Дай мне услышать твоё сердце

— Лихт, я вернулся, — крикнул Швейцария, смахивая с плеч снег. Ответом ему была тишина. Странно, обычно она тут же выбегала и обнимала его. Баш уже даже начал привыкать к таким встречам, поэтому тишина насторожила его. Коридоры были окутаны сумерками и только из одной комнаты пробивался тусклый луч света. Сквозь щель Баш увидел, что Лили сидела за столом, сжимая ручку и выводя слова. Она склонилась всем телом, плечи её слегка дрожали. Комната освещалась только настольным светильником, который отбрасывал длинные тени, и свет его не доходил до дальних углов. От этого всё дальше пары метров от стола было погружено в мрак. Прислонившись к стене, Швейцария вгляделся в её лицо: безжизненно бледная кожа, тусклые глаза, сбивчивый, словно бессознательный шёпот. Только сейчас Баш понял, что в комнате стоял ужасный холод. Он струился по полу, выбирался наружу и словно опутывал тонкую фигурку Лихтенштейн. Она же просто не замечала холода, хотя кончики её коротких волос слегка покрылись инеем. Резкий порыв ветра пролетел через комнату, распахнув дверь. Лили машинально повернула голову, поднялась и, еле переставляя ноги, направилась к двери. Швейцария решил, что не будет больше прятаться, и встал в проёме. Лили замерла, будто не верила глазам, но тут же вышла из оцепенения, медленно подошла и прильнула к его груди. Баш растерялся: никогда ещё Лили не вела себя подобным образом. Он провёл пальцами по её волосам и обнял, стараясь унять дрожь. — Лихт… — Тихо, — сказала она вздрагивающим голосом и накрыла его ладонь своей. — Тихо… Пожалуйста, дай мне услышать твоё сердце. Холодный воздух проникал под одежду, но странно было, что Баш не ощущал этого. Что-то сжалось внутри, изменилось от шёпота этой девушки, которая беспокойно отсчитывала удары. Наконец она подняла глаза, мягко улыбнулась и шумно выдохнула. — Спасибо, что вернулся. Теперь я смогу заснуть, — на следующие вопросы она уже была не способна отвечать и от усталости падала с ног. — Сколько были открыты окна? — в пустоту спросил Швейцария. Он легко подхватил Лили на руки и отнёс в свою комнату. Там было намного теплее, Лихтенштейн быстро согрелась и заснула раньше, чем успела лечь в кровать. Баш осторожно укрыл её и пригладил растрёпанные волосы, с внутренним беспокойством осматривая пока ещё не очень заметные синяки под глазами. Что могло случиться за те пять дней, которые он не был с ней? В комнате Лили было по-прежнему гулял сквозняк, и через окно ветер задувал редкие снежинки. Цвингли захлопнул форточку и невольно посмотрел на стол, освещённый лампой. В пятне света лежала раскрытая тетрадь. В углу последней страницы стояла клякса, чуть выше — незаконченная фраза. «Мне страшно, Клари…». Баш перевернул несколько листов, отыскивая даты или что-то подобное. Последняя запись стояла под сегодняшним числом. Буквы дрожали, соскакивали со строк и нетрудно было понять состояние Лихтенштейн во время написания, хотя внешне ничего подобного видно не было. «Дорогая Кларинс*, я не сплю уже третий день. Я готова делать что угодно: готовить, шить, рисовать. Что угодно, только бы не закрывать глаза. Чувствую, что опять увижу этот кошмар. Он преследует меня. Холодный, стальной голос и бесчувственный взгляд. Я ощущаю его за спиной. Дома я одна. Извини, что показываю свои страхи, но пишу тоже только чтобы не заснуть. Мне страшно, Клари…» — Не могу вспомнить страны с таким названием. Кларинс. Хотя она вполне могла придумать её, — бормотал Швейцария, открывая первую страницу «переписки». Он понимал, что поступает нечестно, когда читает чужой дневник, но ему хотелось узнать больше о новой знакомой Лили. Оказалось, что это на самом деле вымышленный друг. «Общение» началось около двух месяцев назад с рисунка Кларинс цветными карандашами. На разлинованной бумаге была изображена девушка лет двадцати с пепельно-русыми волосами, собранными в низкий хвост с редкими выбивающимися прядками на лбу. Она смотрела уверенно, в серых глазах чувствовалась решительность и желание действовать. Со следующей страницы шли пронумерованные записи, где Лили изливала душу подруге. Нередко в обращениях встречалось имя Юмико**. Похоже на японское… Кику подсказал или сама услышала где-то? В некоторых записках Лихтенштейн расспрашивала её о жизни, интересовалась увлечениями. И всё же основную часть писем составляли размышления Лили. «Ты знала те ощущения одиночества, чувства, что тебя просто бросили, и ты разорена? Я никогда не хотела исчезнуть, но в один момент оказалась на грани жизни и смерти». Она рассказывала о своих худших годах не чтобы вызвать жалость, а просто выговаривалась. Через несколько писем в тексте Швейцария впервые увидел