***
Их выдергивают только на тренировки, выкидывая пустующие полигоны, и учат, учат, учат. Учат, как правильно пилотировать, как убивать ревозавров, как не говорить лишнего, как быть куклой в стальной стометровой броне и как быть на своём месте, уготованном тебе при самом рождении. И все, вроде бы, остаются довольны. Такая достойная награда — служить во благо города, который они видели лишь из иллюминатора корабля, пролетая над местностью. Арима говорит будничным тоном: «Покажете себя хорошо, и вас похвалят, не покажете — не выживете», Акира мягко одергивает его, но смысл слов доходит до них моментально и повисает в воздухе дамокловым мечом. Коори остаётся в смотровом зале: девочки, которая должна была быть его парой, больше нет. Девочка, которая так и не смогла синхронизироваться со Франксом. Девочка, от которой осталось только имя (код) в памяти: её вещи исчезли из особняка в одну ночь, и никто не успел заметить. Просто на утро их и её не стало. Её имя всё ещё вертится на языке горечью, но Коори знает, что ненадолго; помнит, что в Саду их было больше двадцати — всех тех детей, чьи лица стерлись даже из воспоминаний, оставив за собой лишь смазанные образы, — а сейчас восемь. Семь, поправляет себя Коори, теперь уже семь. На их вопросы так никто и не ответил, и он понимает, что ничего не изменилось. Просто, наконец-то, им нашлось применение, задачу, для выполнения которой они были выращены, созданы. Чертов Сад. Чёртовы старшие. Потом их снова отправляют в особняк. «Дом», называет это Акира, а в её взгляде читается непонятно откуда и зачем взявшаяся жалость. Всё кажется нормальным; все, опять же, почти довольны, игнорируя витающее в воздухе ощущение пристального взгляда, который словно исходит из толстых стен.***
Всё начинается, когда они — Коори с ними нет, — выходят в первый настоящий бой. Он видит из смотрового зала через сотни километров, как его отряд втаптывают в землю огромной рукой, выросшей ниоткуда, как она монотонно, как маятник на инерции, бьет по Франксам железным кулаком, вдалбливая их глубже и глубже в омертвевшую твердь; слышит через коммуникаторы в кабинах как под ударами скрипят пластины брони и испуганные всхлипы сидящих в них пилотов. Коори прикрывает глаза рукой, но звуки, к сожалению, никуда не исчезают, а потом все внезапно прекращается, и он смотрит на десятки мониторов, показывающих одно и тоже: Стрелицию. Её имя мерцает красным на дисплеях, как сирена, сигналит об опасности, хотя это всего лишь франкс. Она взмывает высоко в небо, превращаясь в маленькую чёрную точку на солнце, исчезает там на долгие секунды, а потом падает вниз, словно желая разбиться вдребезги. Её броню обтекают белые лучи солнца, рассыпаясь на сотни бликов, и за ней тянется полосой сверкающая хвост из искр. Коори думает, что она похожа на ангела, что падает с небес; говорит себе — лучше бы не надо тебе сюда. Она приземляется, и ударная волна взрывает землю в радиусе сотни метров, как от падения метеорита. Клубы пыли взмывают в воздух, видимость совсем пропадает; слышно лишь крики отряда, которые постепенно стихают — Коори просит, чтобы это был хороший знак, — и лязг железа об броню ревозавров. Пыль рассеивается медленно, казалось бы, бесконечно долго, опускаясь к земле и витает под ногами Стрелиции, которая возвышается на горе мёртвых тел мелких ревозавров, как на костяном троне. На сияющем копье в её руке трофей — сверкает сердце монстра. Её броня окроплена синей кровью с головы до ног, которая стекает медленно, словно густая жижа. Акира отворачивается, Арима говорит в коммуникатор, пересчитывая отряд, и кивает Коори, показывая, что все живы, а он не отводит взгляда от монитора, одновременно ужасаясь и удивляясь. Что из этого больше — не знает. Впечатляющая, просто нечеловеческая сила, которая вызывает инстинктивный страх до дрожи в