In the middle of the fuckin' circus

Они проезжают Ирвайн в тот момент, когда его начинает по-настоящему накрывать. Черный пиджак валяется на заднем сидении: жарко в нем — пиздецки. Галстук — там же. Воротник пришлось распахнуть, рукава — закатать, но пот все равно течет ручьями по лбу. Правда, все больше холодный. Ларри — не называть его Белым, не думать о нем как о Белом, если услышит — пристрелит нахуй, Ларри, только Ларри, — Ларри как будто спокоен. Застегнут на все пуговицы, как какой-нибудь сраный Бонд, из прически ни волоска не выбилось. Воплощение невозмутимости, собранности, твердости — в любой другой ситуации Фредди бы решил, что его это заводит. Открыл бы окно, свесил бы локоть над хайвэем, бросил бы томный взгляд, позволяя ветру потрепывать волосы, — сколько раз он мечтал вот так вот, с Белым — Ларри, сука, Ларри! — мотнуться хотя бы до Сан-Диего. Чтобы было тепло и весело, и на заднем сидении — бутылка вискаря, а по радио — Санди Роджерс. He’s a fooool for love, все дела. Он бы подпевал, а Ларри бы жмурился не то на солнце, не то от стеснения. Но теперь они едут немного дальше, чем Сан-Диего. И это спокойствие — не более чем бетонная дамба, не дающая прорваться буре. Белый — он вдруг понимает, что именно Белый, — сжимает руль до побледневших костяшек. Его золотой перстень на мизинце перепачкан кровью, не то Коричневого, не то той телки, у которой они отбили тачку. Точнее, Белый отбил. С Фредди-то что было в тот момент взять. Он только за пушку-то и схватился, когда у нее самой увидел ствол. Успел всадить пару пуль, но Белый ее еще прежде того прикончил. Радио затирает до дыр супер-мелодии семидесятых. Фредди не вслушивается в слова, ему хватает смотреть в окно, притворяясь собственным надгробием. Кажется, что стоит ему бровью шевельнуть, терпение Белого кончится. И все-таки текст сам лезет в голову с навязчивой мелодией. Под нее тянет пританцовывать — даже теперь. «Клоуны — слева от меня, шуты — справа, и вот он я здесь, застрял с тобой в самой середине...» Охуенно, бля, и как никогда в тему. Кажется, Белый — Ларри — тоже это услышал и понял, потому что вдруг коротко хмыкает. Это, наверное, первый звук, который он издал с тех пор, как сел за руль, а до Тигуаны осталось полпути от силы. Либо это просто Фредди кажется, что прошла уже целая вечность, за которую можно по хайвэю и больше отмахать. — Когда доберемся до Мексики, — слышит он голос Белого и замирает, подергиваясь изнутри ледком, — я тебя пристрелю. Без обид. — Без обид, — кивает Фредди. Белый кусает губы. — Готов спорить, — говорит он, — никто там не возразит, если я пришью легавого из Штатов, а? Ты как считаешь? Фредди пожимает плечами. Сказать ему нечего. Молчать как-то надежнее. — Черт возьми, Фредди, скажи мне хоть что-нибудь. — Что тебе сказать? — Он реагирует не на вопрос, но на имя; оно словно тайный код, которого он пока не понял. — Что я сожалею? Ну так я сожалею, блядь. Что мне тухло? Ну так тухло, че ты думаешь. Ты это все и без меня знаешь, я тебе уже сто раз все сказал. Белый тяжело вздыхает, давя в себе что-то, Фредди непонятное. — Объясни мне, например, — он резко набирает скорость, — нахуя я вообще это делаю. — Разгоняешься? — Спасаю твою задницу. «Потому что ты ее любишь», — вертится в голове очевидно неправильный ответ. Неправильный — потому что это не то, что Белый — Ларри — хочет услышать. По сути-то он совершенно верный. Фредди бросает на него взгляд, Ларри — теперь уже совершенно Ларри — короткий ответный, почти не отвлекаясь от дороги. — Ты что коп, что бандит хуевый, Ньюэндайк, — говорит он, перестраиваясь из ряда в ряд. — Не твоя стезя. В Мексике на выстрел тебя к делу не подпущу, будешь торчать за стойкой и сворачивать Хесусам тако. Я с тобой за сегодня заебался больше, чем за всю свою, блядь, жизнь. — Тебя только это смущает? Что я коп хуевый? — Ты теперь вообще не коп, слава Богу. А что еще меня должно смущать? — А что я по-человечески мудак? — Он знает, что Ларри улыбнется от его слов. Он и правда улыбается. Горько, мрачно, не тая ни единого сомнения, за которые потом придется долго извиняться, восстанавливая поруганное доверие, — но все-таки улыбается. — Ну... не ты один. Мексика полна мудаков. Будут еще два. Не лопнет. — А второй кто? — придуривается Фредди. Ларри резко цыкает. — Будешь нарываться — пристрелю. Сел в позорный угол — сиди и осознавай свою вину. Есть о чем подумать. Они выезжают из Ирвайна в тот момент, когда его начинает понемногу отпускать. Перед ним стелется почти пустая трасса, залитая полуденным солнцем. Слева от него — клоуны, справа — шуты. А в центре этого блядского цирка, прямиком из семидесятых — — here I am, stuck in the middle with you...