своё имя. Любое упоминание о нём было наполнено каким-то особенным светом. Баш быстро пролистнул несколько страниц только из-за того, что не хотел сильно углубляться в личные дела девушки… И понимал, что все слова вызывают у него тепло, которое он никогда не чувствовал раньше. Лили писала просто, однако вкладывала в слова, кажется, больший смысл, чем хотела. Наконец он нашёл страницу, где письмо было написано на следующий день после его отъезда. «Кларинс, сегодня мне впервые за несколько лет приснился кошмар. Я стояла в полной темноте и меня вёл единственный огонёк. Он указывал мне путь, а вокруг я слышала голоса. Они останавливали меня, просили идти назад, но я не могла повернуть, ноги не слушались. Наконец огонёк остановился и, вспыхнув, исчез. Тьма рассеялась, а под ногами хлюпнуло. Опустив глаза, я поняла, что наступила в кровь. К горлу подступила тошнота, мне хотелось проснуться сейчас же. Не смея думать, что произойдёт дальше, я посмотрела вдаль. Всё окутывала серая дымка, неприятный запах пороха затуманивал сознание, а впереди не было видно дальше пяти шагов. Однако я всё же шагнула, едва справляясь с головокружением. Чувство чего-то горького, печального уже сейчас сковало меня.» Буквы вновь начали соскакивать со строчек, встречалось всё больше сморщенных островков бумаги с размытыми чернилами: Лили не сдерживала слёз. «В один момент стало понятно, почему голоса так настойчиво просили уйти: я увидела братика. Он лежал замерев, ладони его были алыми от крови. От одного взгляда мне стало ещё хуже. Холодные капли пота текли по моим щекам. Или это были слёзы? В мыслях было пусто. Неужели опять одинока? Снова одна… Мечтала, чтобы сон быстрее кончился. Но вопреки своему желанию я шла. Шагала, не ощущая ничего, и вдруг увидела, как он медленно, через силу повернул голову. Я перешла на бег и рухнула на колени рядом с ним, споткнувшись о что-то. Братик слабо коснулся моей щеки и улыбнулся. Сдерживать слёз уже не было сил, я упала лицом ему на грудь и наконец проснулась. Меня трясло, подушка была мокрой от слёз, страх после сна не исчез. Юмико, что мне делать? Как успокоиться? Открыла окно, от холода не засну. Ещё от одного мне больно: почему именно в этом кошмаре я увидела его улыбку? Он так редко улыбается…» Швейцария захлопнул тетрадь. Он не мог больше это читать. Слишком живописно представил её сон в мыслях. Задумавшись, Баш вернулся в свою комнату и встал перед зеркалом, рассматривая своё лицо. Редко улыбается, это так. Потому что никогда не умел. Но что он может с этим сделать? Даже ради Лихтенштейн выдавливать из себя — будет похоже больше на гримасу. Швейцария подошёл ближе к Лили: она сжалась комочком, сунув лицо в подушку, на её ресницах едва-едва были видны капли. — Снова… — Баш утёр слезинки и присел рядом. Кажется он уже когда-то зарекался проводить с ней больше времени, но постоянно всё срывалось, появлялись дела. И вот до чего дошло: бедной девушке начали сниться кошмары про одиночество. Лёгким движением он перенёс её головку себе на колени, растрепав чёлку. Она вздрогнула и открыла глаза. — Всё хорошо? — Баш даже удивился, насколько мягко прозвучал его голос. Девушка слабо сказала что-то и закашлялась. Неужели заболела? Швейцария озабоченно положил ладонь ей на лоб, но не смог понять. Тогда он медленно наклонился и дотронулся до лба губами. — Ты горишь, милая. Нельзя же себя так изматывать. — Но мне было страшно… — Лили ошарашенно смотрела на него. Его прикосновения были такие тёплые, а губы неестественно горячими. — Предупреждай, когда уезжаешь надолго. — Я боюсь за тебя, за твоё здоровье. Не стоило эти дни сидеть с открытыми окнами, пожалей мои нервы, — пробормотал он, словно не услышал последних слов. Лили тихо рассмеялась и Баш понял, что ему тоже хотелось смеяться и не мог сдерживаться. Он почувствовал, как на лице появляется настоящая, тёплая улыбка. Не увидел, но ощутил, как от этой улыбки по всему телу разлилось неясное светлое чувство. — Спасибо. — За что? — удивилась Лили. — Ты научила меня улыбаться. Только за это надо благодарить тебя несколько раз, — Швейцария вдруг поднял её и обнял, зачем-то зарывшись носом ей в волосы. — Ты ведь не против? Ну и хорошо. А теперь давай подумаем, чем тебя лечить. И прошу, если снова приснится кошмар, говори мне сразу. Я тебя обниму и успокою. — Хорошо.

***

Швейцария вытащил раскрытую тетрадь из-под локтя Лихтенштейн. Она не почувствовала, повернув голову в другую сторону. Ей уже стало лучше, Баш это видел и ощущал. Взглянув на запись, он невольно снова улыбнулся. «Дорогая Кларинс, сегодня всё хорошо. Я выздоравливаю, а братик улыбается. Не знаю, что мне ещё нужно для счастья. Наверное, и этого хватает».