Eighteen

Наглость – постоянная спутница и верная соратница Ли Донхёка. Наверное, она была заложена в парне на генетическом уровне и умрет только с носителем этих самых генов. А в сочетании с недетским остроумием Донхёк и вовсе являлся ночным кошмаром для доброй половины своих знакомых и друзей. И хотя Джонни всегда считал озорной характер младшего чем-то милым и естественным, отрицать то, что иногда Донхёк перебарщивал, было бы глупо. Но в последнее время, как казалось Джонни, с самым младшим Ли было что-то не так. Теперешний Донхёк был еще более наглым, чем раньше. И немного пугающим. Впрочем, Джонни его не боялся. Опасался. И то – больше за него самого. И присматривался внимательнее. Сказать, что именно странного было в Донхёке, на первый взгляд было сложно. Вроде все, как и прежде. Остроумие и вечная жажда авантюры никуда не исчезли. Неожиданные нежные объятия, а сразу после – очередные подколы – все в духе этого неугомонного мальчишки. Но все-таки что-то изменилось. Донхёк не стал больше молчать, нет, он просто научился вовремя прикусывать свой ядовитый язык и таким образом гасить настоящий конфликт ещё в зародыше. Мальчишка знал рычаги давления буквально на каждого участника своей группы и при желании мог довести того до слез, ярости или смеха почти без особых усилий. Врожденная когнитивная эмпатия – вроде именно так назвал это качество их преподаватель по вокалу. Донхёк умел наблюдать, умел чувствовать и умел делать выводы. И будучи совершенно наглым и жадным до внимания ребенком, никогда не боялся этим воспользоваться. Но теперь этот ребенок будто потерял всяческий интерес к манипуляциям или, наоборот, занял выжидательную позицию, дабы ударить больнее. Джонни хотелось быть на шаг впереди. Хотелось просчитать планы младшего до того, как он начнет претворять их в реальность, хотелось вовремя удержать от чего-то, что ему самому еще не было известно. Но Джонни мог только наблюдать и теряться в догадках. – Мне срочно нужна доза отвратительнейших калорий, – Донхёк открыл дверь и плюхнулся на пассажирское сиденье. Не то чтобы он застал Джонни врасплох. Джонни видел из окна, что тот приближался, но искренне считал, что Донхёк пройдет мимо и сядет в машину к Марку и остальным младшим. – Средняя порция картошки и громадный бургер будет в самый раз. И это вопрос жизни и смерти! – У нас еще завтра съемка… Точнее, уже сегодня, – пробормотал Тэён где-то на задних сиденьях, зевая и смешно причмокивая между словами. – Потом все лицо опухнет от такой еды. Донхёк закатил глаза и, ожидая поддержки, несильно пнул ногой по спинке кресла впереди, где сидел его жутко уставший и почему-то печальный сосед по комнате. Джэхён лишь отмахнулся и прикрыл глаза, мгновенно засыпая. Джонни тяжело вздохнул, собираясь поддержать Тэёна, но взгляд младшего его остановил. Эти озорные и умоляющие искорки в глазах Донхёка никогда не оставляли Джонни равнодушным. Парень не удержался от легкой улыбки, но нахмурил брови, словно осуждал, хотя оба знали, что это всего лишь игра. – Давай заедем в KFC, хён, – сказал Джонни менеджеру за рулем. – Я тоже хочу перекусить. – Аллилуйя! – радостно пропел Донхёк и подмигнул старшему. Когда-нибудь Джонни научится сопротивляться этому мальчишке, но явно не сегодня. После восьми часов тренировок и репетиций очередного дичайше сложного танца вся группа была на взводе. До камбэка оставалось две недели, а впереди еще съемка клипа и тонна трансляций, на которых все обязаны выглядеть свежими и счастливыми. Кто бы знал, как сложно порой давить беззаботную улыбку, когда за спиной три часа сна в сутки и поминутно забитое расписание. И если между собой парни могли повытаскивать из лиц