Цветение заместо слов.

Слова… Их не хватало в общении с ним. Он говорил очень быстро и чётко, отчеканивал каждую букву, не позволял вставлять в свою речь даже одно лишнее слова или комментарий со стороны собеседника. Он олицетворял собой импульсивность и жажду жизни. Столько энергии, столько свершений за такой ничтожно малый для страны клочок времени. Он рос слишком быстро, не успевал сам за собой и обгонял время. Он вырос от части наглым и самодовольным, немного избалованным и уверенным в себе - настолько, что собрал с собой семь кораблей, несколько пароходов для того, чтобы наведаться в страну, воплощение которой никто не видел уже несколько веков. Из рассказов Франции Америка отметил для себя, что это богатая страна, даже не смотря на изоляцию и общее техническое отставание. Культура Японии приелась ему настолько, что он не мог сидеть на месте, постоянно ходил и размышлял о том, что неплохо было бы самому явиться туда. Сейчас никому не было дела до островитянина. А Америке было интересно увидеть все, что он услышал из рассказов Бонфуа, своими глазами. Интерес и юношеский максимализм — вот что им тогда двигало. Он собрался, вооружился и взял пароход для показухи. В своём успехе он был уверен точно так же, как и в самом себе, а как может быть иначе? На корабле было уже привычно спать и даже как-то удобнее, чем в доме на кровати, но он не мог уснуть. Страна восходящего солнца, письменность иероглифами, строгое и достойное воспитание, совсем другой, застрявший где-то там во времени мир. Мысли мешали ему спокойно спать и стоять на палубе, вынуждая постоянно бросать полный Надежды взгляд на горизонт. Он доплыл, он был готов и не ожидал тёплого и радушного приёма. — Если вы не откроете ворота, то вынудите меня открыть по вам огонь,— Альфред держался достойно, прожигая взглядом людей, стоящих у порта. Его впустили. Его испугались, его силы, власти и оружия. Это оказалось проще, чем он мог подумать. Улицы Японии, не такие большие и широкие, как в Англии или у него дома. Маленькие и аккуратненькие, с ухоженными кустиками и прохожими в похожих на халаты одежде. Кимоно, не юката. Так же называется японская одежда? Они все оборачиваются и смотрят на него. Некоторые женщины опускают голову и спешат пройти мимо, словно боятся. Америка начинает чувствовать во всем этом себя абсолютно лишним. Он никогда не видел Востока, и он поражает его, пленяет, но не хочет покоряться. С одной стороны, это привлекало, завлекало и интриговало. Ведь добиваться чего-то гораздо интереснее, чем получить все на готовом блюде. Но вот только Америка не любил и не умел ждать. Догадываясь, что он может найти страну в сёгунском дворце, он сразу же направился туда, примерно представляя, как это здание может выглядеть. Стража, естественно, не хотела и не собиралась просто взять и пустить его в дом сёгуна. Но правитель сам вышел к нему на встречу — другого ему и не оставалось. Пришедший из-за моря, молодой и что самое главное — полный сил и уверенности в себе. То, чего японскому народу никогда не хватало и не будет хватать. К удивлению, иностранец вполне хорошо изъяснялся на японском, что позволило не бегать в поисках переводчиков и избавило от лишнего волнения и хлопот. Усложняло все одно - Америка вел себя распущено, перебивал императора и ступал неприлично широкими шагами, был словно мальчишка с улицы. Но это длилось не долго. Дойдя до комнаты со шторой в конце коридора, правитель поспешил покинуть его, попросив пройти в помещение. Америка не понял, зачем это было нужно, но все-таки зашел, постучавшись перед этим. Первое, что увидели голубые глаза — сидящего напротив него юношу в темно-синем кимоно, с черными короткими волосами и непривычно спокойными и сосредоточенными глазами. Взгляд темных глаз чуть бегал, не зная, за что ему зацепиться. Волнуется? Альфред чуть нахмурился, но сразу же натянул улыбку на лицо — было ясно, что перед ним сидит страна. Он кивнул ему в знак приветствия, садясь напротив японца за низкий стол, на котором была только чернильница и несколько чистых листов, и конечно же - печать. Сразу стало ясно, что они хотят попробовать договориться с ним, не прибегая к насилию или бесполезным договорам оставить их в покое. Япония, не поднимая взгляда, осторожно подносит руку к листку бумаги, волоча по столу длинным рукавом кимоно. Америка, привыкший активно жестикулировать во время разговора, хотел что-то сказать и резко поднял руку, от чего японец вздрогнул, резко отстраняясь, задев нечаянно рукавом чернильницу, чернила из которой быстро растеклись по полированной поверхности. Кику, успокоив