Время не лечит

Элайджа заказывает себе еще бутылку самого крепкого коньяка, хоть никогда не любил этот напиток. Наливает в небольшой стакан и залпом опрокидывает. В сотый раз проклинает вампирский метаболизм и собственный контроль, не дающие ему забыться и просто напиться. Элайджа думал, что со временем ему станет легче. Но время не лечит, а лишь притупляет боль. Заставляет старые шрамы покрыться коркой, но не дает им зажить. А затем случайное слово, взгляд, улыбка — и раны вновь вскрываются. И кровоточат все сильней, становясь все глубже. Будто белый дуб вгоняют в сердце постепенно и вербеной отпаивают одновременно, не давая кровоточащим ранам заживать. — Мои родители обвенчали нас с Джексоном. Первый удар. Пока лишь легкий укол вербеной в вену. Терпимо. И один поцелуй с легкостью лечит все его тревоги и переживания. — Я должна выйти замуж за Джексона. Укусы оборотня не убивают его, но сводят с ума. В этот раз слова значат больше, и одного лишь поцелуя мало. Одна ночь, мысли о которой убивают даже бессмертного. Чтобы справиться с этим воспоминанием уходит почти вся бутылка, и вампир заказывает еще. Бармен сегодня озолотится. Тем не менее, Элайджа не жалеет о той ночи. Пусть его сердце и разрывалось от переизбытка чувств тогда и продолжает разрываться сейчас. Он готов взорваться. Ему необходимо было сказать Хейли об этом! Это важнее, чем дышать. Важнее движения, еды. Это важнее всего на свете. Хейли должна знать, как сильно он ее любит. Хотя это не передать словами. Но Хейли останавливает его. Ей станет лишь больнее. Тогда взорвется она, а Элайджа этого не хочет. Не хочет заставлять его (пока еще его) Хейли страдать. Он таки взрывается, но лишь изнутри. Незаметно от всех превращает основной для людей жизненный орган в груду ошметков. И продолжает терпеть. Делать вид, что ничего не случилось, и сердце на месте. Обмен кольцами, клятва и поцелуй с Джексоном. Хейли еще никогда не была так прекрасна… Элайджа отворачивается. Прикрывает глаза. Надеется избавиться от морока, наваждения… Стоит открыть глаза, и он вновь окажется в склепе, на цепях под заклятием своей матери. И все это просто затянувшаяся пытка, от которой он рано или поздно освободится. Но звучит музыка, начинаются танцы, а пытка все не прекращается. И Элайдже приходится мириться с тем, что его пытки стали реальностью, и в этой реальности ему предстоит жить, сгорая изнутри. Он принимает решение уйти подальше — дать свежим ранам затянуться. Пытается забыть Хейли — как будто это возможно. Ищет замену… Джия протыкает его, ломает ребра по его приказу, проникает рукой в грудную клетку и застывает, тонкими пальцами ухватившись за сердце. Это причиняет боль даже первородному, но все это ничто по сравнению с тихим окриком: «Элайджа». И будто бы не рвала Джиа кожу и не била по ребрам, будто только сейчас при виде волчицы, он настоящую боль испытал. Элайджа резко хватается за грудь, хмурится. Наверное, так люди чувствуют сердечный приступ. А у него такие чувства вызывает мечта. Девушка-совершенство, близкая и далекая одновременно. Только он вампир, и от инфаркта умереть не может. Может лишь пить, чтобы хоть немного избавится от этой жуткой боли. От образа девушки-мечты перед глазами. Только не выходит. Клаус прав, ему хочется смерти мужа Хейли. Он бы с удовольствием убил Джексона собственными руками, ни капли жалости не испытав. Но ведь, случись чего, защищать будет, также яро, как любого члена своей семьи. Как саму Хейли. Потому что он дорог ей. — Еще бутылку. Элайджа отдал бы все, чтобы оказаться сейчас на месте Джексона. Он, а не оборотень, должен ее волос касаться, и аромат леса в себя вдыхать, за руку ее держать, и мягкие губы целовать. И ему даже больше ничего не нужно. Только бы видеть волчицу рядом, а не в баре третью бутылку в себя вливать. — Может, тебе не стоит с Хейли пока общаться? — неуверенно предлагает Фрея. — Почему я не должен общаться с матерью своей племянницы? — отвечает Элайджа. — Тем более, раз она, наконец-то приняла человеческий облик? Как из памяти стереть этот облик, словно бы уже отпечатанный на сетчатке? Ответа у Элайджи нет (редкость для него) да он ему и не нужен (еще большая редкость). Фрея недовольна, но отказываться от общения с Хейли Элайджа не собирается. Пусть рот он и должен держать на замке, но смотреть и улыбаться, а порой даже касаться волчицы, ему запретить никто не может. Хейли там позади него за ширмой шуршит платьем, и вампир с трудом сдерживает себя, чтобы не развернуться и не помчаться туда. Кто сказал, что