Часть 1
25 мая 2018 г. в 08:00
Всё началось вовсе не с праздничного ужина в честь помолвки Градении, как думали мама с папой. Всё началось вовсе не с того самого дня, как Пеймлия ночью в саду из окна своей комнаты случайно увидела человека в стареньком плаще. Всё началось с того, что однажды ночью — кажется, это был конец сентября, оказавшегося на редкость дождливым, холодным и противным, словно гигантский слизняк из маминого сада — Мелании Эртон ужасно захотелось пить.
Очень сильно захотелось пить. Прямо страсть как захотелось. Что совершенно невозможно стало терпеть, что все мысли вдруг стали только о маленьком глоточке воды , а пробраться тайком на кухню стало единственным возможным вариантом дальнейших действий со стороны Меллы.
Вообще, пожалуй, большинство историй во все времена с основания мира начиналось с того, что кто-то случайно оказался в нужное время в нужном месте. Именно что — совершенно случайно. Вообще-то, в её комнате всегда стоял графин с водой и стакан — на подобные случаи. Только вот обычно Мелания не просыпалась посреди ночи, а если и просыпалась, то пить никогда не хотела. Так что, не было совершенно ничего удивительного в том, что сегодня вечером у неё совсем вылетело из головы наполнить этот злосчастный графин.
В общем, делать было нечего — пришлось выбираться из тёплой постели, надевать почти стоптанные тапочки и заворачиваться в одеяло, после чего на ощупь пробираться к двери, ведущей в коридор. Сплошное мучение. Оставалось только надеяться на то, что в темноте Мелания не наткнётся на что-нибудь, не разобьёт и не перебудит весь дом. Последний раз такое случалось с ней года два назад, ей тогда было девять, и Уоткин до сих пор хохотал над ней каждый раз, как только ему представлялась такая возможность.
У Мелании было три сестры — Градения, Алетея и Пеймлия. И ещё брат, Уоткин. И все — старшие. Быть пятым — и самым младшим — ребёнком в семье преуспевающего лавочника Мелании казалось это каким-то проклятьем, иногда — даром небес. Она ещё и сама не успела определиться, чем же всё-таки больше, но родители баловали её точно больше, чем кого-либо из её сестёр в том же возрасте. Но брат и сёстры часто были совершенно невыносимы. Все они считали себя раз в десять умнее, опытнее, чем малышка Мелла, Градения, которой совсем недавно минуло девятнадцать, постоянно давала совершенно ненужные советы, которым и сама-то не всегда следовала, пятнадцатилетний Уоткин нередко потешался над ней, находя в манерах, поступках и внешности младшей сестры больше смешного, чем действительно можно было найти, четырнадцатилетняя Пеймлия постоянно задирала нос, дразнилась и каждым словом старалась уязвить сестрёнку как можно сильнее, а Алетея... Семнадцатилетняя Алетея с Меланией просто не общалась. Не сказать, чтобы игнорировала, как это иногда делала Пеймлия. Нет, Алетея никогда не опустилась бы до подобной глупости! Мелании даже подумать о таком не могла. По правде говоря, Алетея почти ни с кем не общалась, кроме, разве что, нескольких своих товарок из травоведного училища.
В коридоре всегда было немного светлее, чем в спальнях, и теперь Мелания могла вздохнуть спокойно — дорога до кухни была ей прекрасно знакома чуть ли не с самого рождения. Кухня находилась на втором этаже — прямо под папиным кабинетом, которым он всё равно никогда не пользовался, так что по большей части он служил складом для всевозможных детских поделок, подаренных родителям, и библиотекой (по мнению Мелании — потрясающе огромной, по мнению Градении — занимающей чересчур много места, по мнению Алетеи — ничтожно маленькой, чтобы возможно было уместить там хотя бы маленькую долю действительно важных и нужных книг).
На кухне Мелании удалось зажечь керосиновую лампу (и даже ничего при этом не разбить и не уронить), после чего она поставила чайник и стала ждать. Мысли о воде как-то сами собой испарились, и ей безумно захотелось чая. К счастью, в старой жестяной коробке было полно песочного печенья, и одного-двух съеденных на утро никто не сумел бы заметить.