себя, быстро протянул руку к чернильнице, чтобы поднять ее. В то же время Америка, не понимающий, чем его так испугал, тоже протянул ладонь к железной баночке, соприкасаясь своей рукой с рукой Японии, когда тот уже взял чернильницу. Они замерли, чувствуя, как в теплой и немного душной комнате, по их ладоням пробежал мягкий холодок, приятно и непривычно расслабляя напряженные в тот момент мышцы руки. Америка не понял, что происходит, а японец резко прижал к свое груди руку, с непониманием смотря на американца. Осознание пришло к ним обоим сразу после того, когда каждый посмотрел на свою руку, запачканную в чернила. На ладони Америки расплелись светлые мелкие цветы руты*, переплетенные вместе с азалией*. Рука Хонды по локоть оказалась в вербене*, уходя выше по руке в белые цветки гипсофилы*. Они переглянулись, не в силах сказать друг другу и слова. *** Очередное собрание. Место, где Кику может позволить только обмениваться взглядами с Америкой, ничего более, совсем ничего. Снова ни к чему не пришли и зря потратили время. Время сложное, дел мало, ругани много. Америка постоянно конфликтует с его братом — Кореей. России тоже достается от импульсивного американца. Только вот Кику он не трогал, даже словом не обмолвился с ним за все собрание. Когда дело доходило до высказывания Японии, то он сразу же замолкал, садился на свое место и внимательно слушал, не перебивая его. Россию или Корею он мог спокойно взять за плечо и потрясти или ткнуть в грудь, пытаясь доказать свою точку зрения. Кику Хонда же он не трогал на чужих глазах и не говорил с ним. У всех стран уже давно сложилось впечатление, что эти двое либо соулмейты, что сразу же всеми откидывалось, либо просто недолюбливают друг друга и общаются только потому, что их боссы ладят и активно сотрудничают во многих сферах и делах. Не могут быть родственными душами те, кто настолько сильно непохож друг на друга. Да и никому не хотелось верить в то, что такая сильная, развитая и целеустремленная страна как Япония теперь, можно так сказать, принадлежит Американцу и может рассчитывать на его поддержку. Если у Америки будет такой сильный политический игрок в команде, то... Придется Иму заткнуться, что он и делает, когда его брат, Кику, просит его помолчать и не продолжать эти бесполезные споры. — Тогда скажи этому ненормальному замолчать, а не мне. Почему ты постоянно просишь помолчать других и выгораживаешь этого американешку! — Корея был на пределе своего возмущения. Ведь это же его родной брат... — Им! — Кику прикрикнул на него, переводя взгляд на Америку, ожидающего его дальнейших действий. Япония был против афиширования их статуса. А Альфред молчал, никому ничего не говорил. Хоть он и не понимал, для чего все это. Сейчас жарко, а они оба в костюмах, в то время как даже Германия надел белую майку, а Россия сменил свой вариант шинели на более летнюю версию. А они вместе с Кику сидели в рубашках. Но...Если он не хочет, то Америка не будет принуждать его или плевать на его осторожные действия. Япония слишком скромен и замкнут. Альфред понимает. Альфред стал спокойнее и рассудительнее с появлением Кику в своей жизни. Может потому, что он много времени проводил с ним, без возможности поговорить. Все, чем они обменивались — касаниями, чтобы узнать, что же с каждым происходит. Можно было бы просто написать или выучить язык жестов, но... На это к концу рабочего дня бывало просто не хватало сил. Да и до стола с бумагами они почти не доходили... — Ну так что? — Корея не унимался, требуя от Японии того, чего он дать не мог. Хонда промолчал, опустив темную макушку в написанный для саммита текст. — Все с вами ясно... Обиженный кореец сел на свое место, показательно отворачиваясь и игнорируя своего брата, который и слова сказать Альфреду не мог. В самом прямом смысле этого слова. Он не покажет другим то, что связывает их с Америкой, ибо проблем станет еще больше. То, что есть, может еще сильнее обостриться. Он не хочет знать, чем все это обернется, ведь никто не одобрит... Саммит подходит к концу, страны собираются и выходят из зала. На этот раз собрание проходило в Токио и от этого было намного легче на душе у азиата. Он сразу собирается домой, спешно закидывает файлы в дипломат, мимолетно оглядывает все происходящее и ловит на себе взгляд Альфреда. "Иди за мной", простой жест головой, и Япония все понимает, откладывая свои планы. Он не идет сразу за Джонсом, не вызывает лишних подозрений, излишне внимательного Германии, который привык контролировать все. Обходит быстро Брагинского, которому сейчас нужны сильные союзники, как