иллюзорные иголки, то Донхёк продолжал улыбаться ярко и жизнерадостно, будто не он вместе со всеми сутками торчал на репетициях и записях, оставлял свое юношеское здоровье на сцене и месяцами не видел родных. Джонни понимал, почему Донхёк так себя вел, хотя и не знал зачем. Он был Донхёку благодарен, наверное, за всю группу разом, хотя те и не знали, что должны быть благодарны. «У каждого своя ноша», – думал Джонни, разглядывая смуглые коленки младшего. За окном уже светлело, и теплый нежно-розовый рассвет дарил какое-то чувство легкости и спокойствия. Когда они остановились у круглосуточного ресторана, а Джонни и Донхёк вместе с менеджером вышли, никто из парней в машине даже не проснулся. – Я за чизбургер с двойной курицей. А ты что будешь? – спросил Донхёк, устало бредя за менеджером. Он схватился за предплечье Джонни и мягко подергал за рукав толстовки, требуя ответа. – Ничего. Мальчишка удивленно взвизгнул, как умел только он, и Джонни нехотя улыбнулся. – Почему? Ты же сам предложил сюда заехать. – Я сказал это, чтобы ты не скулил. – То есть, ты сказал это ради меня, – выпалил Донхёк, просовывая руку в карман толстовки парня и игриво щипая за ладонь. – Все с тобой ясно, хён. Улыбка Донхёка была уставшей, но искренней. Джонни совсем не хотелось с ним спорить, хотя удержаться от этой игры было невозможно, и он оттолкнул от себя руку мальчика, сразу же приобнимая его за плечи. Менеджер купил все, что потребовал у него Донхёк, но раза в три больше, оправдывая себя тем, что «остальные тоже захотят, как проснутся», а после все как-то смешалось в голове от переутомления и недосыпа. Джонни и не помнил, как они добрались до общежития. Но прекрасно помнил, что случилось через две недели в ночь после праздничной трансляции. Донхёк с приклеенным к своему лицу выражением сущей невинности совсем не невинно напросился отмечать камбэк вместе со старшими за парой бутылок пива и дешевыми закусками из уличных забегаловок. Протестующего Тэёна и вторящего ему Тэиля мальчишка проигнорировал, шутя что-то о «стариках» и «секретах». Парни давно перестали всерьез воспринимать слова младшего, что лишь распаляло в нем желание пересечь черту. Но Донхёк этого не делал. Сдерживался. – У меня идея! – выпалил Донхёк, пролезая между кучи подушек и садясь рядом с Джонни. В его руках была яркая бутылка какого-то слабоалкогольного напитка с резким вишневым запахом, которую великодушно купил ему уже подвыпивший Доён. – Сыграем в «правду или действие»? – Обычно это ничем хорошим не заканчивается. Голос Тэиля звучал насмешливо и весело, а слова путались на языке. Сычен, сидящий рядом в окружении полупустых пачек с закусками, рассмеялся: – Это заканчивается истерикой Доёна. – Только если Юта в игре, – ответил Донхёк китайцу и ехидно улыбнулся. Откуда-то из карманов он достал бумажные стикеры и сказал Джонни сделать музыку тише. Не то чтобы Джонни был против, но ради шутки пару раз съязвил о том, что приказывать страшим неприлично. Тяжелые биты и низкие голоса реперов утихли, музыка осталась звучать где-то в подсознании на слабых тонах, а свет в гостиной решили приглушить. Джэхён что-то громко рассказывал лидеру, остальные же принялись выдумывать вопросы. Людям в глубине души нравилось любоваться разрушением – песочные замки, карточные домики – так и Джонни любовался искусной игрой маленького демона, которая, скорее всего, закончится чей-то обидой или ссорой. Ну и пусть. – Чур, не я первый! – запротестовал Минхён, у которого Донхёк успел украсть кепку для стикеров и всунуть в руки бутылку-«указатель». Мальчишка закатил глаза и быстрыми движениями смешал стикеры с «правдой» в кепке Марка, а стикеры с «действием» – в