А буря за окном бушевала нешуточная. Должно быть, для моряков и для тех, кто плавает на крылатых кораблях — просто катастрофа. Мелания обожала читать книжки о крылатых кораблях. Никто толком не знал, откуда они взялись, каким образом выбирали себе капитана (о, это было самое удивительное, крылатые корабли словно обладали собственным сознанием, умели думать и понимать, а ещё чувствовали человека, которого считали себе подходящим, и могли выбрать его своим капитаном, и тогда на теле этого избранника проявлялась печать, подобная той, которая была на носу корабля) и как оберегали тех, кто на них плавал. Одиннадцатилетней Мелании безумно нравилось представлять капитаном себя. Вообще-то, папа говорил ей, что она похожа на своего прадеда, который был моряком — такая же кучерявая, смуглая, коренастая и одновременно вертлявая. Так что... А почему бы и не помечтать? Алетею же отпустили в травоведное училище, хотя мама и возмущалась, считая это глупостями. Папа тогда долго объяснял маме, почему стоит отпустить её учиться, что Аля — самая умная из всех пятерых детей и что заставлять её всю жизнь прозябать в шляпной мастерской совершенно недопустимо. И вот Алетея училась уже четвёртый год, и должна была уже скоро (в июне, если говорить точно) получить удостоверение младшего знатока лекарственных трав и корнеплодов. Так почему бы им не отпустить Меланию в море? Впрочем, обычно мечты её сменяли одна другую столь часто, что нельзя было успеть зацепиться хотя бы за одну из них — иногда Мелании хотелось быть учёным, не по травам, а по каким-нибудь механизмам и машинам, потом ей хотелось стать градоначальником, а следом — водителем автомобиля или машинистом...
Папина лавка одежды находилась недалеко от порта. Вообще-то, портов было два, морской и воздушный, но о последнем почти не говорили в их семье, хотя лавка находилась к нему даже ближе, чем к морскому. О, маме совсем не нравился воздушный порт — она считала его странным и даже опасным. А Мелании нравилось забираться туда и наблюдать за тем, как крылатые корабли спускаются с небес куда-то вроде специальных помостов. Все они были разные. И совсем не похожие на обыкновенные парусники. И капитаны крылатых кораблей тоже были разные. Особенные. Попадались среди них и женщины — все совершенно необыкновенные. Мелании нравилось смотреть на это всё. Просто смотреть. А Градения, если находилась поблизости, просила её не считать ворон, грубо дёргала за рукав и почти тащила за собой.
Пеймлия в свои четырнадцать мечтала лишь выйти замуж за кого-нибудь побогаче и поудачливее, чтобы ни в чём себе не отказывать — особенно, в платьях, так как ей приходилось донашивать их за Граденией. Алетея была такой тощей, что за ней и Мелания едва могла что-либо носить. Приходилось донашивать уже за Пеймлией. А та уж точно не была такой аккуратной, как Градения. Так что, на большинстве платьев Мелании виднелись заплатки.
Градения-то носила хорошую одежду. Во всяком случае — новую. И только её. И Алетея тоже. Но Пеймлия и Мелания ещё учились в школе, и мама считала, что школьницам следовало одеваться как можно более скромно и просто. Было не придумать более простой одежды, чем старенькие платья Градении — коричневые, серые или тёмно-синие, с простыми рукавами, без всяких оборочек и кружавчиков. Обычные хорошие платья. Рабочие и удобные. Пэм их просто терпеть не могла.
Допив чай и прикончив уже пятое печенье (и заодно перемешав их в коробке так, чтобы не было заметно, что их кто-то брал), она уже думала возвращаться к себе в комнату — находиться на кухне одной становилось жутковато. Мелания погасила керосиновую лампу и двинулась обратно, стараясь двигаться ещё более бесшумно, потому что наткнуться на Уоткина сейчас было бы просто сущей катастрофой, а не просто неприятностью, как это бывало обычно.
Уже подходя к лестнице, Мелания услышала шум, доносившийся из лавки. Нет, её не слишком это удивило — в комнате Пеймлии не так давно начался ремонт, и на ближайшую неделю (как минимум, если Пэм решит ограничиться только новыми обоями и настенным зеркалом) её переселили в комнату к Алетее. С Пеймлией жить было совершенно невозможно, и не было ничего удивительно в том, что Аля предпочитала по вечерам заниматься уроками в лавке или шляпной мастерской — а это значило, что она могла задержаться там и на всю ночь, если волновалась слишком сильно. Мелания подумала, что с её стороны было бы неплохо предложить сестре чая и печенья — должно быть, та уже давно хочет перекусить, просто никак не может поднять голову от очередной умной книжки со всеми этими неудобоваримыми названиями разных растений и дурацкими картинками.