теле. Кабина Стрелиции открывается медленно, и из неё выходит Она. Делает шаг, становясь на подножку, и плавным движением, словно напоказ, скидывает с головы капюшон. Розовые волосы лепестками сакуры развиваются на фоне неба в ветреный день. Среди копны мелькает пара тяжёлых слипшихся от крови прядей. Десятки камер снимают её лицо крупным планом. Её глаза, сверкающие красным блеском, смотрят через сотни километров и десятки титановых стен прямо на них (него). Тонкие губы складываются в легкую улыбку, довольную и радостную. И сомнений не остается — она действительно довольна собой; за её спиной из кабины вытаскивают то, что осталось от её напарника: серая ткань костюма местами разорвана, локти, колени вывернуты под неестественным углом и много крови, что стекает с уродливых ран на том, что когда-то было его телом. Акира и Арима смотрят на неё совершенно по разному - одна со страхом, второй вроде бы с жалостью. «Кто она? — беззвучно спрашивает Коори, — «что?», но вслух ничего не говорит; в этом давно нет смысла — вопросы всегда остаются без ответов. Внезапно Акира поворачивается и смотрит ему в глаза, словно прочитав мысли. — Никогда не подходи к ней, — она говорит так холодно, как никогда прежде, и строго, словно от этого зависит судьба всего мира. — Никогда. Коори спрашивает себя, что она — существо из Стрелиции — вообще такое, и не находит ответа. Перед тем, как Акира выключает камеры, он успевает заметить, как загорается её код на экране и как на её плечи заботливо накидывают серый плащ, чтобы скрыть испачканный в крови костюм. Её имя отпечатывается в памяти, образ — на изнанке век. Застывает там так ярко, что когда Коори закрывает глаз видит её снова — от и до, все до мельчайших деталей.***
Их оставляют в штабе, в городе, чтобы подлечить раны — за их здоровьем следят исключительно хорошо, но дают допуск лишь на первый этаж здания. Ни шагу в сторону — все под полным контролем. По утру база все равно выглядит оживлённой, если тех, чьи лица и тела всегда скрыты по белыми защитными костюмами, можно считать людьми. Коори первый раз видит утро в городе, который охраняется сотнями жизней паразитов. Правда смотрит через небольшое окно — ни балконов, ни дверей, ни единого шанса выглянуть за порог штаба, и за высотками, пронзающими небосвод чёрными иглами, ничего не разглядеть. Тяжёлые ладони ложатся на его плечи так неожиданно — не было ни звука за спиной. Он вздрагивает и смотрит на пальцы с острыми когтями — именно когтями, а не ногтями, — бледного розового цвета, понимая сразу кто же за ним. Она прижимает к спине плотно — он ощущает её сердцебиение, и тело бросает сначала в жар, а потом в холод, лицо покрывается липким потом. Ему даже не нужно поворачивается — её образ все еще держатся в голове пылающей ужасом картиной, что морозит изнутри, а имя оседает на языке сладостью как сахар. — Доброе утро, — шепчет она, и её дыхание жжет кожу на шее, — красиво? Ни одного звука помимо голоса. Она двигается совершенно бесшумного, только втягивает воздух со свистом, словно обнюхивает его, пытаясь распробовать запах, и кажется, Коори слышит, как она облизывается, будто бы ей понравилось. — Ничего не видно. Низко же. Какая бы пугающая она не была, а спрашивает такие очевидные вещи. Коори оборачивается и почти сталкивается с ней лбом к лбу, застывает, глядя на её улыбку — такую легкую и нежную, словно она встречает дорогой ей друга, а он, от неожиданности, отступает и падает назад. Её смех рассыпается звоном шальных колокольчиков о стальные стены: долго и громко, эхом разносясь по всему коридору. Посмеявшись, она вытирает слезы и протягивает руку Коори, улыбаясь еще шире. Весело шепчет: — Какой ты забавный. В её розовых волосах путаются лучи восходящего солнца, а её взгляд пронзительный — прямо глаза в глаза. Она смотрит с интересом, кажется, ловит каждое