пустой тарелке из-под сладкого арахиса. – Донхё-ё-к, – продолжал умолять парень, будто от мнения того и правда зависели правила игры. – Я же постоянно начинаю, давайте в этот раз кто-то другой. – Я начну, – рассмеялся Джэхён. Хотя его и позабавило расстроенное выражение лица Марка, но слушать очередной спор младших не хотелось никому. Он сразу же опустил руку в кучу стикеров с вопросами и достал ярко розовую бумажку. – «Расскажи о поступке, за который тебе до сих пор стыдно». – Это мой вопрос, это мой, я его написал! – закричал Доён. Парни одобрительно заголосили, а Донхёк захлопал в ладошки. Игра началась. На фоне играл странный австралийский хип-хоп, пока Джэхён, прерываясь на икоту и какие-то глупые пьяные шутки, рассказывал о своей первой влюбленности – скромной девочке Мэгги из Коннектикута, которой он наговорил много обидных вещей просто потому, что боялся признаться в симпатии. А после побоялся извиниться. – Я назвал ее уродиной, представляете, – печально проговорил Джэхён, вспоминая детство. Его щеки раскраснелись от алкоголя и стыда, а глаза были, как всегда, полуприкрыты. – При всех одноклассниках… – Это просто отвратительно, – внезапный смех Юты снова оживил комнату. – На ее месте я бы тебя избил. – Я был глупым ребенком… – Ты все еще им являешься, хён, – сладко пропел Донхёк и потискал парня за щеки. Джэхён только улыбнулся, даже не думая обижаться. – А теперь крути. Бутылка из-под дешевого коктейля закрутилась по мягкому ковру, и горлышко указало прямо на Джонни. – Правда или действие? – произнес Донхёк, внимательно наблюдая за выражением лица парня. Джонни прищурился в ответ на сосредоточенный взгляд мальчишки и хмыкнул. – Правда. Донхёк ухмыльнулся: – Трус. Нарочито серьезно глядя младшему в глаза, Джонни вытащил из многострадальной кепки яркий синий стикер, не глядя развернул его и направил прямо в лицо Донхёку. Кто здесь жертва, а кто – охотник? – «Худшее свидание, на которое ты когда-либо ходил», – прочитал Донхёк с бумажки, еле разбирая почерк. – Не знаю, кто задал этот вопрос, но он попал в самое яблочко. – Ого, у кого-то тут есть интересная история? – Юта придвинулся ближе и закинул руку на плечо Доёну. – Не то чтобы это было плохое свидание… – начал Джонни, потирая шею. – Дело было еще в школе. Мы встретились на матче по футболу и каким-то образом договорились погулять вместе. На первом свидании мы говорили про хобби, и она сказала мне, что любит делать куклы. Я не придал этому особого значения, знаете, девушки любят все эти штуки. – И что в этом плохого? Джонни специально выдержал драматическую паузу, сдерживая смех: – А на второе свидание она принесла куклу, которая выглядела в точности как я. – Парни замерли, Марк громко вскрикнул, а Тэён удивленно схватился за собственные плечи. – Мне стало настолько жутко, что я ушел в уборную и просидел там минут сорок, а потом сбежал, сказав, что прихватило. – Ты сходил после этого в церковь? – тихо произнес Минхён, заставляя всех нервно засмеяться. – Нет, но я потом недели три боялся ходить по улицам. Тэиль притащил с кухни еще пару литров пива, и парни начали выпытывать из Джонни все подробности истории, разбавляя ее смехом и криками. Под противный пьяный фальцет старшего хёна Джонни крутанул бутылку, вспомнив, наконец, об игре. Горлышко указало на японца: – Правда или действие? – В игру вступает настоящий мужчина, и он выбирает действие, – произнес Юта, опуская руку в тарелку из-под арахиса. – «Сделать массаж человеку справа от вас». Протяжный раздосадованный стон Доёна прозвучал для Юты как очередной вызов, и он заставил парня повернуться к себе спиной. Дальнейший тихий скулеж уже был из-за рук японца, разминающих