Мелания почти спустилась по лестнице, одной рукой придерживая сползающее одеяло и остановилась. Сначала её что-то насторожило, возможно, какой-то звук — понять этого она не смогла. Захотелось куда-нибудь спрятаться, а ещё лучше — убежать к себе в спальню и забиться там до самого утра. Любопытство отвергло эту идею сразу же. Как так вообще можно — даже не глянуть, хотя бы одним глазочком, на то, что происходит в лавке? У них в городке редко происходило что-то действительно интересное. А если и происходило — Меланию обыкновенно считали ещё слишком маленькой девочкой, чтобы она могла на это поглазеть.
Свет в лавке действительно горел. И Алетея действительно была там. Но не одна. И она вовсе не сидела за учебниками, как Мелла думала — нет, сестра суетилась вокруг незнакомого человека. Ни Аля, ни он не обращали на Меланию никакого внимания. И было с чего — этот человек был ранен. Он едва слышно постанывал, а Аля промывала ему раны водой из тазика и мазала их какой-то густой зелёной жижей, противной и жгучей, от которой любые раны заживали раза в два быстрее, а потом забинтовывала. Где-то на полу валялся серый старый плащ, уже довольно ветхий на вид, но, должно быть, ещё достаточно плотный.
Но Меланию поразило даже не это, хотя в лавку её отца никогда раньше не заходил никто, кому пришлось бы оказывать помощь — на спине этого мужчины была печать. Светящаяся тускло-алым печать крылатого корабля. Это был капитан. Настолько близко Мелла ещё никогда их не видела. Самый настоящий капитан... Подумать только! И печать у него была не в самом обычном месте — у большинства, насколько девочка это знала, печати проступил на предплечьях или ладонях.
И Мелания осторожно забралась в тот закуток, откуда её ни за что на свете не будет видно из лавки. И просто смотрела. Наблюдала за плясавшими на стене тенями, за угрюмым лицом человека, которого бинтовала Алетея. Капитан был довольно молод. Гораздо моложе, чем все те, кого она видела в воздушном порту. Наверное, он был ровесником жениха Градении — лет на шесть-семь её старше. И, пожалуй, красив — волосы у него были русые, вились, спадали мокрыми прядями на его лицо, и нос у него был довольно тонкий. И вообще... Мелания не знала, как это объяснить. Он просто казался ей красивым. И необычным. Капитан был чем-то похож на портреты всех этих старинных королей и герцогов, что хранились в школьных учебниках.
А потом Алетея помогла ему подняться на ноги, нашла в сундуке чистую поношенную одежду отца, которую уже приготовили на выброс, и дала капитану переодеться. Когда печать скрылась за плотной тканью отцовской рубашки, а Аля стала что-то говорить о травяном настое, Мелания осторожно выскользнула из своего убежища и поднялась обратно в свою спальню. Не хватало ещё, чтобы её увидели! А если они пойдут пить травяной чай на кухню — Мелла уже точно не смогла бы удрать к себе в комнату незаметно. А лишний раз объясняться перед Алетей совершенно не хотелось.
Уже забравшись в свою постель, Мелания подумала, что сегодняшняя ночь была самой необыкновенной в её недолгой жизни. Подумать только — настоящий капитан крылатого корабля в их доме! И Мелла видела его полчаса, довольно близко, и никто не расталкивал её и не торопил, как это бывало в порту...
Всю ночь Мелании снилось огромное воздушное море и необычайные небесные города и замки, которые иногда можно увидеть с земли, когда они пролетают над их городком.
В следующий раз капитан появился в их доме где-то через месяц. Ещё более потрёпанный, гораздо более счастливый и с редкой птицей на плече. Мелания в тот раз только-только вернулась из школы. Школьное платье было ей немного коротковато — Пеймлия и Градения были ниже её ростом, когда носили его, а все платья, которые носили позже, были Мелле велики и длинны, — на носу у неё красовался пластырь, так как вчера им с Уоткином не посчастливилось столкнуться лбами в узком коридоре, а шляпка пришла в совершенно негодный вид, так как Мелания, желая доказать несносной Лакретии свою смелость, забралась на забор, и шляпка слетела с её головы и зацепилась за какое-то дерево, откуда потом было так трудно её сбить. Нельзя было представить дня более неудачного.
Так думала Мелла ещё утром, ковыряясь в пересоленной слипшейся каше и споря с разошедшейся Пеймлией, которая без конца хвасталась тем, что в этом году уже наконец закончит школу. Думала так и в школе, когда начали проходить эти отвратительные хоралы, которых она просто терпеть не могла. И возвращаясь из школы — в помятом платье, что было мало, с разодранной коленкой, промокшая едва ли не до нитки и с испорченной шляпкой.