движение, запоминая. Коори фыркает — надо же какая наглая, но предложение о помощи принимает. Её ладонь холодная, а сама Хаиру сильная. Одном движение она ставит его на ноги и отходит назад, качаясь на носках и сцепив руки за спиной. — Пошли, — говорит и подмигивает, — посмотрим поближе на город. — Глупая, — жестко отсекает Коори, — нам же нельзя туда. Х-а-и-р-у. — он тянет его по звукам в своей голове, не решаясь назвать её вслух. Такая хрупкая девушка с нежной улыбкой и сияющими глазами, та, что вчера одним взглядом вызывала страх, та, от чьих касаний стынет кровь в венах. — Какой ты строгий, — надувает губы Хаиру, совсем как маленький ребенок, — совсем как один из старших. Коори не знает сколько ей лет, но какая сейчас разница, когда она — та, что бы в Стрелиции — дразнится как пятилетняя девочка. Она пробегает через мерцающую ограничительную линию протянутую поперек коридора без каких-либо проблем, но когда Коори делает шаг вслед за ней, сирены резко трубят, а свет загорается красным. — О, тебе и вправду нельзя сюда, — вздыхает она и качает головой, — что же делать, что делать… Издевается. Эта девочка издевается. Издевается и дразнится над ним. Коори хочет схватиться за голову, но лишь тяжело выдыхает. Только пять минут, а это девочка уже довела его до кипения. — Я же говорил, глупая… — он не успевает говорить, как она хватает его за обе руки, прижимаясь к нему грудью и почти лоб ко лбу. — И что ты делаешь? Она делает шаг, вытягивая Коори собой, потом еще шаг, потом поворот, и у Коори голова идет кругом от хаотичного танца взбалмошной девочки. Её волосы касаются его щёк, а запах сладости, словно цветов распустившихся поздней весной, щекотит нос. Они проходят без каких-либо проблем, а Коори все еще хочет поругать её, но не может произнести и слова, когда она смотрит ему в глаза и улыбается-улыбается-улыбается, придерживая его за талию так властно, что лицо начинает пылать краской. В конец концов, она отпускает его из своей хватки — хотя, Коори не совсем против, чтобы это было немного подольше. Вид с балкона сотого этажа заставляет Коори забыть о том, как хочется поругать Хаиру за легкомысленность. Яркое, пронзительно-голубое, такое, как не увидеть с земли, небо накрывает город подобно куполу. За пределами плантации видны серые клубы пыли вздымающиеся столбами от потрескавшейся сухой земли. Хаиру запрыгивает на перила, легко вставая на металлическую трубку, и Коори хочет схватиться за голову в ужасе, но вместо это лишь берет её за руку, на что отвечает полным удивлениям взглядом. — Вот тебе твой вид, — она указывает тонким пальцев в город, стелющийся внизу подобно паутине. — красиво? — Я… не знаю, — Коори осекается, выпустив весь свой запал, — я не видел ничего другого. — А я видела плантация и от Осаки до Синагавы, — пожимает плечами Хаиру и продолжает спокойно, совершенно обыденно, — видела в них такие же города. Много таких городов. Много мёртвых городов и мёртвых в них людей. Коори не спрашивает как она — если ей всего семнадцать — успела побывать на фронтах, горячих точках всего мира, потому что в глубине души уже знает ответ на этот вопрос. — Вы их не успели спасти? Хаиру спрыгивает с перил, все держа его ладонь так бережно, словно боясь сломать. Приземляется бесшумно — она все делает бесшумно — только подол юбки шелестит от колыхания ветра, и тянет его на себя, заставляя столкнуться лицом к лицу. — Они уже давно такие, но ходят и иногда говорят. — Я не понимаю. В ответ она лишь пожимает плечами, невесомо касаясь его щеки губами. — Вам… — вздыхает Хаиру, — вам тоже обещали, что когда вырастите, будете жить в городе среди обычных людей? — Да. Но мы же не доживем. — А я и не человек, чтобы там жить. — Взяв его ладонь, она кладет её себе на голову, заставляя дотронуться до красного обода в волосах, который придерживает роговые