уставшие плечи. – Я тоже выберу действие, – сказал Джэхён, на которого указала «судьба». – «Молчать до конца игры. За каждое слово снимаешь с себя одну вещь». – Я хотел, чтобы это попалось Доёну, – рассмеялся Юта, продолжая разминать плечи парня. – Ничего личного, бро. Доён, вопреки абсолютному наслаждению на своем лице, ответил: – Однажды я тебя убью, Накамото, придушу, пока будешь спать. – Любишь с удушением? – произнес Юта и моментально дернулся, ожидая каких-то истеричных шлепков, но атака Доёна локтем пришлась ему прямо в солнечное сплетение. Несильная, конечно, но заставить наглого японца заверещать от неожиданности удалось. А вот Джэхён смирился со своей участью, хотя никакого дискомфорта не почувствовал. Доён бы вот помучался, а для Джэхёна молчать не составляло никакого труда. Парень вновь закрутил «указатель» и очередь выпала Сычену. Тот без слов выбрал «правду» и достал бумажку из кепки: – «Самое сексуальное в девушке?» – Сычен тяжело вздохнул и ответил так быстро, что парни даже не успели отреагировать на каверзный вопрос. – Ее отсутствие. – Слишком грубо, – после пары секунд молчания пришел к заключению Джонни. – Слишком по-гейски, – добавил Тэиль. Сычен лишь пожал плечами и снова прокрутил бутылку: – Зато честно. Минхён, на которого указало горлышко, скорчил какую-то милую глупую рожицу, пока думал над тем, что выбрать, а после уверенно достал яркую бумажку из липкой тарелки: – «Лизни пол», – громкий смех парней вновь заглушил музыку, а по приближающейся молчаливой истерике Джэхёна было понятно, кто автор этого задания. – Почему мне всегда попадается всякая чушь… До самой ночи шум голосов и электронных треков не утихал. Донхёк становился все тише и спокойнее то ли от алкоголя, то ли от того, что его стикеры почти никто не выбирал и было попросту скучно. Парни успели и сбегать к соседям с дурацкими вопросами, и спародировать половину знакомых, и опозориться, танцуя стриптиз под трот, а Тэиль даже расплакался, рассказывая о своей коллекции рыбок из детства. Джэхён уснул первый, уложив голову лидеру на коленки, а ноги закинув на спинку дивана. Юту утащили спать Сычен с Тэилем, а остальные сами разбрелись по комнатам. – Сладких снов, неудачник, – рассмеялся Донхёк, глядя на то, как Марк пытался взять себя в руки и дойти по спальни. – Неудачники тут мы, – сказал Джонни, – еще прибраться нужно. Донхёк заскулил и схватил парня за руку, обнимая ее как нашкодивший котенок. – Это обязательно делать сейчас? – Хён устроит нам ад утром, если увидит это все, – Джонни погладил мальчишку по рыжим волосам и посмеялся, представляя покрасневшее рассерженное лицо менеджера. – Давай, тут немного. Они справились быстрее, чем думали – Джонни сгребал весь мусор в огромные пакеты, а Донхёк взял на себя гору посуды, которую парни домывали уже вместе. Музыку они выключили, и на смену тяжелым трекам пришли ночная безмятежная тишина и редкие звуки машин на дорогах. Младший устало уткнулся лбом куда-то между лопаток Джонни и мягко поглаживал пальцами изгибы спины парня. Он часто так делал, «от скуки», – думал Джонни, поэтому и значения этому не придавал. – Вынесешь мусор? – Идем вместе, – тихо ответил Донхёк, словно боялся нарушить возникшее умиротворение. Джонни обернулся, закончив уборку кухонного стола, и ненадолго замер, разглядывая лицо мальчишки. Когда он успел так вырасти? – Идем. На лестничной площадке было прохладно, но свежо. И приятно пахло терпким миндалем из чьей-то квартиры. Донхёк рассказывал Джонни о школе, выпускных экзаменах и семье, он рассказывал о постоянных поездках отца и о том, как по нему скучают сестры. Несмотря на усталость и полупьяную негу, глаза его