Мама будет ругаться из-за испорченной вещи. Точно будет ругаться. Шляпка была новая. И вообще — к порче одежды она относилась серьёзнее некуда. Да ещё и эти хоралы... Мелания совершенно не умела петь и просто ненавидела стихи. Не самое удачное сочетание, когда учителю поручили подготовить выступление к зимним праздникам. И Мелла очень боялась, что на концерте она умудрится сфальшивить несколько громче обычного. Проще будет прикинуться больной и не получить подарков на школьном празднике, чем ловить на себе укоризненные взгляды из-за пары неверных нот.
Мнение об удачности сегодняшнего дня у неё поменялось, как только Мелания зашла в лавку. Открывала дверь она ещё совершенно расстроенная и почти разозлённая на всех подряд, а потом....
Капитана Мелла узнала сразу же, как только увидела. И почти сразу поймала себя на том, что почти бессовестно разглядывает его — впрочем, ни мама, ни кто-либо из сестёр не сделал ей замечания, а сам капитан, кажется, не особенно это замечал. Он о чём-то тихонько шептался со своей странной птицей. Та презрительно поглядывала на хозяина и ковырялась в своих перьях.
Даже вопль Пэм, попросившей сестру принести ей какие-то швейные принадлежности, не вернул Мелле отвратительного настроения. Она быстренько сбегала наверх, в комнату, вспоминая, что обычно подобные вещи лежат в мамином ящичке, принесла, вручила Пеймлии весь ящичек (под недовольное ворчание той) и снова встала у одного из столов. Теперь она могла смотреть на капитана так долго, как только захочет, пока он не уйдёт.
Мелания разглядывала его одежду. Её просто раздирало от любопытства — в прошлый раз она смогла увидеть лишь тёмный старый плащ, так как куда больше в тот раз её волновала красная печать на его спине. Должно быть, плащ, который она заметила тогда, был этот, серый, который сейчас был надет на капитане. С кучей прорех, кое-какие были зашиты, и явно наспех. Вся одежда на нём была довольно старой, потрёпанной, пыльной — словом, такой какую в семье Эртон обычно носила она, Мелания, из-за своей вечной неловкости. Мама не считала необходимым покупать ей обновки каждый раз, когда одежда выходила из строя, а самой Меллы денег пока не было — в отличие от Градении и Уоткина, она ещё не работала в родительской лавке, да и снадобья для местной аптеки, как Аля, тоже не делала. Но вряд ли капитан страдал из-за того, что у него было мало денег — на его руке Мелания увидела довольно хорошие часы. Когда она проходила с папой мимо магазина с часами, он всегда заглядывался на них и говорил, что купить такие себе он не может — слишком уж дорогие.
Рассматривала Мелла и лицо — не столь угрюмое, как тогда, ночью. Впрочем, тогда капитан был ранен. Но сейчас он здоров. Конечно, он был несколько веселее. Это вполне нормально, сказала себе она. Большинство моряков носят бороды, почему-то вспомнилось Мелании. И те, кто плавал на крылатых кораблях — тоже носили бороды. Но её капитан был гладко выбрит. Возможно, поэтому он казался моложе тех, кто обычно взмывал в небо на крылатых кораблях?.. Да нет... Вряд ли.
У Мелании была целая гора вопросов — о кораблях, об Алетее, о странной птице капитана, о том, где именно он мог получить такое ранение, что пришёл в лавку торговца одеждой посреди ночи... Но о крылатых кораблях — в первую очередь. Потому что Мелла мечтала о них с самого детства, и ей ужасно хотелось хоть один раз ступить на его палубу. И взлететь тоже безумно хотелось. А ещё ей хотелось покормить чем-нибудь птицу. Хотя та и казалась ей довольно страшной. И она жутко боялась, что капитан может прогнать её, отмахнуться, начать ругаться...
Мелания хотела быть храброй. Она тщательно старалась развивать в себе это качество — лазала по заборам и по деревьям, ловила кошек, подходила к отцовским лошадям — раньше её было не заставить даже приблизиться к конюшне, но сейчас она не боялась даже кормить яблоками любимого папиного коня. А тут её подстёгивало ещё и любопытство — разве могла она позволить себе не подойти к капитану? Он вряд ли видел её в тот раз. Да что уж там — скорее всего, и вовсе не видел. В ту ночь ему было не до любопытных маленьких девочек, сующих нос не в своё дело. И Але тоже. Они оба просто не заметили Меланию, и для всех троих, пожалуй, так было лучше.