выступы. — Потрогай, — смеётся, — если, конечно, хочешь. Почему она говорит с ласковой улыбкой, шелестящим шёпотом, а от её слов веет грустью, которая неприятно колет изнутри, Коори не понимает. Он дотрагивается до остриев рогов, поглаживая гладкий материал до основания, вплетая пальцы в волосы, и чешет возле корней, а Хаиру издает утробный звук, напоминающий довольное урчание животного. Её щеки покрываются румянцем, совсем не привычно, не вяжется в образ, что был отпечатан в памяти. Отвернувшись, Коори смеется, а она возмущенно толкает его в грудь, потом тоже заливается звонким смехом, который разносится далеко над городом, повисшим в мертвой тишине. Резкий писк передатчика на руке заставляет Коори вздрогнуть. — Пошли, — весело тараторит она, — провожу тебя, а то вдруг тебя отругают. Коори последний раз смотрит на город, который напоминает запретное насекомое в банке: стеклянный купол над ними и есть крышка. Она тоже смотрит вдаль, и кажется, что её взгляд видит намного больше, чем лучшая камера в городе, но только — что? На прощание она говорит ему «увидимся», а он лишь кивает, добавляя про себя: «если бы; хотя бы раз».***
Опять отряд разбивают в дребезги. «Опять» –, звучит как проклятие, а Коори сидит на ненавистном месте перед мониторами и смотрит, как толпы мелких рёвозавров раз за разом кидаются на Франксов, пытаясь оторвать конечности. Они облепляют их как насекомые, впиваясь острыми зубами в броню, блокируя любое движение. Коори ненавидит. Акира и Арима ищут им спасения и находит его только в одном — вызывать подмогу. То есть, говорит Коори про себя, показать свою слабость снова. «Снова», «опять» — чёртовы синонимы, который проследуют этот отряд. Почва под ногами Стрелиции в радиусе сотни метров трескается, как сухие листья крошатся на пальцах. Коори первый раз слышит, как Акира срывается на крик, как на лице Аримы мелькает удивление; Акира кричит: «уберите её оттуда», а потом: «пришлите кого угодно на помощь, но только уберите!» Но её никто не слушает, ведь Стрелиция справляется идеально, просто идеально. Её образ — окровавленная механическая кукла с копьем — сияет на поле боя звездой, что приносит лишь разрушения. Коори думает — зачем они все, если есть она, и видит на экране трансляцию с камеры из её кабины. Её лицо, с котором она наносит сокрушающие удары — так хищная улыбка, оскал, радость, горящий запал в глаза, пылающий красным, словно кипящей лавой. А потом она падает так тяжело, что пыль взмывает в небо. Перекатываясь с боку набок, она впивается пальцами себе в голову, словно пытаясь добраться до пилота и выдрать её к чертовой матери. Голос Хаиру полнит все канала связи; всё здание кричит изнутри. Сколько же ярости в её голосе. Наверное, столько же, сколько и боли. Крик. Словно каждую кость ломают одну за одной. Её лицо искажено гримасой ужаса, и она царапает его пальцами до крови, словно пытаясь содрать маску. Коори кажется, что он задыхается вместе с ней. — Что с ней? — Она без второго пилота, — моментально отвечает Арима. — Никого больше не осталось. — Но как такое вообще возможно.? Никто не отвечает. Чёртова привычка искать ответы. Знает же, что бесполезно. Коори видит на мониторах не Стрелицию, а Хаиру, и слышит её голос, что звук так отчаянно, молит о спасении. — Мне стоит помочь им. — Ты туда не сядешь, — ледяной тон Акиры, кажется скрывает несвойственное ей беспокойство. — Такого приказа не было. Ни приказа, ни разрешения, — подчеркивает она последнее слово, резко давая понять, что даже будь приказ сверху, она такое не поддержит. Арима заканчивает разговор по линии и поворачивается к Коори. — Иди. Разрешили. Какая ирония. За спиной Коори слышится, как Акира бьет кулаком в стол и цокает каблуком об пол, но все кажется совершенно неважным. Его доставляют прямо к кабине Стрелиции, которая свернулась клубком на