горели, а в теле все еще была энергия. Джонни почему-то чувствовал раздражение. Ему рассказать было не о чем. Вся эта пустота неожиданно навалилась грузом на его плечи. Когда разговор зашел о группе, и Донхёк пошутил, что предвкушает утренние издевательства над похмельем Джэхёна, Джонни не удержался: – Тебе не надоело? Донхёк лишь хмыкнул и мечтательно улыбнулся, без особых усилий понимая, что Джонни имел в виду. – Дразнить людей - это одна из моих слабостей. – Твоя слабость – делать им больно, – вырвалось из уст Джонни прежде, чем он успел это обдумать. Холодный воздух на лестничной площадке накалился мгновенно. – Я не люблю делать людям больно. Голос мальчика был тихим и спокойным, но внезапную злость Джонни ощутил не глядя. Донхёк весь был как колючка, как маленький хищник, почувствовавший опасность. Лунный свет из подъездных окон отражался в его глазах, и это даже завораживало. – Знаешь… – продолжил Джонни, – если уж делаешь, то делай это спокойно, Хёк, не оскорбляй их потом чувством вины. Длинные рукава кофты Донхёка свисали с рук как-то слишком печально, а во взгляде так и читалась обида. – Ты думаешь, что все обо мне знаешь? – произнес он. – Хочется в это верить. – Но это не так. Джонни устало потер виски. Весь этот разговор был неправильным. – Хорошо, – он протянул вперед руку и, не дождавшись ответной реакции, сам взял ладонь мальчишки в свою. Джонни легким движением притянул Донхёка к себе и нежно обнял, поглаживая по плечам. – Прости. Это все усталость. И алкоголь. В теплых объятьях Донхёку абсолютно перехотелось сопротивляться. У него не хватало сил разбираться в собственных эмоциях, напоминавших огромный спутанный клубок. Словно внутри что-то сломалось, совершенно лишив его барьеров. Сладкий запах миндаля и ночная прохлада расслабляли еще сильнее, и мальчишка неосознанно стал водить кончиком носа по мягкой коже ключиц и шеи Джонни, он почувствовал руки парня, которые легли на его затылок, а пальцы запутались в рыжих волосах. Донхёк поднял голову вверх, стараясь рассмотреть лицо перед собой. Между ними не было напряжения, но повисшее в воздухе ожидание ощущалось почти физически. – Я не люблю делать людям больно, – шепотом повторил Донхёк, больше не старшего, а самого себя, уверяя в этом. Тонкие руки на талии Джонни сжались сильнее, стараясь ухватить тело так сильно, как это было возможно. Донхёку хотелось удержать. Или удержаться. – Знаю, – ответил он. – Прости. Еле заметные складки на юношеском лице разгладились, а на смену огорчению пришла какая-то необъяснимо томная меланхолия. Донхёк, сам себя уже не контролируя, прижался к парню еще ближе и неуверенно приподнялся на носочках. Он остановился, когда между ними оставалось меньше дюйма, а Джонни боялся упустить каждое движение, каждый взгляд, он почувствовал теплое дыхание на губах и приоткрыл их, подсознательно желая большего. Донхёк заставлял Джонни учащенно дышать и облизывать губы, пробуя на вкус воздух между ними. Младший лишь проследил за этим, рассеяно копируя. Так близко, так чертовски близко. Они замерли на Бог знает сколько времени, просто глядя друг другу в глаза, и Джонни стойко подавлял желание, боясь попросту сорваться. Но за него это сделал Донхёк. Он робко прикоснулся губами к губам Джонни, готовясь в любой момент быть отвергнутым, но ощутил лишь то, как сильные руки, затерявшиеся в волосах, сжались сильнее, а мягкие губы напротив выцеловывали каждый сантиметр его собственных. Это не длилось слишком долго и, конечно, не было похоже на умопомрачительные поцелуи, которые показывают в фильмах. Скорее на какую-то попытку ощущениями передать то, что словами описать невозможно. Немного нежности и заботы с