В кармане у Меллы лежало печенье — вообще-то, она просто забыла съесть его в школе. Сейчас это показалось ей большой удачей. Мелания заставила себя подойти к капитану. Тот обернулся к ней, посмотрел удивлённо и, должно быть, отметил внешнее сходство с Алетеей — у неё тоже были тёмные кудрявые волосы, и глаза были почти такие же, Мелла всегда ими гордилась. Что-то промелькнуло у него во взгляде, и Мелания поняла, что ему тоже стало любопытно. Это не могло не радовать — взрослым редко бывает любопытно, и чаще всего они сильно злятся, когда любопытство берёт верх над кем-то из детей.
— Можно я покормлю вашу птицу печеньем? — спросила Мелла тихо-тихо, осторожно подходя к капитану ещё ближе и с опаской поглядывая на яркое существо на его плече.
Птица переминалась с лапки на лапку и горделивым презрительным взглядам окидывала всех, кто к ней подходил. Капитан нежно погладил птицу, и та что-то пробормотала. Мелании даже показалось, что нечто похожее на человеческую речь. Мелла даже вздрогнула от неожиданности. А капитан рассмеялся. Просто рассмеялся, и она почувствовала себя гораздо спокойнее.
— Только не давай ему слишком много, — сказали ей так же тихо и всё продолжая улыбаться, и Мелания сама улыбнулась.
Капитан присел перед ней на корточки — иначе Мелла ни за что на свете не дотянулась бы до его плеча. Она отломила от печенья кусочек и протянула руку. Птица выхватила лакомство из её пальцев своим крючковатым клювом и стала есть. Почему-то это привело Меланию в восторг. Ей захотелось захлопать в ладоши. Но ей совсем не хотелось показаться глупой или странной в глазах капитана, и Мелла сдержалась. Хоть и с большим трудом.
— Твоя старшая сестра сегодня дома? — спросил он.
Мелания сразу же выпалила, что Алетея придёт с учёбы где-то через час. Капитан сощурился и, кажется, сообразил, что она видела его той ночью, так как снова расхохотался в голос. Мелла едва не стукнула себя по лбу — если она хотела сделать вид, что совсем не знает его, ей следовало спросить, какую из сестёр он имеет в виду. Разведчик из неё не самый хороший. Мелл давно это знала. Но так проколоться...
— Передай ей, что Хорен завтра будет ждать её на Летней площади, — сказал капитан, взъерошил Мелании волосы и тут же ушёл из лавки.
И Мелла, наверное, минут пять просто стояла и смотрела на дверь. Потом она спохватилась и бегом кинулась в свою комнату. Ей было стыдно, безумно стыдно, что скрыть своё присутствие в ту ночь не удалось. И любопытно узнать о Хорене ещё что-нибудь — теперь, когда Мелания знала его имя, она получила так же возможность узнать в порту, как называется и как выглядит его крылатый корабль. И, возможно даже, ей позволят подняться на него и посмотреть.
Алетее о капитане Хорене она сказала уже за ужином — точнее, за минуту до него. Просто шепнула ей на ухо и тут же вернулась за стол, беспокоясь, что та начнёт расспрашивать. Но Аля ничего не сказала. Лишь коротко кивнула и села за стол, словно ничего и не было. Даже волосы не поправила, и в лице совсем не изменилась, сколько Мелла не пыталась увидеть хоть какой-нибудь признак эмоций на её лице.
Мелания чувствовала себя не слишком-то хорошо. Она ожидала другой реакции от Алетеи. Например, что-то похожее на благодарность — когда Мелла передала подобную весточку от Дастина, Градения выглядела очень счастливой, и на следующий день купила сестре каких-то сладостей на ярмарке. А тут... Ничего. Никакой реакции — ни удивления, ни какой-никакой радости... Даже обидно как-то. Мелания подумала, что если бы её приглашал на свидание самый настоящий капитан крылатого корабля, она была бы на седьмом небе от счастья. А Алетея казалась совершенно отстранённой. Она даже ни на кого не смотрела. Просто ела и даже ничего не слушала.
За столом, как и обычно, много говорили. О делах в лавке, о людях, которые туда заходили, о школе — Пэм наябедничала матери, что Мелания лазала по забору, а та в ответ рассказала, как Пеймлия улизнула с занятий после обеда. И Пэм пыталась пнуть её по ноге под столом, но попала по ноге Уоткина, который тут же пнул её в ответ.
Градения за ужином ещё сказала матери, что ни разу в жизни не видела человека более отталкивающего, чем один покупатель сегодня — тот, с безобразной разноцветной птицей на плече, а Пеймлия сказала, что он был бы красавчиком, если бы его плащ не был таким отвратительно старым и потрёпанным. Мелания случайно услышала это, и это почему-то показалось ей отвратительным, хотя обычно она и сама активно принимала участие в обсуждении покупателей. Обычно это было весело, но сегодня у Меллы не было никакого желания что-либо говорить про него.
