События минувшей ночи

Проснувшись, Чезаре не сразу осознал, где находится. Он лежал ничком на кровати, зарывшись лицом в пышную подушку, а его отброшенная в сторону левая рука касалась того, что не могло быть ничем иным, кроме как женской грудью — округлой и мягкой, хоть и не слишком пышной. Он снова нарушил обет целомудрия. Что ж, не в первый — и, видит Бог, не в последний — раз. И в конце концов, не благодаря ли нарушению этого обета у его отца родилось без малого семеро детей? Если не больше, конечно. Чезаре приподнял голову с подушки и мучительно застонал. Судя по головной боли — и по тому, что он ничего не помнит, — он и впрямь крепко выпил накануне… Что ж — кто же она, та женщина, с которой он лёг на этот раз? Слева на подушке лежала длинная прядь вьющихся рыжевато-золотистых волос. Немудрено — светловолосые женщины всегда нравились ему больше всего… Чезаре сел в постели, повернул голову — и сердце сперва перестало биться, а затем ухнуло куда-то вниз. На кровати рядом с ним лежала Лукреция — и по-детски тёрла кулаками веки, тоже просыпаясь. Вот её голубые глаза открылись, она очаровательно зевнула, начала садиться; одеяло соскользнуло с плеча, обнажая небольшие холмики грудей с нежно-розовыми сосками… Чезаре сглотнул. Наверно, стоило отвести глаза, не смотреть на наготу сестры — но он не мог. И в конце концов, какая разница… какая разница, если… …если, судя по всему, накануне… — Чезаре, ты уже проснулся? — Лукреция смотрела на него ясным невинным взглядом, нимало не смущаясь и даже не пытаясь прикрыться. — А я думала, будешь спать до вечера… вчера от тебя так пахло вином… Она переливчато рассмеялась и, протянув тонкую гибкую руку, смахнула со лба Чезаре прядь волос. — Лукреция, — голос был хриплым; пришлось прокашляться. — Лукреция, я… мы… По лицу Лукреции пробежала тень. — Ты что, не помнишь? Нет, ты, конечно, был пьян… но чтобы не помнить… Или, — её губы задрожали, — наутро решил раскаяться? А вчера твердил, что любишь меня так, как никогда не полюбишь ни одну женщину… что я — луч света во тьме твоей души… залез в окно, разбудил… я хотела рассердиться, но ты… ты был так нежен и настойчив… Воспоминания возвращались урывками; вспышками молнии на ночном небосводе. Да, всё было так… проникновение в окно, сонный недовольный голос Лукреции, его заверения в любви и поцелуи… А потом она вместо того, чтобы оттолкнуть, сама обвила руками его шею — и тоже сказала, что не может представить лучшего мужчину, чем он… Её стоны… расплескавшиеся по подушке волосы, отливающие червонным золотом в свете свечи… горячее влажное лоно, в которое он погружался, покрывая поцелуями её лицо и лаская грудь… похожие на едва распустившиеся розовые бутоны соски, твердеющие под его губами и языком… — Лукреция, — беспомощная обида на лице сестры становилась всё явственнее, и Чезаре порывисто обнял её, не обращая внимания на то, что они оба обнажены. Её тело в его объятиях было мягким и тёплым — и от этого он вновь ощутил волну желания. — Лукреция, прости… я уже вспомнил, я просто заспался… — Вспомнил? — Лукреция тут же улыбнулась, обвела пальчиком его губы. — И не станешь говорить, что мы совершили грех и что этого больше не должно повториться? — Не… Не станет? Но ведь это и впрямь был грех, страшный грех… и он действительно должен сказать, что они больше не должны повторять этой ошибки… Но как? Как — сказать? Как обидеть Лукрецию, как лишить самого себя возможности вновь испытать то блаженство, которое он сейчас с трудом помнит? В дверь послышался стук. — Мадонна Лукреция… — голос служанки был встревоженным. Лукреция высвободилась из объятий Чезаре и завозилась, удобнее садясь на кровати. Теперь он видел её всю — мягкий белый живот, треугольник золотистых волос в паху… — Спрячься за шторой, — чуть слышно прошептала она. — На всякий случай. И… только скажи — это ведь было не в последний раз? — Не в последний, — так же тихо ответил Чезаре, понимая, что окончательно проклят. Стараясь ступать бесшумно, он скользнул за тяжёлую штору — а Лукреция тем временем старательно-сонным голосом окликнула через дверь: — В чём дело, Пантасилея? Я ещё сплю… вчера вечером выпила сонный отвар… — Мадонна Лукреция, — Пантасилея тяжело дышала — похоже, бежала по лестницам. — Мадонна Лукреция, ваш брат… ваш брат пропал. — Чезаре? — деланно-равнодушно протянула Лукреция. — Должно быть, заночевал у какой-нибудь куртизанки… — Нет, мадонна Лукреция. Его высокопреосвященство кардинал Валенсии… правда, его тоже нет в покоях, но все видели, как вчера вечером он вернулся в Ватикан… Пропал его светлость герцог Гандии. Никто не видел его с тех пор, как он ушёл с ужина у вашей почтенной матушки, монны Ванноццы. Стоявший за шторой Чезаре шумно и прерывисто выдохнул. — Все подозревают тебя, — голос Лукреции дрожал; не убранные в причёску волосы, свесившись, закрывали лицо. — Ну, может, не все, но… Говорят, что ты, вернувшись во дворец, мог уйти вновь — поскольку тебя не было в покоях наутро… что мог послать Мигеля — даже если не убил сам… Мигель де Корелла той ночью был у своей любовницы, и она это подтвердила — но кто станет верить простолюдинке с не слишком безупречной репутацией? К тому же, де Корелле не потребовалось бы много времени, чтобы совершить убийство; об этом знали все. — Чезаре, но ведь ты был у меня! — Лукреция вскинула на брата блестящие от слёз глаза, вцепилась в бархат его камзола. — Был у меня — всю ночь! И ты не посылал Мигеля убить нашего брата, я уверена! Если бы ты сказал… если бы я подтвердила… — Подтвердив это, ты лишь подтвердила бы ходящие о нас слухи, — тихо ответил Чезаре, накрывая руки Лукреции своими. — Те, кто хочет верить, что в убийстве Хуана виновен я, будут верить всё равно. А истинные виновники, — по его губам скользнула не предвещающая ничего хорошего мрачная усмешка, — истинные виновники будут жить в вечном страхе, что однажды я их найду… и видит Бог — рано или поздно это случится. — Да, — на лице Лукреции тоже появилось обычно несвойственное ей жёсткое выражение. — Ты отомстишь за смерть нашего брата, я знаю. — Отомщу, — твёрдо пообещал Чезаре и прижался губами к губам Лукреции. Смерть Хуана не останется неотомщённой. Но среди мыслей о мести всегда найдётся место для мыслей о любви.