потрескавшейся земле, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Её костюм красный, и, наверное, только потому, что на нем не будет видно крови её напарников. Она улыбается так широко, что мелькают острые клыки, и Коори тяжело сглатывает. — Хаиру, — тихо зовет Коори, а она кричит так, словно из неё кто-то хочет вырваться, кто-то тот, кто хочет сокрушить весь мир. Он ставится рядом с ней на колени и кладет ладонь на её лоб, убирая испачканные от крови волосы, а она клацает зубами в воздухе. — Какая же ты глупая, Хаиру. Коори прислоняется к её лбу своим. Такая горячая, словно пылает изнутри огнем. Пылает же, говорит про себя он, — пылает отчаянием. — Зачем пошла одна? А, неважно… Она поднимает взгляд и замирает, глядя ему в глаза. Красная радужка пульсирует так быстро, как и бьется её сердце — он слышит всё, ощущает, всем телом. — Никто, почему-то, не захотел, — Хаиру улыбается так грустно, словно вот-вот заплачет, и обнимает его за шею, повисая всем весом. — Могла бы не пойти. Ты же не любишь плантации. И здесь тебе не нравится. Зачем… — Коори не может привыкнуть, что на его вопросы отвечают, и говорит без вопросительной интонации, даже не надеясь, что она скажет, хотя хотел бы. Очень сильно хотел бы, чтобы она отвечала, говорила, смеялась, чтобы только не была такой, как до этого, чтобы только была похожа на ту, какой была на крыше. Она ведь такая яркая, такая ослепительная, такая живая — каждое её движение свободное и легкое, что хочется смотреть на неё бесконечно долго и немного ещё. — Мне сказали… — тянет она, а потом твердо заканчивает: — Мне нужно. Она смотрит ему в глаза и никуда больше. — Ты опять меня отчитываешь, — смеется она ему в губы и толкает лбом в его лоб до легкой боли, — и ты пришел ко мне. Знаешь, ко мне никто не приходил по собственному желанию, потому, что я — чудовище, и у меня нечего дать им в ответ. — Глупая, — фыркает Коори, и отворачивается, а она вновь хихикает и резко толкает его назад, заставляя упасть в кресло пилота. Стрелиция оживает в считанные секунды, вставая с колен и возвышаясь над полем боя. На прогнутой спине Хаиру ряд выступающих шипов загорается красными огнями на концах. Слепящий белый свет солнца заполняет всю кабину, а когда Коори открывает глаза и видит голубой небосвод, что не ограничен стеклянной клеткой и кажется, впервые может вздохнуть полной грудью. Хаиру поворачивается и улыбается так широко и ласково, как никто на свете, и делает взмах рукой, показывая, что пора начинать. Он впервые понимаете кого-то настолько хорошо, что не видит смысла говорить в слух.***
Они возвращаются в дом в восьмерном, и Коори просит, чтобы так и оставалось. Он видит, как на неё смотрит весь отряд: как на прокаженную, как на опасность, что теплится у них под боком, как сильно все боятся и уважают её одновременно. Даже спустя неделю, которая была такой мирной, и, казалось, текло бесконечно долго за разговорами с Хаиру до поздней ночи, за прогулками теплыми днями. Хаиру садится на рядом стоящий стул и говорит так быстро-быстро, что Коори едва успевает понять о чем. Она режет дынную булочку на мелкие кусочки и поливает сверху медом так сильно, что он вытекает с тарелки на белую скатерть, а она совершенно не обращает внимания. Взяв кусочек, она подносит его к губам Коори, размазывая по губам сладость. — Не хоч… — Хаиру кладет булочку в его рот , и Коори не успевает закончить. Вязкая жидкость мигом расползается приторной сладостью на языке, и он сглатывает. — Что же ты такая глупая. — Глупая-глупая, — смеется Хаиру и облизывает испачканные пальцы, — и ты, Коори, такой же глупый, как и я. Был бы умным — не возился со мной. Коори не знает, что ей ответить. Кажется, он даже согласен с ней полностью. Сидящий по левую сторону Хайсе краснеет, непонятно почему, и отворачивается. Хаиру похожа на песчаную