Шипастые и рукастые

Монстрёнок открывает глаза достаточно рано. Можно было встать и позже, но Монстрёнок — хороший мальчик. Он мягкий, тихий и удобный, и ему совсем не неловко подниматься с такой же постели. У него есть руки, но он почти боится пускать их в ход. С подарками надо обращаться бережно, тем более если это подарки отцов. Отец добрый, как только он вернулся, то сделал своим детям и жене руки, совсем как те, которые ему когда-то сотворил «босс». Монстрёнку любопытно, кто он вообще такой, этот «босс» и почему отец пропал так надолго… но он не спрашивает. Любопытство осталось в прошлом, как, впрочем, и сонливость. Сестра уже давно поднялась — свет ноутбука приятно подсвечивает лёгкие, почти карандашные контуры комнаты. По глазам, правда, немного бьёт, но Монстрёнок не жалуется. Это ведь тоже подарок отца. Правда, ему немного непривычно смотреть за тем, как сестра металлическими когтями небрежно нажимает на клавиши куда сильнее, чем нужно. Кажется, что этот стук добьёт его… бедная клавиатура. Бедные металлические коготки. Впрочем, старшим всегда свойственно ошибаться. Но он, конечно, не жалуется. — О, ты проснулся, — поворачивает голову сестра. — С утром, Боб. Тот лишь с лёгкой, почти незаметной улыбкой кивает и идёт умываться. Нужно действовать осторожно — ещё осторожнее, чем в те мрачные времена, когда у него не было ни рук, ни отца. Нельзя, чтобы хоть одна капля воды или пасты попала на драгоценный металл… Впрочем, с непривычки руки всё равно оказываются запятнанными и их приходится лишний раз мыть в струе воды и вытирать куда тщательнее. Хорошо, что рядом никого не было — иначе осуждающих взглядов было бы не словить. После водных процедур очень хочется есть. Может быть, даже получится закончить со всем и выйти из дома до того, как мать поднимет сестру из-за ноутбука. — С утром, сынок, — миролюбиво приветствует мать, умело и тихо перебирая хвостом посуду. Она тоже пока не привыкла пользоваться руками, вот и выкручивается, как может, опасаясь поранить или испачкать драгоценные конечности. К сожалению, времени на это уходит куда больше, чем надо — ей постоянно приходится приподниматься на носочки и чуть ли не вовсю длину вытягивать тонкий хвост, чтобы достать до полок с посудой. — С утром, — понимающе кивает он. — Помощь не нужна? — Нет, что ты! — шепчет та, вздрагивая. — Я и сама справляюсь… На этом нехитрый разговор и заканчивается. Монстрёнок понимает, что она врёт, но навязываться не хочет. У него не получилось бы также тихо работать с посудой, а хвост его в этом деле — малое подспорье. Любое лишнее слово, звук, вздох — может потревожить сон, вот мать и не торопится, перебирая ногами и хвостом в танце с несколькими тарелками. …как же бесит. Но, воздух вновь наполняется звучанием лишь тогда, когда мать, всё-таки устав танцевать, вздыхает горько-горько и берёт кладёт тарелки с едой, хватая их одними коготками. Монстрёнок невольно засматривается на изящный, блестящий металл, пряча от матери собственный. Впрочем, он совсем забывает о скрытности, беря в руки столовые приборы. — Доброе утро, Боб, — неожиданно заходит на кухню сестра, забыв, что она уже здоровалась. — Доброе, мам. Та лишь кивком головы приглашает сесть. Тут уж без использования рук не обойтись — надо же хоть как-то использовать купленные столовые приборы! Тоже подарок отца, кстати. Его не постигла та же участь, что и руки — отец запротестовал. Он как-то примирился с тем, что руки пока идут в ход лишь в крайней необходимости, а потому, чтобы домашние работали ими чаще, прикупил побольше вилок, ложек и так далее. Так что теперь Боб совсем не боится поймать непонимающих и даже злобных взглядов — он примерный сын, исполняющий волю отца. А потому он и махает матери на прощание, улыбаясь. Та, конечно, в ответ не махнёт, но Бобу плевать. Когда он приходит в