На следующий день, ни мама, ни Градения, ни Пеймлия его не помнили (а Аля, всё-таки, выскользнула из дома куда-то, и мама всё утро искала её, и только Мелла знала, где именно могла быть Алетея). Сколько Мелания себя знала — они всегда забывали всё самое важное. Впрочем, девочку это нисколько не волновало. Она просто пыталась изобразить в новеньком альбоме птицу — ту яркую птицу с плеча капитана. И Мелла даже нашла, как она называется, в одной из папиных энциклопедий.
Ещё два месяца спустя Алетея внезапно попросила родителей отпустить её покататься на коньках. Вообще-то, она не каталась с тех пор, как поступила в своё травоведное училище. И она терпеть не могла, когда кто-либо отвлекал её от занятий и куда-то приглашал. Родители были только рады, и Аля выпорхнула из лавки, закутавшись в ватное пальто и пуховый платок.
Вечер тогда был холодный и снежный, небо уже стало тёмное-тёмное, но на улицах было потрясающе светло из-за новых фонарей, которые поставили всего месяц назад — королева назначила нового градоначальника, и он изо всех сил старался доказать, что достоин оказанной чести. Мелании нравилось. Только ей пришлось всю прошлую неделю проваляться в постели, а сейчас её ещё никуда не отпускали — на праздники она, всё-таки, заболела. И Мелла просидела в лавке, прижавшись к маме и наблюдая за её работой, до самого вечера. И видела, когда Алетея вернулась домой — растрёпанная, раскрасневшаяся, весёлая.
Глаза у неё сияли, и сама Аля почти порхала по комнате. Она едва не танцевала, только вот при матери старалась вести себя более сдержанно. Сколько Мелания себя помнила, Алетея всегда старалась держаться сдержанно, когда знала, что её кто-то видит, но Мелла в свои одиннадцать уже умела наблюдать исподтишка — у неё было три старших сестры и брат, и, хотела она того или нет, умение наблюдать за ними приходило само собой и никуда не собиралось деваться.
Мелания смотрела за Алей тихонько — стараясь, чтобы её никто даже не заметил. Подмечала. Запоминала для самой себя и продолжала рисовать в альбоме птиц из той энциклопедии. Книжка вообще оказалась довольно занятной. Мелла даже стала больше сидеть в лавке — в дальнем уголке, с энциклопедией, альбомом и красками, находя птиц поинтереснее, тех, кого она никогда в жизни не видела и вряд ли когда-нибудь увидит. Только если Алетея решит переехать в столицу поступать в Королевскую академию. Тогда у Мелании был шанс посетить королевский парк с животными и увидеть кого-то экзотического своими глазами. Как того попугая на плече у капитана Хорена.
А в поведении Али почти ничего и не поменялось. Она не стала вдруг вздыхать, любуясь в окно на луну (Пэм всегда так делала, как только появлялся кто-то, кто ей нравился, а такое случалось примерно раз в неделю) и не начала спешно учиться готовить какие-нибудь вкусные пироги (Градении хотелось, чтобы Дастин влюбился в них, тогда, считала она, он точно на ней женится). Аля вела себя... обычно.
Алетея не стала корпеть над книгами меньше. Нисколько — напротив, училась и училась, будто только это могло отвлечь её от тех мыслей, которые она пока не собиралась признавать своими. Во всяком случае, Мелания надеялась, что это было именно так. Иначе её наблюдения можно было признавать совершенно бесполезными и ненужными.
В феврале Алетея нервничала и волновалась больше обычного. Не могла усидеть на месте, дёргалась и взрывалась от каждого пустяка — на Градению, на Пеймлию, на Уоткина... Мелания, должно быть, единственная подозревала, в чём дело, и потому старалась лишний раз не попадаться Але на глаза. В феврале всегда много бурь. И в небесном море даже опаснее — там ещё меньше островов, и корабль может разбиться на части прямо в небе, если не слишком-то крепок.
В марте Алетея ходила радостная-радостная и купила себе пурпурную бархатную юбку и чёрную вязанную кофту. А ещё стала укладывать волосы иначе. И Мелания впервые подумала, что Алетея на самом деле очень красива. Просто почему-то не слишком любит этого показывать. Даже странно, если подумать, как Пэм печётся о своей внешности, о том, чтобы не выглядеть скучной и обычной. Впрочем, подумалось Мелле, Алетея никогда не выглядела обычной. Даже в самом обыкновенном и скучном сером платье. Просто такой красивой она тоже не выглядела.