бурю, которые гуляют за пределами города по бесконечной пустыне Земли. Бурю, из-за которой люди переселились в стеклянные клетки, неустанно блуждающие по иссыхающей почве. Она похожа на бури, что сокрушают всё на своем пути. Только красивая, очень красивая. Пожалуй, самая красивая из того, что Коори когда-либо видел. Когда она улыбается, ему кажется, что к её ногами нужно положить весь этот мир, но этот мир этого не достоин. Кажется, она так прекрасна, словно выпала из другой вселенной — такая красивая и одинокая, смотрит и держится ото всех на расстоянии; чужая от и до, и он совершенно не понимает, что творится в её голове.***
На поле боя она так восхитительна, и никто не сравнится с ней — это можно считать неоспоримым фактом, данностью, безоговорочной истиной. Одного взгляда на неё достаточно, чтобы понять это. Коори не жалеет — нет, ни капли не жалеет, что пилотирует с ней или просто с ней. Она подарила небо и свободу в нём, стала его крыльями и тем, ради кого он способен на что угодно. Сегодня она так восхитительна, что становится страшно. Остальные члены отряда кажутся сейчас, когда она в действии, совершенно тут не нужны. По возвращению в дом, все просто расходятся по комнатам без единого слова. Все выглядит подавленным, хотя они победили, но все знают, чья это заслуга. Никто ничего не говорит Хаиру — боится. В тишине стук когтей по двери звучит жутко, словно кто пытается вырваться из-за границы. — Входи, — говорит Коори, точно зная это может быть, и Хаиру проходит совершенно бесшумно — ни звука, даже когда она ступает босыми ногами по полу. Она ложится рядом и кладет голову на половину подушки, ровно напротив его лица. Темнота ночи поглощает все цвета: розовые волосы серые, кожа белая, только радужка глаз светится красным, как глаза хищника во мгле. Коори пытается отогнать ассоциации, а Хаиру улыбается, словно читает его мысли; тонкие губы обнажают заостренные клыки, и по спине пробегают мурашки. Её тонкие пальцы перебирают ткань выреза ночной рубашки Коори, иногда дотрагиваясь остриями когтей до тела. — Сегодня… зачем? — Я так завидую вам, людям, — выдыхает она, — вы такие… человечные со всеми своими обидами и внезапными слезами, — улыбка не сходит с её губ и выглядит такой печальной, словно грусть всего мира обрела форму. Коори гладит её по голове, по мягким-мягким волосам, пропуская их сквозь пальцы, а Хаиру продолжает говорить так тихо, словно раскрывая самую страшную тайну, — когда-то в детстве мне сказали, что я могу стать человеком. Смогу, сказали. Сказали, что меня похвалят. Мне сказали… — Но ты же… — …чем больше ты убьешь, тем скорей ты станешь человеком. И тишина. Жар её дыхания обжигает шею, а её волосы щекотят кожу. Коори не хочет смеяться. Она с шумом втягивает воздух, запах, облизывает губы и утыкается носом возле его уха, дотрагиваясь языком до кожи. — Боишься? — Тебя? — усмехается Коори, хотя кровь застывает в жилах от звука, с которым она стучит зубами друг об друга, как голодный хищник, загнавший добычу в ловушку. — Меня, — в её голосе не капли шутки, только грусть. Она смотрит ему в глаза и ждет ответ. Серьёзна, наверное, впервые, она настолько серьёзна, что Коори хочется накричать на неё, за то, насколько глупые вещи она спрашивает. Но он ничего не отвечает.***