школу, там уже есть ученики. Немного — всего двое. Фриск Дриммурр… и её брат. Боб не может не смотреть в её вечно прикрытые глаза, но он понятия не имеет, может ли она его увидеть. Сейчас всё её внимание обращено на Азриэля — принца Дриммурра… и просто тупоголового, по скромному мнению Боба, чурбана. Разбалованный подросток из богатенькой семьи, который носит маску добренького паренька. Про него как-то писали, что он чудом вернулся с того света с помощью магических манипуляций, но Боб понятия не имел, стоит ли этому верить. Да и не сильно хотел. Но ему было бы очень, очень неприятно, если бы он узнал, что в этом воскрешении как-то замешана Фриск. — Ой, задрал, — чуть ли не брезгливо морщится она, когда Азриэль откровенно смеётся. «Чуть ли» — потому что в приоткрытых глазах блестят искры. Пусть эти жестокие слова обращены вовсе не к нему, но Боб чувствует, как они задевают. Пусть даже братец Фриск, которому и следовало бы обидеться, вовсе не придаёт им значения. — Развлекайся, сис, — только и бросает он, уходя прочь. — И про кавалера своего не забудь! Азриэль поворачивает голову в сторону Боба, улыбаясь, и тот невольно прячется. Как легко его заметили! Да ещё и «кавалером» назвали… дурак он, Азриэль. — Что ты там сидишь? — окликают. Но Боб совсем не торопится выбираться из-за своей защиты. Нельзя, чтобы она увидела, как кровь его приливает к щекам, и как начинает ярко светиться душа в груди. — Ну и фиг с тобой! — смеётся она, но слегка надтреснуто, почти неохотно. Стоит сказать ей спасибо — свет исчез. А то посреди урока получилось бы очень неловко. Впрочем, Фриск этого недостаточно и тихие её шаги чуть ли не громовой поступью раскатываются по пустынному коридору. Хочется хлопнуть в ладоши, чтобы хоть как-то заглушить её, чтобы не колотилось в приятном страхе сердце. Даже металлический холод рук не помогает убавить жар в щеках. А когда грохот прекращается, Боб не может и допустить мысли о том, что Фриск совсем рядом. Настолько, что если наконец пошевелить отяжелевшими пальцами, то можно коснуться ткани её брюк. Но когда её рука ложится на голову, мягко-мягко касаясь шипов, всё его тело дёргается… и тут же обмякает. Отчего-то наверху чувствуется что-то влажное, и Бобу не остаётся ничего другого, кроме как направить взгляд прямиком в пустоту, не обращая внимания ни на что. В пустоте — хорошо, а в реальности он облажался. Жаль, что в ней не удаётся остаться навсегда, а всего лишь на каких-то жалких несколько секунд. — Ай! — отдёргивает руку Фриск. — Ну и шипы у тебя! — …острые? — глухо и неуверенно спрашивает Боб, прекрасно зная, что они такие и есть. Причём настолько, что их хватает для того, чтобы вспороть чью-то кожу… — Прости. — Он пытается вложить в это всю искренность, на какую только способен, но получается очень и очень плохо. — Фиг тебе, — только и усмехается она, лёгким касанием убирая влагу. Если бы она дотрагивалась до него так чаще, то он был бы не прочь макнуть голову в ведро. Или грохнуться лицом в землю Вотерфолла — совсем как в детстве. Разница была бы невелика. — Твоё счастье, что у меня пластыри есть. Боб в её сторону и не смотрит — знает, что увидит кровь на её руках. — Тебе хорошо, с твоим металлом, — выдыхает Фриск с каким-то фальшивым весельем. — А у меня уж, извини, чистая органика. — Ты… не злишься?.. — Если бы я злилась на каждого надоевшего монстра, то давно истребила бы всё Подземелье, — говорит Фриск расслабленно и Боб улыбается, растворяя в радости обидное начало фразы, и игнорируя конец: — Опять… На этом разговор и кончается, и вскоре Фриск уходит — должно быть, к брату. У Боба же никаких дел нет — вот и приходится молча заваливаться в кабинет, куда-нибудь на последнюю парту, в пустом ожидании. У кого-то есть возможность достать телефон из кармана и погрузиться в прекрасный мир Монстронета, но Бобу