Я вас люблю, но я в говно

Когда жизнь Юрия Столешникова рушится, то он разгоняется и медленно тормозит в туннеле, будто это может хоть как-то символизировать то, что происходит с ним. Юрий в целом забавно любил символизм, а еще сарказм и глупые шутки с двойным смыслом. Любой бы сказал: " Юр, отсидись. Юр, такое бывает, зачем уходить?". А он сидел тогда, ждал отца и нутром чувствовал, что надо. Из него спортсмен, конечно, хороший, а вот футболист, как оказалось, говно. -Все, пап, хватит. Теперь я сам. Это "сам" длилось два года, это "сам" было выстрадано, вымучено. Ему скучно, ему не так. Американский футбол - вещь забавная, но Юрий никогда не любил валяться в грязи, будь это просто земля с водой или слова в сраных соц.сетях. "Метеор" кажется божьим спасением. Ну, или проклятьем, если присмотреться, хорошим таким, в которое повязнуть можно по самые уши, не выбраться, не выпутаться, а там может и не захочется вовсе. Юрию почти нравится. Юрию почти нравятся эти ребята, но не нравится их игра, нет огня, нет желания, цели, стремлений. Вспоминается почти то, как играл он - для отца, для клуба, не для себя. Он хоть раз для себя хоть что-то делал? Столешников может задуматься над этим вопрос на достаточно приличный срок. -Мы вас не сливаем, а вы просто не мешайте нам жить. Он бы и не хотел мешать, можно было бы отсидеться, вернуться на поле, если бы не травма. Травма более глубокая и сильная, чем раздробленный мениск или выбитая коленная чашечка, намного более серьезная, чем отрезанные детские мечты, когда семья распадается, когда кажется, что виноват местами только ты и никто более. Кажется. Ему все еще кажется, что он там, на поле, как орут трибуны, как они недовольны, кажется, что он снова просто пробьет парашютиком по центру, подведет, снова-снова-снова, даже когда пьяный в говнище, даже когда доказать им, идиотам что-то пытается, что нужно это не только ему, это им нужно в первую очередь, может впервые настолько сильно. -Один против всех, бухаю сквозь слезы. Варька права, наверное, была. А может и нет, черт ее подери, хорошая, красивая, но не его. Смешно, но Столешников неправильный во всем: бьет по центру, почти ненавидит людей, глаз кладет на юных мальчиков. К слову, о них… В этом трижды проклятым Новороссийске отдушиной стала не Варечка, не Лара, а Зуев. Смешно же. Боязливый, неказистый, глаза блестят то ли от страха, то ли от желания показать себя, мол, смотрите - умею, могу. А потом умеет, но не может, и смотреть за этим было бы даже смешно, не будь это так грустно, что ли. Зуева хочется оберегать и не важно - от страхов ли его, от монстров под кроватью, от Масикова, черт бы его подрал, не умеющего язык за зубами держать, или от него самого. Тренер же, нельзя же, слухи будут. Юрию на слухи плевать лет с пятнадцати. А потом оно все само как-то выходит, глупо, что ли. Сине-бело-голубая машина сама едет, надо было только подтолкнуть, мотор сменить да топливо другое - не деньги, не слава - увлеченность. Как детей пришлось, а по сути они дети и есть, пусть и достаточно большие. Обижаются так же, губы даже немного дуют, от чего смешно совсем кажется, и заржать бы, да снова несолидно. Само как-то выходит, сглаживается момент и с почти бегством в Москву, и с победой над Спартаком, и с травмой на поле, от которой Юрий теперь хромает на правую ногу после нагрузки. -Не страшно, до свадьбы заживет. Само как-то выходит, что они с тем же Зуевым идут по набережной, ночью, пьяные. Нет, не пьяные. Ужранные в ничто, если честно. В голове легко как-то, совсем нет ни мыслей, ни желаний. Есть звезды, есть море, редкие люди тоже есть. Вот он Зуев, красивый такой, волосы все в пучок собрать пытается, шатается при этом, нос смешно морщит и говорит что-то, говорит-говорит-говорит. Юрий почти улыбается. -Слушай… -ЮрВалерич? -Не-не-не, ты стой и слушай. Остановиться, пара шагов, еще немного, чтобы можно было сгрести его, тонкого такого, в объятия, прижать к себе, ткнуться в волосы, откровенно даже не пахнущие - воняющие костром. -Зуев, я вас люблю… -ЮрВалерич… -Тш-ш-ш. Я вас люблю, но я в говно. И совсем не важно и то, что плед с плеча сползает, да и то, что он шел в пледе тоже не важно. Не важно то, что на них может смотрят, что остальной основной состав идет где-то чуть дальше, шумный, веселый, не менее пьяный. Не важно, что на утро голова будет болеть настолько, что лучшим другом станут Ессентуки№17. Сейчас ничего особо и не важно, кроме, пожалуй, чертового Зуева в руках. Когда жизнь Юрия Столешникова резко решает повернуться к нему не задом, он, наверное, даже счастлив.