Песочные замки

      Кажется, я понял, почему некоторые говорят, что «жизнь состоит из песочных замков, в надежности которых мы слепо уверены». Именно… Песочных.       Те, что ты выстроил давно, обшарпанные изнутри и покоцанные ветром, дождем и прочим снаружи, рушатся не сразу. Для них нужно время. Но тем, для которых ты только заложил основу, только поставил хрупкие стены, ничего не стоит пасть от легкого дуновения ветра. А ты и не думал, что во время шторма твои замки рухнут под тяжестью волн. Будь-то выстроенные за всю твою сознательную жизнь или же чей возраст лишь переступил черту с отметкой три. Как рухнешь ты, понимая, что чтобы ты не делал, у тебя никогда не хватит сил и времени на возведение новых.       Для одних — это заметно не сразу, т. к. постройки рушатся постепенно, песчинка за песчинкой, другие — моментально, ведь их вот так накрывает сильной волной внешних факторов и им ничего не остается, кроме того, что рухнуть до основания.       Мои рушились постепенно. Поэтому я, видимо, и не заметил, как Ася со временем стала ко мне холодна… А когда заметил было уже поздно. Документы о разводе были подписаны, а она сама уже вернулась в Испанию. Но я вот уже полгода не могу представить, как я это допустил, почему не прикладываю никаких усилий, чтобы хоть что-то изменить, исправить, почему мне безразлично с кем она проведет этот вечер, кто будет греть ее этой ночью (я-то знаю, что она постоянно зябнет, даже если дома дышать нечем, она все же укрывается одеялом), кто рядом с моими детьми?       Но это было только началом. Самым страшным оказался непреодолимый барьер из одной большой проблемы. Проблемы во мне. В прямом смысле. Одно умное врачебное слово уничтожила все. Все мои надежды, мечты, планы… Она сожгла все мои замки, даже не оставив после себя пепелища. Внутри чувствуется лишь пустота.       Неделя — это все, что я себе оставил после такого простого слова опухоль. Неоперабельная опухоль головного мозга. Ни единого шанса на жизнь. Вот так судьба осудила меня за все мои прошлые ошибки.       Раньше мне казалось, что я однажды через много-много лет приму смерть как подругу и не буду бояться… Однако здравствуйте. Первые два дня я пытался осмыслить сказанные доктором слова. Ещё через два я наконец-то смирился с той участью, что меня ждет и решил, что лучше покончить с этим сейчас, а не тянуть и становиться для родных обузой, пусть и не преднамеренно. Особенно не хочется делать больно Шуре. Он так и не узнает, как разрывается мое сердце, когда я вижу, как он счастлив с ней. Не узнает, что уже несколько лет я страдаю от этого разъедающего чувства сильнее, чем от этой чертовой опухоли.       Я не хочу, чтобы у нас начались какие-то недомолвки, чтобы мы перестали понимать друг друга… Не хочу видеть, как он отворачивается от меня, на последок бросив презрительный взгляд.       Когда со мной это началось? Когда черт побери началась рушиться моя жизнь? Когда я перестал все контролировать и пустил все на самотек? Почему?       Я перекидываю одну ногу за пределы комнаты, затем вторую. Лицо обдаёт холодным влажным ветром.       Никогда не любил осень. Она всегда представлялась холодной и отталкивающей, но, к сожалению, очень чарующей.       Достаю из пачки последнюю сигарету. Пытаюсь найти зажигалку и, обернувшись, понимаю, что оставил ее на столе. Ничего не остается как вытащить сигарету.       Лишь однажды… Лишь однажды я едва ему не признался. Мы были в Минске и после концерта решили вдвоем сходить в давно знакомый нам бар. С этим местом было связано достаточно много всего. Мы предались воспоминаниям. Просидели всю ночь и говорили, говорили, говорили… Так будто не виделись много недель и вот только сейчас у нас есть один единственный вечер, когда можно рассказать обо всем…       Мы забыли о работе, не думали о людях за соседними столиками, не вспоминали о ребятах, которые пытались до нас дозвониться. Просидели до самого утра. С горем пополам, нас выгнали из заведения и мы, не спеша, продолжая говорить, отправились в неизвестном направлении.       Город только начинал просыпаться. Тучи, ходившие всю ночь, и изредка порывающийся дождь, факт, что мы были легко одеты, не мешали нам. В первые за долгое время я видел его таким воодушевленным, таким как тогда, когда он настрочил мне список литературы, а я, не найдя и нескольких книг, пытался выпытать у него где их можно достать, таким, как когда я показал ему впервые свои стихи, таким, как когда мы решили собрать группу. Молодые и наивные оболтусы. Года, люди, места — все это поменяло нас. Изменило что-то внутри, перестроило.       Но прогулку пришлось прервать из-за все-таки сорвавшегося ливня. Мы добежали до гостиницы и разошлись по номерам. Так, обыденно, как привыкли. Не знаю, что на меня нашло, но я решил, что это был тот самый момент, который подворачивается только раз в жизни и без стука вошел к нему в номер.       Шура ходил по комнате в одних шортах, успев, видимо, переодеть только низ.       — Ты чего? Забыл что-то? — а я стоял как истукан и все пытался перестать рассматривать его. Кажется, я знал, где расположена на его широкой спине каждая родинка, каждый шрам. Вместо того, чтобы ответить на вопрос, я просто выдал нелепую фразу, которая сегодня казалась еще нелепей.       — Ты такой красивый. — он улыбнулся и поблагодарил меня за столь неожиданный, но лестный комплимент.       — Саш, я хотел сказать, что… Сказать спасибо за эту ночь. Нам стоит чаще отрываться от остальных и проводить какое-то время вдвоем. Согласен? — ноги тряслись как у девочки-подростка, подошедшей к старшекласснику с признанием в любви. Такой ненужной этому парню, но необходимой ей.       — Дельная идея. Но сейчас я хочу одного… — секунды застыли в этот момент. Однако я ошибочно подставил одно под другое и конечно меня разочаровала концовка фразы.       — Спать. Так, что вываливай давай отсюда и дай мне пару часов. Я возвращаюсь к реальности. Жестокой реальности бытия, где все всегда сложно, где нельзя найти выход из сложившийся ситуации, где ты однажды понимаешь, что проще пустить все по течению к ебеням, чем пытаться что-то исправить и спасти.       Конечно, сложно. Особенно сейчас, когда одна ничтожная песчинка в тебе мешает быть счастливым, но мы старались преодолеть проблемы. Хотя, старается только он один. Поэтому, я сейчас доживаю свои последние минуты на окне, поглядывая вниз, на открывающую Москву, а он после звонка бросился на первый же рейс до столицы. Ко мне. Может быть все же стоило признаться раньше? А может нам не требуются слова и эти нежности? Может нам хорошо друг с другом вот так, когда каждый из нас находиться где-то поблизости.       Телефон, трезвонивший уже битый час, давно не издавал ни звука, но там все также светилась фотография Шурика и его номер. Чувствую себя паршиво. Он не заслужил такого отношения к себе. Но он обязательно поймет меня и простит.       Надеюсь.       Давно пора было бросить курить. Ломаю сигарету и разжимаю пальцы. Смотрю ей в след, представляя, как лечу сам. Туда. Вниз. И остаюсь там лишь мешком переломанных костей в луже крови. Как сбегаются люди, охают и ахают. Одни кричат, другие уже шепчутся о том, что сам виноват, третьи снимают на камеру, и лишь единицы пытаются все же вытащить с той стороны.