так и не дали нормального мобильника. Мать боится, что он будет пользоваться руками слишком часто, а значит, испортит их. Отец, к счастью, обещает, что рано или поздно купит, но Боб ни в чём не уверен. Но когда в кабинет плавно проходит учительница — Ториэль, Боб забывает обо всех своих проблемах. — Здравствуй, Роберт, — кивает она. — Ты рано сегодня… Роберт, с трудом шевеля губами, на одном медленно полувыдохе бросает «здравствуйте», и достаёт учебник. Вряд ли его спросят, с оценками, после уроков отца, проблем нет, но книга служит отличной защитой от всевидящих глаз бывшей королевы. И, пока его собственные глаза скользят по давно заученным строчкам, ему кажется, что он в безопасности. Но Ториэль — мудрая женщина, она и так прекрасно знает, чего он боится, вот и не трогает. Да и не такой уж он важный, чтоб трогать. Впрочем, от книги он отрывается лишь тогда, когда звонок неожиданно громко колотит по мозгам и Ториэль начинает проверять, кто есть в классе. Глазами Боб отыскивает Фриск — вон она, на первой парте, прямо перед лицом матери — и всё своё внимание направляет на неё. Та наверняка знает, что он смотрит, вот и улыбается ему в сторону, так и не открывая глаз. Бобу кажется, что эта улыбка искренняя, пока остальные дети шепчут, что её лицо выглядит «стрёмным». Ему нет дела до этих школяров… как и до Ториэль. С Фриск кажется, будто всё в порядке, а женщина — бывшая королева — всего лишь учительница. Обычная монстриха. Но это, конечно, не так, да и Фриск тоже не лыком шита… Сколько раз он вообще задумывался об этом? Но, по крайней мере, гонять одну и ту же мысль по неоднократно пройденному кругу гораздо интереснее того трёпа, который ему пытаются выдать за урок. Вот только он бросает это, даже не пытаясь понять, почему от Фриск веет чем-то загадочным. Надоело. Но когда он приходит к новой, ещё ни разу не обдуманной мысли, уже звенит звонок. Но в шуме он слышит, как Ториэль просит его остаться, а потому ему не остаётся ничего другого, кроме как беспомощно осматриваться по сторонам, надеясь выудить где-нибудь спасительный сине-лиловый рукав свитера… но шум стих — все ушли. Теперь здесь лишь Ториэль и Боб. — Ты не здоров, Роберт, — как-то кладёт голову на плечо Ториэль. Но она говорит эту безобидную реплику так, что Роберту остаётся лишь кивнуть, хотя он совсем не чувствовал недомогания. Отец рассказывал как-то, что у монстров-боссов способность править в крови, и поэтому им невозможно не подчинится. Роберт готов добавить, что что-то подобное есть и у Фриск… — Верно, — повторяет Ториэль, но уже тихо, одним полувздохом. — Не. Здоров. — Я, наверно, — голос вдруг вздрагивает на этом «наверно», словно само существование этого безобидного слова противоречит всему, что только можно, — тогда пойду к Вегетоиду… — Не думай, что он тебя отпустит, — хмыкает Ториэль, но уже с куда меньшим беспокойством. Она, должно быть, уловила тайную надежду в голосе Боба и успокоилась, будто бы забыв о том, как он «недостойно» вёл себя на уроке. — Но посетить его не помешало бы. — Большое спасибо… миссис Дриимурр. Если бы Роберту хватило смелости поднять взгляд, то увидел бы, как миссис Дриимурр слабым полудвижением хмурит брови. Впрочем, Роберт всегда был сообразительным мальчиком, он сразу понял, что сказал что-то не то. Но реплику прервать он не успел, да и вряд ли смог бы. Стоит ещё сказать спасибо, что Роберт сообразил не вставать на колено, как какой-нибудь слуга… но на прощание он всё равно кивает, направляя взгляд куда-то себе под ноги и не заботясь о том, что Ториэль смогла бы разглядеть шипы, украшающие полую голову. — Это всё из-за Фриск, верно?.. — словно угадывает Ториэль лёгкое подрагивание в груди. Конечно же, Роберт не находит в себе сил ни кивнуть, ни отвернуться — лишь покорно залиться краской. — Я видела, как ты смотрел на неё