Япония. Он обязательно извинится перед Кореей. Ведь был не прав. Если он хочет угомонить их, то не должен делать замечания только ему... Америки на выходе из здания не видно, но Кику знает, где его будет ждать американец. Он не идет как обычно к остановке, он обходит ее, делая вид, что хочет прогуляться. Несколько кварталов, улиц, мост и он уже видит здание, где живет. Восемь этажей на лифте, рука тянется в карман за ключами, но стоит их коснуться, как он одергивает себя. Дверь открыта, он в доме не один; вдохнув, Япония заходит в свой дом, закрывает дверь и видит Америку в дверях, улыбающегося ему краешками губ. Альфред устал, но все равно доволен. Ничего страшного не произошло, день снова прожит впустую, но его это сейчас не особо волнует. Он видит Кику раз в два-три месяца, и это порядком ему надоело. Япония устал от этого не меньше, работа забирает все силы и время. Еще нужно налаживать связи, бороться с природными катаклизмами и стараться никому не насолить и не испортить и так шаткие отношения. Он разувается, медленно подходит к американцу, Америка сразу же обнимает его, прижимая к себе как можно ближе. В Токио жарко, но выпускать японца из объятий он не собирается. По крайней мере, не сейчас. Потом, когда уже невозможно было терпеть температуру, Кику отстранился, уходя в свою комнату под пристальным взглядом светло-голубых глаз. Открыв шкаф, Хонда начал быстро расстегивать светлые пуговицы на рубашке, открывая взгляду расползающиеся по талии и плечам рисунке в форме нежно-сиреневых колокольчиков* и подсолнечников*, которые идут глазам Японии, но выводят немного из себя Джонса, ведь эти цветы любит Россия... Кику снимает с себя лишнюю и тяжелую одежду, надевая легкую и домашнюю спортивную форму, только без куртки. Америка тоже спешит снять с себя хотя-бы рубашку, ведь спарился он в ней за все время саммита порядком, и теперь она неприятно липнет к телу. Япония, в силу привычки, отводит взгляд. Гладиолусы, которые сейчас заняли всю спину США, означали то, что он не врет Японии, вправду любит его и не хочет отпускать. Он не общается с ним ради поддержки на политической арене... Что высоко ценилось японцем. Среди этих цветов к ребрам проползали светло-фиолетовые цветки мальвы*, чуть заходя своими листьями на его живот, чуть затрагивая руку. Америка усмехается и поправляет очки. Они несколько столетий вместе, а он еще не привык. Какой же Кику все-таки... "Япония" Проговаривает только губами, делает несколько шагов вперед и осторожно обнимает за плечи, укладывая руку на груди японца, где-то в районе сердца. По торсу, протягиваясь до шеи, сразу же расцветают розы, чего Кику не видит, но чувствует. В этих объятиях хорошо, тепло... Родные руки, дорогая ему страна, хоть и нанесшая недавно в рамках истории ему чуть ли не смертельную рану, которая теперь осталась в виде шрама на животе о минувшей бомбежке. Плевать... Он его давно простил, уже не держит столько зла, но забыть никак не сможет. Пожалуй, тогда он впервые пожалел о том, что тогда, когда еще был в изоляции, был слишком пуглив и не смог сдержать себя. Япония слишком мал и, пожалуй, схож с Финляндией, за которым постоянно ходит молчаливый и угрюмый Швеция. Кику, по мнению Америки, похож на лилию — тонкий стебель, белоснежно-белые лепестки, как и сам Хонда внутри. Он не был страстной розой или кротким ноготком. Он был лилией, которая цвела, не стесняясь других, притягивающая к себе, но быстро увядающая в чужих для нее руках сразу же, стоит ее сорвать. Америка не может себе представить, что будет, если они с ним вновь расстанутся, снова станут врагами. Он не отдаст его, уже точно не отдаст. Никакому Германии, который перетащил его в прошлом на свою сторону, и уж точно не Ивану, который хочет теперь это сделать. А что Япония? Он улыбается, чуть отклоняет голову на бок и прикрывает глаза, мягко накрывая его руку своей. Неумирающая любовь - цветок растения амарант. Он, вливаясь своими корнями прочно в них двоих, отпечатывается на руке длинными красными сережками и связывает их. Сказать можно все что угодно, написать можно настолько красиво, что все расплачутся. Но...Истинные чувства, оголенные и вынесенные наружу обмануть нельзя. Они всегда правдивы. Если не любишь — цветок, какой бы он ни был, сразу же засохнет от прикосновения твоей родственной души. Если ты еще не можешь — бутон не распустится, а если все твое тело расцветает только от одного касания — то ошибки быть не может.

Слова давно себя уж исчерпали, И только цвет расскажет все как есть, При касании покрывалом расцветали Они намного слаще, чем любая лесть.