Решение

— Господин… Чезаре издал глубокий прерывистый вздох, отвернулся от окна, за которым простирался освещённый редкими ночными огнями Вечный Город, и взглянул на вошедшего. — Да, Микелетто. — Господин, Марко Антонио Колонна дожидается своей участи в темнице. Что прикажете с ним сделать? Чезаре молчал. Светло-серые глаза лихорадочно блестели; по бледному, с резкими неправильными чертами лицу пробегала гамма смешанных чувств. — Простите, господин, — де Корелла подошёл ближе, — но лучше поспешить. Если не свершить месть в ближайшее время, ваш отец… его святейшество вполне может отпустить молодого Колонна за выкуп. Если же мы успеем — полагаю, никто не посмеет осуждать вас, что вы не спросили позволения его святейшества, прежде чем отомстить за то, как Марко Антонио обошёлся с вами в Марино. — Как обошёлся, — Чезаре рассмеялся — коротко, резко и хрипло. — Как обошёлся в Марино, да… отымел на глазах своих наёмников… пока они меня держали, вдвоём… Порвал до крови — а ведь на него глядя, и не скажешь, что там есть чем рвать… Я думал, наёмникам потом и бросит — чтобы по кругу пустили… но не бросил. Велел приводить к себе ещё. Не раз… и не два… я не считал. Сказал, что если буду сопротивляться, снова прикажет держать… и я больше не сопротивлялся. Понимал, что бессмысленно… не хотел, чтобы держали, смотрели… Прости, Микелетто, — он сжал в кулак подрагивающие пальцы правой руки, прошёлся по комнате, снова остановился перед де Кореллой. — Я тебе уже рассказывал… никто не сумел бы утешить меня лучше, чем ты… Но знаешь — начиная со второго раза… начиная со второго раза мне даже было хорошо. Всё познаётся в сравнении, а? — Чезаре снова засмеялся, рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями. Мучительный, полубезумный смех сотрясал всё его тело. Микелетто подошёл к столу, взял графин с вином, наполнил до краёв бокал и протянул его Чезаре. — Вам лучше выпить, господин. Чезаре отрывисто кивнул, обхватил бокал двумя руками поверх пальцев Микелетто и поднёс к губам. — Спасибо… Сядь, Микелетто. Налей мне ещё. И себе тоже. Микелетто подчинился. Подвинул второе кресло, сел напротив Чезаре. В свете горевшего в камине огня его золотисто-карие глаза в прорезях плотной кожаной маски казались лужицами растопленного мёда. — Я до сих пор всё помню, — пробормотал Чезаре, наполовину опустошив второй бокал. — Помню, как кричал от боли — в тот, первый раз… от боли и унижения… как по нужде потом не мог сходить… Помню, как текла по ногам кровь; кровь — и чужое семя… засыхали потёками, в темнице; перед тем, как снова отвести к Марко Антонио, меня сперва отдавали в руки слуг, и те купали в ванне… Я мечтал о смерти. Мне казалось, что меня поддерживают лишь мысли о мести. А потом — знаешь, по сравнению с тем, что было поначалу, Марко Антонио был почти нежен… Я ненавидел его за это… и в то же время был благодарен. Мне было лучше. Было не так, как поначалу. Не так больно… не так унизительно. Чезаре умолк, закусив губу. Микелетто наклонился ближе и положил руку поверх его запястья. Он как никто понимал, что господину снова нужно выговориться — пусть и не в первый раз. — Микелетто, когда всё началось, ты ещё не прибыл из Испании… Поначалу между мной и Марко Антонио не было ненависти. Так, задирали друг друга — скорее по привычке… вчерашние мальчишки, сыновья могущественных семей… Он дразнил меня каталонцем и кардинальским бастардом — в ту пору мой отец ещё не был Папой, — а я платил тем, что издевался, намекая на его чувства ко мне. Мне казалось, что он в меня влюблён… А если и не влюблён, — Чезаре усмехнулся и встряхнул головой, — то вожделел точно. Уже тогда. В этом могу поклясться. Правда, шлюх он не избегал — как и все… однажды мы с братом поймали и избили его, когда он отлизывал монашке, — ещё смеялись потом, что тыкать нечем, только языком и справляется… Но всё равно. Всё равно он на меня заглядывался; такое ни с чем не спутаешь. Смотрел, будто… будто втайне надеялся… Пальцы Микелетто чуть сильнее сжали руку Чезаре. Тот коротко кивнул, благодаря. — Ненависть, — Чезаре со стуком поставил бокал на пол, по всему его телу прошла дрожь, и Микелетто, увидев это, рискнул осторожно привлечь господина к себе. — Ненависть… Она разрасталась, как снежный ком, — в те редкие зимы, когда выпадает снег… Порой у меня даже мелькала мысль — могло ли между нами быть иначе… Сначала мы с Хуаном отрубили ему палец, потом он отомстил мне… сделав то, что сделал в Марино… о, как мне хотелось, чтобы он истёк кровью — как истекал ею я, только во сто крат сильнее… Но, — Чезаре вскинул на де Кореллу глаза, по-прежнему не пытаясь высвободиться из его объятий, — потом он ведь был со мной почти ласков? Так? И раз мне было потом хорошо… значит, вина на мне? Мой грех… моя порочность? Может, поэтому он и заглядывался на меня с самого начала… потому что порочен на самом деле был я? Микелетто мягко покачал головой. Поднял руку, коснулся покрытой мозолями от оружия ладонью щеки Чезаре. — Вам не за что его благодарить, господин. И на вас греха нет… этого греха — точно. — Да, — тихо согласился Чезаре и, прикрыв глаза, на миг крепче прижался щекой к ладони Микелетто. — Наверно… наверно, мой Микелетто… Знаешь, я хотел, чтобы ты его кастрировал. Заставил орать от боли, чувствуя, как по ногам течёт кровь. Понимая, что умирает не мужчиной. Микелетто молчал. Большой палец его руки поглаживал скулу Чезаре. Глубоко вздохнув, Чезаре выпрямился. — Я принял решение, Микелетто. Пусть мой отец поступает с Марко Антонио, как сочтёт нужным. И если… если я прав, и этот ублюдок и вправду в меня влюблён, — по губам Чезаре снова скользнула кривая усмешка, — в таком случае, пусть живёт с этим. Пусть живёт с мыслями о том, что было… — его лицо застыло в жёсткой гримасе, скулы ещё больше заострились, — и чего больше никогда не будет. Это — моя месть. — Вы уверены, господин? Никто, кроме Мигеля де Кореллы, не рискнул бы задать кардиналу Чезаре Борджиа подобный вопрос. — Да. Да, Микелетто, я уверен. На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Из-за окна донёсся колокольный звон. — Останься сегодня со мной, Микелетто, — голос Чезаре прозвучал совсем тихо, и привычных стальных ноток в нём не было. — Да, — так же тихо ответил Микелетто и, понимая, что других слов не требуется, снова бережно заключил Чезаре в объятия.