на уроке, — задумчиво говорит она, придирчиво осматривая монстрёнка. — Что ж… могу только посочувствовать тебе, — со вздохом говорит Ториэль. — Ты выбрал… — она замолкает, тяжело подбирая слова. Когда Роберт наконец догадывается, что должен подсказать ей, она уже продолжает: — неудачное время. У Фриск сейчас переходный возраст. Ты знаешь, что у людей он протекает иначе, чем у монстров. — Да… понимаю. — А потому ты не должен бояться, если она будет вести себя… немного странно. Пойми её и прости. Ей, знаешь, очень нужен друг. Хочется сказать, что для этого у неё есть Азриэль, но Боб не может не улыбаться и от того, что такой важный монстр записал его в такие близкие отношения. Хотя… хотелось бы чего-нибудь и большего, но на этот раз он не раскрывает рта. — Ладно, — устало махает Ториэль рукой. — Иди. Боб прощается, но идти на другие уроки не торопится. Может быть, из-за того, что их ведёт не Ториэль, а может, из-за того, что он и без того всё знает. К счастью, не он один так считает, и вскоре из-за угла показывается сестра. — Что, бро, сваливаешь? — лыбится она. — Нехорошо… — А сама то, — брюзжит тот. — Физра у тебя, а тебя в зале что-то и нет… Этого хватает, чтобы она замолчала, и засеменила к выходу. Одна Ториэль знает, как ей удалось драпануть от самой Андайн… должно быть, подсунула справку о том, что больна или что-то в этом духе. — Смотри, а Фриск твоя вон, тоже прогуливает с братцем, — хихикает сестра над ухом, указывая в сторону у стены. Боб туда и не смотрит даже — не надо, чтобы она во второй раз за день пялилась на его раскрасневшуюся морду… — Может себе позволить, — только и бурчит Боб. — Тебе стоит перестать оправдывать каждый её чих, — вздыхает сестра. — Она же стрёмная! У меня от неё мурашки по телу бегут… — в доказательство она морщится, дрожит и резко распрямляет хвост. — Она мне, между прочим, жизнь спасла в своё время! — хмурится Боб. — И вообще, освободила Подзмелье и чуть не стала послом… — Ну, я бы её послом делать не стала, — хмыкает та. — А люди… ну, меняются. И мне такая Фриск не нравится. Отец о ней, кстати, тоже самое думает… Раз-два-десять. Несколько раз сжать и разжать руку, зажмурить глаза… ладно. К чёрту её. — Ну думает и думает, — хмурится Боб, стараясь не смотреть в сторону сестры. К счастью, ей хватает ума ничего на этот раз не говорить, вон как поджала собственные руки и глядит в сторону. Но красные щёки всё равно видны, хоть он это и не озвучивает. Когда они в таком молчании приходят домой, их встречает отец. — Что, прогуливаете, значит?.. — только и улыбается он. — Ничего! Эта школа всё равно не даст вам истинных знаний. Только маме мы ни о чём не скажем, договорились? Синхронный кивок — первый шаг к прощению. — Вот и отлично! — улыбается отец. — Вы какие-то тихие сегодня… Сестра переводит взгляд на Боба, кивает и уходит в ванную, понимая, что сейчас их лучше оставить одних. — Мне, походу, Фриск нравится… — болезненно, одним дыханием бросает Боб, когда она скрывается из виду. — Высоко задрал, малец! — смеётся отец. Ну, как смеётся, скорее, пытается выдрать из горла болезненный высокий скрип. Впрочем, понять его можно — он до сих пор не может вспомнить, как надо смеяться. — Сочувствую тебе. Знал бы ты, что она творила, пока развлекалась в Подземелье… По взгляду отца становится понятно, что и сам Боб часто принимал участие в этих развлечениях, а, может… зачастую и становился их жертвой?.. — Не смотри на меня так, — едва вздрагивает Боб, едва в сознании легко пролетает пыльный нож. До боли знакомое чувство, пусть сам он ни разу его и не испытывал. Словно живая преграда не позволяла ему — ребёнку — по собственной глупости довериться слишком любопытному и жестокому… кому-то. Верить в то, что это именно Фриск очень и очень не хочется. — Прости, — улыбается отец. — Ты только учти, что она не так