О чем ты никогда не узнаешь.

      Вспыхивает свет и музыка. Майки начинает играть. Он вечно в своей атмосфере, с краю, если не сказать, в углу. К нему почти не направляется свет. Бен начинает свою партию на барабанах. Отдающийся в голову не тяжелый, но оживленный ритм. Свет вспыхивает ярче еще. Кажется, крики наших ребят, фанатов, заглушают даже игру Рэя. На сцену выходишь ты, Джерард. Я начинаю играть, пальцы двигаются уже на автомате, да. Совсем не смотрю на гриф. То есть, я вообще-то пытаюсь, пытаюсь, но… по-глупому завороженно продолжаю смотреть на тебя. Мне кажется, или твои глаза сегодня в миллиард тысяч раз красивее, чем обычно? Мне кажется, или они… сверкают? Надеюсь, ты не заметил, как олух по имени «я», залип на тебя, да? Опускаю взгляд, но тут же поднимаю вновь: ну вот какого черта ты такой? Ты всегда удивительно милый, хорошенький, красивый, но сегодня… Я поставил бы свою жизнь, на то, что сегодня ты — самый прекрасный на свете человек. Да и почему только сегодня? Может, все дело в том, что последний раз мы виделись с тобой только позавчера, на репетиции? И мой глупый мозг посчитал, что это было слишком… давно? Кажется, все эти суждения в одно мгновение пролетают в моей голове. Все слишком замедленно. Но почему мои мысли так мечутся? Ты только вышел на сцену, но тут же отчего-то направляешься ко мне. Зачем ты идешь ко мне? Я хмурюсь. У тебя огненная улыбка, которая… возможно мне показалось, но она вспыхнула ярче, когда ты посмотрел на меня…

Хочу умереть вот так, глядя в твои блестящие глаза и на твою улыбку.

Ты продолжаешь шагать прямо ко мне, и остается надеяться, что я не забыл захлопнуть рот, увидев тебя. Остается надеяться, что это не долбаный, очередной сон. Ты смотришь на меня в упор, и, хэй, мое сердце стучит все быстрее. Как ты умудряешься вызвать у меня аритмию одним своим присутствием? Своим вниманием. И какого черта вообще ты идешь сюда так быстро, смело вышагивая и неумолимо приближая взрыв моего сердца от чрезмерной нагрузки, но так чертовски медленно. Ты улыбаешься так… открыто, возбужденно, что у меня невольно возникает желание срочно обернуться, чтобы проверить — действительно ли мне предназначено все это. Удивленно приподнимаю брови, но тут же вижу, что ты подмигиваешь, совсем-совсем едва, еле заметно и только для одного меня, и я… О, я вспоминаю. О Боже. Пытаюсь сдержаться и не ударить себя со всей силы по лицу, потому что… О Боже, все это твое внимание к моей персоне совсем наигранно. Ведь это ты все предложил еще на прошлой неделе: что поцелуешь меня «понарошку». Ты сказал: «Фрэнки, давай позлим гомофобов!», но я явно услышал «Я хочу ее внимания. Ненавижу себя, но я должен, должен попытаться в последний раз. Мне так ужасно без нее. Слишком больно». То есть, конечно, ты бы так не сказал, не признал этого на самом деле, я знаю; но так же я знаю, что и на гомофобов тебе всегда было глубоко плевать. А тем временем, ты ускоряешь шаг, и уже почти подбегаешь ко мне. Вдыхаю побольше воздуха в легкие и задерживаю дыхание, распахнув глаза. Время определенно точно остановилось. Под совсем оглушающие крики толпы ты хватаешь меня за волосы, притягивая и прижимая меня к себе. Не сдерживаюсь и быстро выдыхаю, но только чтобы вновь заполнить легкие воздухом и почувствовать запах, которым ты окутан и сейчас окутываешь меня. Это нечто совсем не резкое, но такое… серьезное. Знаешь, так пахнет в дорогих машинах или в офисах самых важных, крупных корпораций. Этот запах — смесь всего тебя, как будто твоей души. Отблеск сигарет, новой футболки, чуть — дезодоранта. Такси, в котором ты приехал, пота и, кажется, обновленного, почти незаметного одеколона. Твои пальцы сильно сжимаются, я почти чувствую: костяшки искусно выставляются напоказ, кожа красиво натягивается. Как будто я вправду твой, и ты так сильно … по мне, что не можешь сдержаться. Хватаешь меня за голову, впиваешься в мои губы, кусаешь… Но на самом деле — это игра. Обидная, но игра. Твои пальцы сжимают пару прядей в моих волосах, совершенно не натягивая. Ты ведь не причинил бы мне дискомфорта. Ты слишком аккуратный. И все равно причиняешь мне столько боли, даже не осознавая этого. Утыкаешься мне носом в щеку, разворачивая к удивленным лицам чуть боком. Они ведь не должны увидеть, что твои губы совсем не на моих. Хотя и чертовски рядом. Как и твое теплое дыхание на моих щеках и шее, заставляющее нервно дергаться в твоих руках. Я трясусь, кажется, мгновение «поцелуя» слишком затягивается, ты скользишь губами по моей скуле — что чертовски щекотно, — а затем разворачиваешь наши головы обратно, в стороны фанов, и, на мгновение отклонившись, прижимаешься к моим губам. И я не могу быть уверен, но, кажется, я только что испытал на себе удар электричества или чего-то там… побольше двухсот двадцати вольт. По губам как будто пробегают мурашки, если такое вообще может быть возможно, и эти мурашки, ледяные, но обжигающие, бегут к шее, по плечам, а затем, по позвоночнику и животу. Так… сладко. Совершенно точно похоже на ток. И время, да, оно совершенно точно остановилось. А затем взорвалось. Ты резко отталкиваешь меня от себя, заставляя тут же нервно расцепить руки, непонятно как оказавшиеся нежно обнимающими у тебя за спиной. В моей голове гул. Я как будто продолжаю тянуться к тебе за еще одним поцелуем и едва замечаю, что ты удивленно, но и одобрительно улыбаешься мне вновь, как бы говоря: «Вот так, Фрэнки! Очень естественно! Никто и не сможет отличить со стороны». Но вот проблема, … милый Джерард: я не делал ничего специально. Ты в мгновение оказываешься на другой части сцены, у самого края. Встряхиваешь головой, прижимаешь к губам микрофон и начинаешь петь. Энергичнее, чем обычно. А в моей голове все еще гул. Кажется, кто-то еще кроме тех наших фанатов за сценой сегодня умудрился случайно поверить в происходящее. Губы обжигает, как будто огнем, я быстро отворачиваюсь в другую от тебя сторону, дергаю струны. Длинная челка и тень ведь прикроют мои глаза и щеки, правда?.. Мы доигрываем песню, а потом, затем, и весь концерт. Ты улыбаешься и довольно поглядываешь на меня, на Майки, на фанов, на Рэя. Но не думай, что я не вижу, как тебе больно. Больно за то, что сделал это почти что перед ней. Знаешь, что она будет думать о тебе. Может, позвонит и накричит. Но зато ты услышишь ее голос. И ты сделаешь на секунду еще больнее вам двоим, чтобы и на секунду вам двоим было разрешено почувствовать счастье. И это печально напомнит селф-харм. Селф-харм, в котором участвуют… трое. Правда, о чем ты никогда не узнаешь.