Отчаяние

      — Дерьмово в вашей Тени, Инквизитор, вы не представляете. Меня как будто грязью с ног до головы полили.       Гаррет Хоук взлохматил и без того растрепанные волосы и вытащил из них какой-то зеленый лоскуток — обрывок завесы, надо полагать. Тот тут же рассыпался прахом по ветру. Защитник отряхнул ладони. Привяжется же дрянь всякая…       — Вы мне не рады, Инквизитор?       Девушка так и осталась сидеть на земле у одинокого костра, подтянув к груди колени, обняв их и уткнувшись в них лицом. Она не вздрогнула, не дала понять, что слышит Защитника. Ничего. Ни малейшего движения, только надрывный ветер перебирал потускневшие в темноте рыжие пряди, да дрожала на земле ее слишком уж большая тень, рядом с которой магесса смотрелась маленькой и слабой.       Где-то за кругом света костра слышались голоса — палаточный лагерь Инквизиции раскинулся далеко, усеяв песчаную равнину сотнями огней, и Хоук был немало горд собой, что сумел во всей этой сумятице отыскать костер, у которого расположилась Вестница со своим отрядом, и при этом не привлечь лишнего внимания. Хотя, наверно, гордиться было нечем — было столько убитых и раненых, что до объявленного погибшим, но вновь явившегося Защитника вообще едва ли было кому-то дело.       — Хэй, а так уже невежливо. Что же вам скажет леди Монтилье?       Почти насмешка, но больше все же шутка — по крайней мере, Хоуку хочется считать это шуткой или, может, подколкой. Главное, чтобы голос не выдал бескрайней усталости.       Девушка поднимает голову и устремляет невидящий взгляд в огонь. Пламя бьется, взвивается и оседает, трепещет под порывами ветра, трещит искрами в стылом ночном воздухе — и Гаррет замечает тоскливо-отрешенное выражение на ее лице. Она не плачет, но не пытается подавить те… эмоции, которые написаны на лице. Это… грусть? Или, постойте, скорбь?       — Ладно, вижу, вы не в духе, — Хоук еще раз проводит пятерней по волосам, возвращая их к обычному лохматому виду, и оглядывается по сторонам.       Он только что заставил самого Кошмара бежать с поля боя и вернулся в мир живых сквозь саму Первозданную Тень. Исподнее Андрасте, где Варрик? Это заслуживает новой книги!       А вокруг предательски никого. Где-то в стороне слышится монотонная речь уставших солдат, совсем уж далеко — одобрительные реплики Быка и вялые отклики его наемников. Кажется, леди Искательница говорит о чем-то со случайным Стражем. И…       — О, Каллен. Слушай, ты не знаешь…       Бывший храмовник выглядит не менее потрепанным, чем остальные солдаты, но не настолько уставшим, чтобы не откликнуться на свое имя. И тем не менее он даже не поворачивает головы — проходит мимо Защитника всего в каких-то паре шагов. Дыхание Создателя, да он даже не смотрит на него!       Сколько Хоук себя помнил, с Калленом он так или иначе придерживался пусть и не дружеских, но ровных отношений — даже если тот осуждал Защитника, то не проявлял этого никак, а тем более показным равнодушием. Так с чего бы теперь?       — Кришиан.       И леди Инквизитор переводит на него взгляд. Услышала. И выражение лица ее меняется с беспомощной растерянности до серьезного внимания. Хоук пожимает плечами и скрещивает на груди руки. Ну-ну, леди Инквизитор. Вот это уже точно невежливо.       — Страуд передал список уцелевших Стражей в Адаманте и тех, кто кроме Эримонда мог поддерживать связь с Корифеем. Они все сейчас в отъезде, но если ты отправишь это Лелиане, она может что-нибудь найти.       — Спасибо, — Кришиан приняла из его рук сложенный лист пергамента и бегло просмотрела имена. — Не уверена, что из этого будет толк, но наверняка никогда не скажешь.       Каллен сел на землю рядом с ней и осторожно отвел с ее лица небрежно упавшие пряди. Хоук вздрогнул. Этот простой жест вдруг показался ему странным. Слишком живым.       — На секунду я поверил, что ты погибла.       Молчание — ровно два удара сердца. А потом тихое:       — Я тоже.       И вдруг жалящее раздражение — дразнящей сталью по коже запястий. Да как они смеют! Да как они могут не замечать его, Защитника, который рисковал жизнью сильнее, чем весь отряд Инквизитора, который чуть не пинком выставил их всех из того дерьма, что творилось в Тени?       Да как Каллен может не замечать того, благодаря кому вновь видит свою Вестницу целой и невредимой?!       — Я, конечно, прошу прощения, — во рту горький привкус, словно с языка сочится яд. Хоук расправляет плечи и шагает вперед, становясь между сидящими на земле людьми и костром, — но какого…       И слова словно заканчиваются, будто он никогда ни одного не знал. Дыхание Создателя, он стоит во тьме спиной к огню. Разве он не должен видеть свою тень?       Разве пламя не должно источать тепло?       Ни Каллен, ни Кришиан не поднимают на него взгляда, словно вовсе не слышали оборвавшейся на середине фразы.       — Скольких мы потеряли?       — Меньше, чем могли бы, и больше, чем мне хотелось бы.       Даже если Инквизитор что-то ответила, Защитник уже этого не слышал. Он спешно зашагал вперед, обняв себя руками за плечи и опустив голову. Во имя Андрасте, где Варрик и что за дерьмо здесь творится? Горло стянуло чем-то едва ощутимым, но явно холодным, и холод этот пополз ниже, разлился в груди, обернулся вокруг сердца и с размеренной пульсацией погас где-то в надрывно болящем запястье. Пожалуй, было не очень умно использовать против Кошмара магию крови. И пользы никакой, и болит почем зря.       — Варрик, такое расскажу, ты не поверишь. Я в Тени тень потерял. Ничего более идиотского со мной еще не было. Даже звучит как… неважно, как звучит.       Он заметил гнома у соседнего костра. Тот сидел на поваленном бревне рядом с тощим юношей в несуразной шляпе с обвисшими полями, переплетя пальцы и ссутулясь. На оклик не поднял головы, зато юноша обернулся и вгляделся в Защитника так пристально, что у того что-то екнуло.       — Он забрал. Мне жаль.       Странный юноша поднялся и остановился лицом к лицу с Хоуком, неловко сцепив перед собой бледные руки и склонив голову — светлые волосы совсем закрыли глаза, а потом и шляпа почти съехала на нос.       — Так и знал! Ты меня видишь. А они все дурят мне голову. Парень, скажи им всем, что это не смешно. Я выбрался из гребаной Тени, а они! Шутники архидемоновы, я им…       — Нет.       Юноша двигался чуть быстрее, чем остальные, кого видел Хоук, но нерешительно и почти деревянно, словно не был уверен, что шевелиться нужно именно так, а за несколько секунд бездействия ничего не изменилось. Защитник молча наблюдал, как это… существо… Коул — он вдруг вспомнил, это Коул. Коул поднял с земли улитку и пересадил ее в выемку в стволе дерева. Там и в самом деле не должны раздавить.       — Что «нет»? — снова горько. Снова непонятно. Снова завязали глаза и лишь потом дали карты в руки.       — Нет. Не смеются. Нет. Не выбрался. Кошмар забрал тебя. Мне жаль.       И холод в груди. Пронзительный. К сердцу не спускается. Пульсом не расходится. Потому что сердце вдруг перестало стучать.       — Они слишком настоящие. Поэтому не слышат. Не видят. Но им не смешно. Никому. Они просто слишком настоящие. Я тоже… я настоящий. Всего чуть более настоящий, чем ты, но этого достаточно. Мы глина. Меня обжигают, а ты — плавишься.       Хоук поднял к лицу свои руки и вдруг отчетливо увидел сквозь ладони пламя костра.       — Я… Да быть не может.       — Ты меняешься. Я чувствую. Скоро они снова начнут слышать тебя. Кришиан, Солас, Дориан, Вивьен. Тогда ты им не понравишься. Они назовут тебя демоном. Отчаянием.       Хоук почувствовал, как ужасом сдавило горло. Точнее, ему показалось, что он почувствовал.       — Тебя нет, — Коул помолчал и обернулся к неподвижно сидящему Варрику. Гном продолжал смотреть в огонь — и при взгляде на его лицо Хоук почти порадовался, что его самого чувства медленно оставляют. — Им больно. Но когда ты вернешься, им будет больнее. Уходи, пожалуйста. Уходи сейчас.       И только пламя и свет костра. Слишком яркий, слишком живой, непозволительно настоящий. Хоук протягивает ладонь — хоть на прощание хлопнуть старого друга по плечу, хоть чем-то о себе напомнить, но рука его неожиданно натыкается на стоящего перед ним Коула. Тот перехватывает за запястье и сплетает пальцы Защитника со своими. Замирает так.       — Тебя уже плохо слышно, — признается он. — Но тебе еще больно. Чуть-чуть. У демонов этого нет. Ты еще не демон. Что-то осталось. Я передам Варрику, что ты прощался — потом, когда боль утихнет. Мне жаль.       И никто кроме Коула во всем огромном, живом и светящем огнями лагере Инквизиции не знал, что Защитник действительно ушел только теперь, к рассвету, растаяв и растворившись. А дух так и стоял на месте, и проходящие мимо усталые солдаты видели нескладного юношу в странной шляпе.       И, наверно, только Солас видел, что в этот час Сострадание простился с Отчаянием.