишил его последних сил, и он даже не плачет, просто сжался в комок на полу и глядит в никуда. Ему плохо, а мне страшно. Его молчание намного хуже криков и слёз, ведь даже его глаза молчат.       …а у него глаза — зелёные. Яркие. Большие. И в них сейчас только страх, боль и усталость. Сложно определить, чего больше. Но он готов сдаться, потому что встать сам, без стимула он уже не сможет. Шестилетний ребёнок, который доведён до предела. Чем я могу ему помочь? Я ведь ненамного его старше…       …но знаю и умею намного больше. Я знаю, что в каждой камере лаборатории есть динамик, а по эту сторону экранов есть микрофон. Ими вроде бы не планировали пользоваться, но они есть. И я знаю, как заставить их работать, потому что пароли взломать не так уж и сложно.       И я за пару минут обхожу все пароли, подключаю оборудование и подвигаю микрофон вниз, ближе к губам. Что я могу сказать ему?        — Ты. Эй, ты. Будь сильным.       Слова срываются сами. А мальчик, сжавшийся в комок на полу, вздрагивает и поднимает голову.       В зелёных глазах появляется что-то новое. Живое. Но этого пока мало.       Я должен дать ему что-то ещё.        — Три. Не переставай думать о трёх причинах. Три причины жить. Три причины стремиться домой. Три причины победить врага. Мысля, ты сможешь продолжать жить.        — Кто ты? Где ты?       Ты боишься? Неудивительно, ведь ты так давно не слышал человеческого голоса.        — Я за спиной.       Он не видит камеры, она скрыта, но оборачивается и смотрит в пустоту. В зелёных глазах загорается что-то ещё.        — Ты тоже заперт?       Неужели ты теперь беспокоишься… за меня?       Внутри что-то сжимается. Ведь и я тоже заперт.       Моя клетка — отцовские правила и собственная совесть. Кто знает, кому из нас сложнее вырваться…       Я могу смотреть, как этот мальчик продолжает страдать, а могу преступить правила и освободить их всех.       Кто-нибудь, помогите мне…        — Ты сможешь пойти домой. Скоро ты сможешь пойти домой.       Ведь проект когда-то закончится! Я знаю, отец почти добился своей цели, но он что-то говорил о том, что нужно подстраховаться и убедиться в выполнении плана. Кажется, даже после создания нужных ему ИИ детей отпустят не сразу, но ведь…        — Я смогу уйти?       Надежда. Его голосом говорит сама надежда. У меня дрожат руки, потому что…       …я хочу его спасти.        — Так что не теряй надежду. Думай о трёх причинах.       Продержись ещё немного.       Я сделаю это.       Прости меня, отец.       И я сделал это. Пусть я буду винить себя всю свою жизнь, но эти дети останутся живы.       Проект Ханой стремительно близится к завершению.       А я снова здесь и подключаю микрофон.        — Можешь идти домой. Ты сделал всё, что мог.       Я смотрю на него в последний раз, а он смотрит на камеру, пока не понимая, что происходит. Наверное, мы больше никогда не встретимся, зеленоглазый мальчик. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо.       За стеной его комнаты слышны звуки, и он поворачивается в ту сторону. Я отключаю микрофон. Мне уже пора.       Дверь, которую он до этого не видел, распахивается.       Прощай, мальчик, чьего имени я не знаю.       Проект Ханой закончен. ---------------------------------------------------       Десять лет назад я и подумать не мог, что я сам возглавлю продолжение проекта Ханой.       Десять лет назад я думал, что мы больше не встретимся.       Десять лет спустя я слышу, как мой противник говорит о трёх причинах, и что-то у меня внутри разбивается вдребезги.       Здравствуй, зеленоглазый мальчик.       Лучше бы мы не встречались.