пытки не могут быть приятными? Особенно для мазохиста, как зовет его Клаус. Возможно, каждый, судьбой обреченный на любовь, мазохист. Элайджа заказывает четвертую бутылку, когда дверь бара раскрывается, и внутрь входит знакомый. Муж Хейли хмуро оглядывает бар и, поймав взгляд вампира, идет к нему. Заказывает себе дешевое пиво и просто садится рядом. Элайджа молча наливает оборотню коньяка. Тот также молча принимает, залпом опрокидывая в себя. А затем еще одну рюмку. И снова. — Разве дома тебя не ждет Хейли? — не выдерживает Элайджа. Он бы не хотел, чтобы Джексон доставлял неудобства девушке. — Меня? — смех у Джексона лающий. И горький, как пиво, что он пьет. — Тебе бы она больше обрадовалась. — Мы с Хейли никогда не… — Знаю. Не обманывали меня. Хейли вообще не умеет врать. У нее все на лице написано. Я же вижу, как она смотрит на тебя. Джексон пьет дальше, а Элайджа сидит, не в состоянии даже поднять бокал. — Знаешь, Хейли ведь была моей мечтой, — то ли алкоголь дает свое, то ли Джексону давно выговориться надо. А кто для этой роли лучше подойдет, чем ненавистный ему любимый жены? — Я всю жизнь мечтал встретить свою невесту. Мечтал, что когда-нибудь она появится, и мы поженимся. Мечты сбываются, — вновь невеселый смешок. — Жаль, что я никогда не мечтал о любви Хейли. Может быть, и это бы сбылась? — в его взгляде скользит отчаяние. — Ты смотришь на дно стакана в надежде, что однажды твоя мечта останется с тобой. Но мечты приходят не сразу, а уходят так быстро… - Элайджа говорит это скорее себе, чем оборотню. — Без понятия, о чем ты, - он усмехается. — Я не философ. Но, походу, ты чертовски прав. В этот раз они пьют вместе, даже чокаясь едва-едва. — Я убить тебя мечтал, — горячо продолжает Джексон, морщась от коньяка. — Думаю, ты меня тоже. Только потом понял, что ты не виноват. И что Хейли с ума сойдет, если с тобой что-то случится. А я этого не хочу, — он несильно мотает головой. — Так что ты береги себя. — Я бессмертный, — безэмоционально отвечает Элайджа. — Еще не решил, радует меня это или злит. Они одновременно невесело усмехаются и вновь пьют вместе. — Я бы отдал все, чтобы оказаться на твоем месте. Они оба знают, что Джексон имеет ввиду не бессмертие — Ты не знаешь, о чем говоришь, — Элайджа глубоко вздыхает. — Нет, это ты не знаешь, — возражает оборотень. — Не знаешь, что значит смотреть на нее, с ума сходить, и ненавидеть себя за то, что не можешь сделать ее счастливой. — Это я, как раз, знаю, — тихо отвечает вампир, ненадолго прикрывая глаза. Не на другой планете живет. В соседнем доме. И видит Хейли каждый день. И запах вдыхает, на расстоянии ловя его среди других запахов. И к каждому слову прислушивается. К каждому стуку сердца. — И что значит любить, зная, что она думает о другом, — заканчивает Джексон. — Любить, зная, что она с другим, — сердце пропускает удар, а кол, кажется, окончательно входит в сердце первородного. Вот только он не умер. Видно, и впрямь от сердца ничего не осталось. Они пару секунд смотрят в глаза друг другу. Двое абсолютно непохожих мужчин. С одинаковой мечтой, имя которой любовь. Имя которой Хейли Маршалл. Сбывшейся на двоих. Не принесшей счастья никому. — Мне пора домой. К Хейли. Джексон мог бы и не добавлять это имя. Из его уст оно звучит чужеродно и одновременно правильно. Так и должно быть. И от этого только хуже. Элайджа думал, что хуже свадьбы быть уже ничего не может. Но он ошибался. Ежедневное общение, милое разговоры ни о чем и взгляды, что острее любых ножей режут — медленная пытка, которая рано или поздно его в гроб загонит и без клинков брата. Джексон уходит, кулаки сжимает, чтобы не закричать. И волчий аконит, текущий по венам, не дающий рваным ранам от серебра на сердце заживать, прячет. А Элайджа остается, продолжая себе вербену в кровь вводить вместе со стружкой от белого дуба. Время не лечит. Оно лишь убивает тебя медленно и мучительно. Вампир и оборотень знают об этом, как никто другой. Лишь Хейли не знает. Продолжает верить, что излечится. Только вампиру и оборотню одновременно еще тяжелей. В ее теле давно уж смешались вербена с волчим аконитом. Яды синхронно циркулируют, совсем ей своей крови не оставив. И деревянный кол в сердце вонзается при виде Элайджи. И по всему ее телу уже сеточка от невидимых, но не заживающих ран от слов и взглядов Джексона. И кости ломает хуже, чем при превращении, когда Хейли Маршалл напивается в одиночестве в своей квартире, дожидаясь Джексона и мечтая об Элайдже. И все же понимает, что время не лечит даже мечты.