проста, как кажется. Хотя, наверное, ты это уже и так знаешь. Он молчит, переводит взгляд в пол… — Знаешь, — наконец начинает он тяжело. — Пока я был там… мне… доводилось видеть довольно… неприятные вещи. Боб молча кивает, взгляд его пустеет… но спустя секунду он понимает, что душа не замирает и не колотится так сильно, что готова вырваться из грудной клетки. Он знает, что будет — отец расскажет о том, что Фриск — его любимая, милая Фриск — и была главной причиной этих «неприятных вещей». Если сам Боб не мог этого увидеть, то отцу из Пустоты это было виднее куда лучше.  — Я понял, но… что поделать, — улыбается он криво. — Я хочу верить, что где-то там, внутри, она по-прежнему хороший человек. — «А ещё у неё есть то, чего нет у меня». Говорит, мыслит — и сам кривится от скуки. Отчего-то кажется, что он уже не один раз говорил эту фразу, но лишь теперь он сомневается в её правдивости. Неужели — и это её рук дело?.. — Любовь слепа, — вздыхает отец. — Что ж. Я не вправе повлиять на твою судьбу, так что… тут выбор только за тобой. Когда Боб решает, что пора перестать покручивать эти слова в собственной голове, он уже сидит перед ноутбуком. Только что пришло сообщение… но радость от него кажется вовсе не такой яркой. Лучше бы было, если бы эта строчка: «Встретимся в пять около моего дома», так и не дошла до него. Впрочем, отказывать не стоит — сколько бы раз этого бы не было, а всё равно нужно вести себя вежливо. Посему он делает уроки, пролистывая учебники отца, и идёт к назначенному времени. Сестра с отцом и не пытаются его отговорить, — а мать, к счастью, всё ещё на работе. Она бы его точно не пустила, посчитав, что не надо противоречить мнению отца… но сейчас, идя против её мнения, пусть и незаметно, Бобу кажется, что он начинает походить на нормального монстра-подростка. Дом Дриимурров место известное — не такой дворец, как в Подземелье, а всё равно известно всем. И находится, в отличие от того же дворца, не так уж и далеко. Наверное, стоит потянуть время, но Боб знает, что Фриск уже ждёт. Вот только когда он наконец видит её, та даже не пытается хоть как-то его поприветствовать, встречая его ледяным взглядом закрытых глаз. — Ну… вот и я, — вздыхает Боб, решив, что раз она не хочет быть с ним вежливой, значит, и ему тоже не надо. — Ты… хотела чего-нибудь? Та лишь подходит, пропуская вопрос мимо ушей, к самому лицу… вблизи она ещё красивее, — кажется Бобу. В последний раз он видел её так близко лишь тогда, когда она вытянула его с обрыва… но отчего-то кажется, что эта Фриск — совсем не та, что спасла ему жизнь так давно… — Готов? — только и спрашивает она тихо. Хочется спросить, к чему, но он уже догадывается. А если бы и не догадался, то кровь в щеках не позволила бы сказать и слова. Но сейчас это и не нужно… …ведь когда нежные, но такие холодные, словно натянутые губы Фриск наконец касаются его собственных, Боб позволяет себе раскрыть глаза. Спустя тягучую, медленную секунду Фриск приоткрывает свои — маленькие, но шоколадно-тёплые. Впрочем, расслабляться нельзя. Он готов поклясться, что в них мерцает что-то алое, может, даже зловещее. Он не успевает рассмотреть толком, потому что Фриск резко, словно её сдувает каким-то особенно сильным порывом, прерывает поцелуй, отходит и хмурится, вытирая губы рукавом свитера. Со смаком вытирает, со старанием. Обидно, должно быть, но Боб не обижается. Просто ему не повезло наткнуться на шип, когда он целовал лепестки. — Ты… — раздаётся гневный шёпот из складок. — Ты такой невкусный. — Я знаю, — только и отвечает он, не говоря обидно о том, что у Фриск, на самом деле, на губах тоже нет ничего особенного — лишь лёгкая солёность, которая даже послевкусия не оставляет. — Я выиграла спор с братом, — ухмыляется победно Фриск, наконец являя улыбку. Кривую такую, неискреннюю даже. — Теперь мы можем