В апреле Пеймлия увидела силуэт человека в плаще в саду ночью из окна своей спальни (кажется, тогда как раз у неё был период вздыхания на луну по новенькому мальчику из школы). Вообще-то, Пэм была немного близорука и любила приврать. Так что, её рассказу никто не поверил — Уоткин хмыкнул, что, должно быть, она, трусиха, просто испугалась какой-нибудь простыни, которая сушилась во дворе у соседей, папа только улыбнулся, а мама сказала, что, вероятно, Пеймлии что-то просто привиделось. Алетея держалась спокойно. И Мелания в который раз удивилась её выдержке.
В мае у Али появился серебряный медальон с каким-то драгоценным камнем — Мелла не слишком-то хорошо в них разбиралась, да и украшение видела лишь мельком. Остальные в семье не заметили вовсе. Алетея обычно никогда не носила украшений, но с этим не расставалась ни на секунду. Нет, она не теребила его, не рассматривала ежесекундно, как это сделали бы Градения или Пэм, но сам факт того, что Аля его носила, казался Мелании уже весьма значимым.
Но родители увидели всё лишь на праздничном ужине, когда Градении сделали предложение руки и сердца. Дастин был хорошим парнем, получившим в наследство от своего отца сапожную мастерскую, крепким и добрым малым, которого все в городке любили за весёлый характер. Лучше жениха для Градении и представить было нельзя — во всяком случае, так твердила мама, а сама Гради улыбалась и просто сияла от гордости. И Дастин тоже улыбался. Он без конца повторял, что будет счастлив видеть кого-то из своей новой семьи в сапожной мастерской в любой день, а папа всё повторял, что им стоит поехать в путешествие сразу после венчания — на недельку-другую в соседний городок, где жили обе бабушки счастливой невесты.
Уоткин, которому через пару дней должно было исполниться шестнадцать, был не слишком доволен этим событием — ему казалось, что из-за грядущей свадьбы Градении (дату назначили через месяц) все совершенно забудут про его день рождения. Наверное, так и будет, сказала себе Мелания. Не хотела бы она, чтобы помолвка Али, Пэм или самого Уоткина пришлась на её день рождения. Мелла даже подумала — а почему, собственно, Дастину было не подождать хотя бы денька три?
По случаю торжества был накрыт пышный стол, и Алетея ещё утром предупредила, что собирается пригласить на ужин одного человека. И улизнула из дома. Так незаметно и изящно, как в их семье умела только она — как Мелания ни пыталась повторить, её обычно ловили при выходе из лавки.
Мелле поручили сервировать стол, что она и делала с большим удовольствием — пожалуй, с обязанностями в этот раз ей повезло. Градениии приходилось готовить вместе с матерью, а Пэм поручили мыть полы и протирать пыль, так как посуда обычно валилась из её рук и разбивалась, как только Пеймлия брала её.
Когда всё было готово, мама отправила всех переодеваться — в красивые новые платья, сшитые специально для подобных случаев. У Мелании платье было из тёмно-синего бархата. По правде говоря, если бы ей предоставляли возможность выбирать, она выбрала бы для себя красное или лиловое, но такой возможности ей не предоставлялось. Мама заплела ей аккуратные две косички и уложила их в узел на затылке, после чего сделала такую же причёску Пеймлии (под возмущённые вопли со стороны той и под тихое ворчание о том, что ей больше нравится розовый цвет, и она не понимает, почему должна носить одинаковые платья и причёски с такой малявкой, как Мелла).
Ближе к вечеру пришёл Дастин — с улыбкой до ушей, во взятом напрокат фраке (фрак был ему маловат), огромным букетом для мамы Мелании и золотым колечком для Градении. Гради едва не кинулась ему на шею — сдержалась лишь под пристальным взглядом матери. Пэм всё ещё дулась на маму, и Дастина встретила с кислым выражением на лице. Пеймлия с Уоткином могли бы начать соревноваться — кто из них больше не рад приходу Дасти в этот вечер.
Когда ужин уже начался, Алетеи всё ещё не было. Это показалось Мелании странным — обычно Аля не опаздывала. Нет, она могла засидеться над книгой или над тетрадкой, испещрённой какими-то формулами и рисунками с разными растениями, но, гуляя где-то, она обычно возвращалась вовремя. Пугающе вовремя — именно в ту минуту, когда это было необходимо.