крохотной щепоткой печали. Донхёк целовал неторопливо, словно пытался отпечатать на губах каждое мгновение этой ночи, а Джонни позволял ему это, хотя бы на пару минут отбросив все «но», которые обязательно возникнут в его голове после. Недели пролетали незаметно, сменяли друг друга жаркие долгие дни и летние ночи, которые становились все ветренее и прохладнее. Выступления за выступлением, эфир за эфиром – в череде рабочих будней каждый терялся, как бы ни хотелось иногда ухватиться за определенный момент и остаться в нем навечно. Донхёк с каждым днем становился все тише, а Джонни все больше терялся в догадках. Та ночь осталась глубоко в сознании обоих, она не вернула все к исходной точке, но и дальше ничего не продвинула. Это было так естественно и ожидаемо, что ни один из них не воспринял поцелуй как что-то неправильное. Но и зайти дальше побоялся. Лето подходило к концу, выходных становилось на удивление больше – компания начала заниматься промоушеном старших групп, а Донхёк, наконец, смог уделить внимание учебе. В одну из последних летних ночей Джонни нашел Донхёка за кухонным столом в окружении пары толстых книжек, пачки тайских снеков и пляшущей в воздухе пыли. Он внимательно вчитывался в предложения и, совсем не заботясь о книгах, подчеркивал яркими маркерами важные для себя строчки на потертых страницах. Стараясь не шуметь, Джонни прикрыл входную дверь и молча помахал рукой в ответ на заинтересованный взгляд младшего. Пара привычных движений – включить электрический чайник, насыпать в любимую чашку пару ложек быстрорастворимого кофе, одну ложку сахара, протереть стол, просто потому что больше некому, подождать пару минут. Джонни сел напротив Донхёка и поставил чашку перед собой. Пар медленно растворялся в воздухе, теряясь где-то в лучах холодного света ламп, а терпкий кофейный запах заставлял жмуриться от удовольствия. Донхёк продолжал подчеркивать что-то в своих книгах и молчал. И это было непривычно. Не то чтобы Джонни переживал… Но безумно хотелось влезть в эту выкрашенную рыжеволосую голову и найти причину, пусть и уютного, но все-таки молчания. Может, коварный мальчишка строил какие-нибудь планы покорения мира? Джонни бы даже не удивился. – Час ночи, выходной, а ты за книжками? – Лучшее время для зубрежки, не знал? – улыбнулся Донхёк уголком губ, мягко так, спокойно, словно к ребенку обращался, которому зубная фея подарила монетку за первый молочный зуб под подушкой. Он развернул книгу, показывая ее Джонни, и указал пальцем на старый рисунок-портрет мужчины в ханбоке. – Смотри, это Чон Чхоль. – Поэт? – Да, – Донхёк вновь повернул книгу к себе и начал листать страницы, окончательно отвлекшись от учебы. – Мне нужно выучить три его сочинения, чтобы сдать вступительный экзамен по литературе. – И как успехи? – Марк посоветовал зачитать классическую прозу Чхоля под треки Дрейка. Удивительно, но стало проще. Джонни улыбнулся в ответ. Он проследил за тонкими пальцами парня, которые медленно и аккуратно раскладывали детские закладки с Пороро по книжкам или просто загибали странички, чтобы не забыть. Молчание возобновилось, пока младший складывал вещи и собирался уходить. Он обошел кухонный стол, на мгновение остановился прямо у Джонни за спиной и произнес: – Ты странный в последнее время. Джонни почувствовал чужое тепло за своей спиной: – Почему? – Следишь за мной. – Я наблюдаю, Донхёк, а не слежу. – Еще немного, и это заметят остальные, – проговорил он с улыбкой. – Соблюдай дистанцию, хён. Джонни обернулся, глядя Донхёку прямо в глаза: – Мне отойти подальше? – Но не слишком далеко. Донхёк скрылся за дверью, и Джонни, наконец, осознал, что в нем изменилось. Донхёк повзрослел.