забыть об этом, как о страшном сне. То, что она говорит «мы», а не «она», внушает надежду. Слабую, правда. Возможно, она просто решила совсем чуть-чуть поиграть в хорошую девочку, чтобы потом снова попытаться больно уколоть. Последнее у неё не получилось, но она, похоже, и не пыталась. Уж кому, как не ей знать о том, когда монстра проще всего ранить? Какое своеобразное милосердие. — Неужели я тебе настолько… не нравлюсь?.. — пытается выдохнуть Боб. Фриск приоткрывает глаза, но он совсем не видит в них блеска. Наоборот, в них… слёзы?.. И рукав как будто потемневший… Но чего только не кажется в неправильном свете вечера! Но Фриск закрывает глаза и вновь улыбается. Но теперь Боб знает, что эта улыбка едва ли настоящая. — Оставлю это на твоё воображение! — только и бросает она радостно, разворачиваясь на одних носочках. — Кстати, — поворачивает голову в сторону. — За руками следи, монстрёнок. Они у тебя холодные, знаешь ли. Боб молчит, догадываясь, чего ждёт от него Фриск. Она хочет, чтобы он задавал вопросы, чтобы он пытался понять, что же ей не понравилось… но пока она опирается на удачно подвернувшиеся перила, присаживаясь на них, и качая ногами, Боб понимает, что закрытые глаза смотрят в пустоту. Она хочет, чтобы монстр — очередной монстр из очередной временной линии — пошёл по сценарию. И не важно, что она с этим монстром только что целовалась. Сколько таких «первых разов» у Боба было? Сколько у Фриск было этих Бобов? И отличается ли он от остальных? Но Боб не просто монстр. Не просто какой-то шип на линии времени. Не просто Монстрёнок без имени и отца. Его. Зовут. Боб. Или Роберт Грей Хендэр. Ей стоило бы запомнить. Как, наверное, и ему стоило бы не забывать про то, что Ториэль говорила, что люди… взрослеют иначе. И вот гадай теперь — сама ли она это сделала, или это играющие в крови гормоны постарались? Но пока она лишь немного приоткрывает глаза, вспомнив, на каком именно моменте он должен был бы начать говорить. Уголки губ немного вытягиваются, и потому Фриск открывает рот сама. — Ты вообще в курсе, что у тебя очень холодные руки? — пытается выпустить шип вновь. Но Бобу всё равно. — Впрочем… — она вдруг поднимается со своего места и подходит вперёд, да так уверенно, что Бобу не остаётся ничего другого, кроме как невольно сделать шаг назад. Он… он разозлил её?.. — Так, — она хватает его за подрагивающие конечности. — Даже. Лучше. Бобу не остаётся ничего другого, кроме как с широко раскрытыми глазами уставится на Фриск. Будь у него возможность, он бы отпрянул назад. Теперь её глаза полностью красные. И они блестят… впрочем, стоит моргнуть, и наваждение исчезает. — А ты изменился, — ухмыляется. — Это… х-хорошо?.. — колени подгибаются, руки дрожат… теперь касания Фриск отчего-то с поразительной быстротой кажутся шёлковыми, почти заботливыми. Словно они вновь в детстве, словно Фриск снова кажется самым лучшим другом, который придержит зонт и поможет встать. Жаль только, что на Поверхности не идёт постоянно дождь, а он давно перестал падать на ровном месте. — Ты даже, чёрт тебя дери, не представляешь, насколько, — улыбка растягивается на её лице и отчего-то Бобу тоже хочется улыбаться. — Знаешь, что? — вдруг говорит она. — Мне интересно, насколько далеко это зайдёт. — Это ведь… — он сглатывает, не веря собственному счастью, которое вот так неожиданно упало ему в руки. — Уже не часть спора, верно?.. — Уже нет, — улыбается она ещё шире. Уже слишком запоздало Боб понимает, что, возможно, подписал себе приговор на то, чтобы стать её игрушкой. Впрочем… едва ли можно подумать, что Боб этому не рад. Что ж. Цветок грубо схватили в руки, но при этом забыли, что и он способен уколоть. Если его считают лишь игрушкой, значит, пришла пора повеселится самому. Может, тогда он докажет ей, что не является простой куклой с железными руками.