За столом говорили какие-то тосты. Мелла потихоньку потягивала компот из своего стакана и думала об Алетее и Хорене. По правде говоря, она не видела его с того дня, когда он появился в их лавке с попугаем. Зато в апреле успела узнать, что корабль его назывался Пламенной Агореей, а сам Хорен был кем-то вроде контрабандиста или пирата, которого никто никогда не поймал на контрабанде или захвате чужого корабля, но слухи о преступлениях которого упорно распускали, хотя на это не было никаких оснований. Мелании нравилось собирать сведения — она даже купила себе специальный блокнот на январской ярмарке, куда записывала всё, что сумела узнать и запомнить. Для Хорена были выделены отдельные десять страниц. По правде говоря, он был единственным интересным человеком из всех, кого Мелла знала в свои двенадцать. Узнавать сведения о ком-то ещё было не столь увлекательно.
Наконец, раздались шаги, и Мелания едва не подскочила на месте — в дверном проёме стояли Алетея и Хорен. И капитан был всё в том же сереньком старом плаще, который был на нём и в ту дождливую сентябрьскую ночь (точнее, рядом с ним, но Мелла не считала это важной подробностью). На обветренном лице капитана застыло выражение крайнего удивления происходящим. Кажется, он даже был несколько смущён. И только найдя взглядом Меланию, которую уже видел однажды, попытался улыбнуться.
Алетея держала его за руку, даже скорее за рукав его куртки, который виднелся из-под плаща. И, кажется, это была только её идея — прийти прямо на праздничный ужин и познакомить Хорена с родителями. Мелла едва не хихикнула — да уж... Похоже капитан был не особенно в курсе её намерений. Это было даже забавно. Капитан, впрочем, взял себя в руки и поздоровался взглядом сначала с папой, а потом с Дастином. Уоткина он даже не заметил, к большому неудовольствию брата Мелании.
— Я уезжаю в столицу в августе, — сказала Алетея, даже не проходя за стол, и так твёрдо, что Мелании показалось, будто бы у неё в голосе звучат те стальные нотки их градоначальника. — Я смогла поступить в Королевскую академию на фармацевта. И после окончания, через четыре года, я выйду замуж за Хорена, — она показала рукой на капитана, будто бы это и так не было понятно. — Мы помолвлены с мая.
Дзинь!.. Кажется, бутылка с прадедушкиной настойкой выпала из папиных рук и разбилась. По лицу Градении поползла тень, она чуть не плакала, и она даже едва не пнула под столом Дастина, который продолжал глупо улыбаться и вообще, кажется, был вполне не против разделить внимание с кем-нибудь ещё. Насколько Мелания знала, он вообще не любил, когда его персоне отводилось слишком много взглядов и слов. Пеймлия глупо захихикала.
— Алечка! — воскликнула мама, всплёскивая руками.
На лице Алетеи невозможно было прочесть каких-либо эмоций. Она, кажется, чувствовала себя вполне уверенно, хотя Хорену явно было неловко находиться в эпицентре назревающего конфликта. Пеймлия толкнула Меланию локтём в бок и шепнула, что с убранными в хвост волосами этот парень всё-таки красавчик даже в этом отвратительном плаще. Мелла нахмурилась — слово «красавчик», применяемое Пэм направо и налево в отношении большей части мужского населения их городка ей не слишком нравилось в принципе. И уж тем более — по отношению к её капитану. Ну... К капитану Алетеи, если говорить честно.
— Алетея Бернадетт Эртон! — воскликнула мама снова и так жалобно, что Мелании даже стало её жаль.
Да... Вряд ли мама планировала что-нибудь такое в отношении кого-либо из своих дочерей — кажется, она мечтала о том, чтобы побывать на помолвке каждой, познакомиться с женихами задолго до того, как они таковыми становятся... Мелла понимала. И понимала, что, возможно, ей лучше было рассказать обо всём сразу, как только она увидела...
Нет, не лучше. Не стало бы лучше, даже если бы Мелания рассказала всё, что знала, всё, что предполагала и поддержала бы Пэм в апреле. Никто и никогда не верил детям. Тем более, тем, кто считал себя довольно наблюдательным и обладал неплохой фантазией. Да и Мелания и сама не была уверена, что всё именно так, как она думала.
Но всё оказалось даже лучше, чем Мелания думала!
Потом было ещё много чего — ссоры и скандалы всё следующее лето, когда Аля отстаивала своё право учиться на фармацевта, собранные аккуратно книги и одежда, побег в середине июня на крылатый корабль Хорена (Мелле удалось там побывать, и она сочла Пламенную Агорею самым потрясающим из всех летающих кораблей), к огромному ужасу матери, отъезд в столицу в августе, долгая учёба Алетеи в академии, встречи один раз в год на семейном празднике и обеде в честь него всей семьи (Дастин и Хорен теперь тоже считались)...
Но главное было другое — всё это началось вовсе не с праздничного ужина в честь помолвки Градении.