Их задание оказывается сложным, когда в узкой шахте рёвозавров становится так много, что невозможно сделать даже выпад копьем. Почему их так много.? Они ползут изо всех щелей в стенах, расцарапывая землю когтями. Их так много, что они окружают со всех сторон, заставляя выдохнувшийся отряд сбиться в центре, а вымотанные пилоты лишь сидят в своих кабинах, уже ничего не ожидая ничего хорошего. На экране Стрелиции мерцает последние предупреждение, что энергия закончилась и начинается отсчет, после которого всё выключится. Коори, почему-то, не страшно. Кажется, что он разучился это делать, когда познакомился с Хаиру. А ещё кажется, что ему не хватает воздуха. Руки и ноги совсем не чувствуются, словно онемевшие. Кабина погружается во тьму под скрежет, с которым руки Стрелиции опускаются. Арима сообщает, что в течении пяти минут прибудет нулевой отряд, и все вздыхают: «мы спасены», а Хаиру резко дергает рычаги управления, хотя Стрелиция давно уже выключилась и не реагирует ни на одно движение. — Хаиру? Гортанный рык, который заменяет ответ, заставляет Коори вздрогнуть. Он не слышит — ощущает через стыки нервов в Стрелиции, голос Хаиру, что безостановочно шепчет так хищно, что тело дрожит изнутри как от сорокаградусного мороза. «Больше» — повторяет она «больше», «ещё больше» «больше-больше-больше» и «ещё больше». Стрелиция замирает с высоко поднятой рукой и зажатым в ней копьем. Все экраны погасают в миг, и кабина погружается в тьму, а Хаиру кричит, кричит так пронзительно, что глушит уши. Она срывается на рык, а который потом превращается в вопль такой надрывный и болезненный, что все, кто на линии, замолкают в секунды. Она дергает рычаги управления с такой силой, словно хочет вырвать сталь от корня и продолжает шипит «больше», «ещё больше» «больше-больше-больше» и «ещё больше». От её поломанных когтей, которыми она впивается в рукояти, сочится кровь. — Тебе больше не надо стараться, — на звук его голоса она разворачивается так резко, и прогибается в спине будто бы готовится бросится. Коори пытается встать, но ноги ватные, руки совсем не слушаются, а голова идет кругом. Боль от падения едва ощущается в спине. Глаза закрывает знойное марево, и мир расплывается до серой массы, но её лицо остается четким до последнего. Её зрачки пульсируют в темноте двумя красными взрывами. — Тебе больше не надо стараться, — повторяет Коори, а она смотрит на него с испугом, словно он рушит все законы её мира. — Ты уже давно человек. Коори запоминает её удивленное выражение лица, застывшие в изумлении, словно видит перед собой живого мертвеца. А потом — темнота.***
Коори просыпается на коленях Хаиру, которая ласкового перебирает пальцами волосы и смотрит на него с улыбкой, такой легкой и нежной, что на секунду ему кажется, что он всё еще спит. — Пошли, — говорит она, — всё кончилось без нас. Почему-то Хаиру совсем не расстроена, что не довела бой до конца. Закинув руку на своё плечо, она обнимает за талию так крепко, словно боясь отпускать, и Коори совсем не против — без неё ему не ступить ни шагу. И в прямом смысле и переносном; смеется сам над собой. Нулевой отряд выходит подходит к ним, рассматривая с призрением — есть за что: они сделали то, что не смог отряд Коори. Но он не будет их поздравлять — победа, достигнутая сотней жизней, даже если это жизни простых паразитов, не достойна похвалы. Белая-белая форма выглаженная, вычищенная выглядит так непривычно для паразитов и неуместна на поле боля, где зияют лишь развалины и клубы пыли витают в воздухе, а под ногами трещат осколки. Нулевой отряд смотрит только на Хаиру, а Коори, кажется, совсем не замечают. Один из них выходит вперед, и глядя на её, улыбается сладко, как паленый сахар, что трещит на зубах. На его груди вшиты цифры его кода, который моментально складывается в голове в имя «Нимура», которое Коори никогда ему не даст. Он поправляет белые перчатки и усмехается. — Ты, Ихей, — говорит он со смешком, — всё еще притворяешься человеком? Её ладонь, зажатая в руке Коори, вздрагивает, а когти впиваются в кожу до легкой боли, но терпимо — ради неё, он впрочем, готов терпеть, что угодно. Хаиру, наконец-то, смотрит в глаза двадцать девятому, и улыбается так же сладко, как и он. — А я и есть он, — и звонко смеется. Она смеется так громко, что двадцать девятый морщится, а Коори усмехается. Какая глупая, очень глупая, девочка, что способна разрушить весь мир.