Забытые письма

Это всего лишь диктофон. Всего лишь маленький прибор для записи голосовых посланий. А столько смысла в этом. Это всего лишь краткие сообщение, которые никогда не дойдут до адресата, да и они даже не адресованы женщине для которой они предназначены. Каждое мое сообщение начинается с иного имени — Дайан. Наверное, это привычка — делиться со своей странной секретаршей всем, что увидел, что пришло в голову, словно так можно выплеснуть все то, что бурлит во мне уже много лет. Не знаю, зачем я записываю это для тебя, Дайан, потому что это письмо вовсе не для тебя. Это очередное письмо. Не помнишь, сколько я уже их сделал. Сколько раз брал диктофон, чтобы записать очередное письмо для нее. Кажется, раз десять, хотя тут я могу ошибаться. Где-то на третьем сообщение, которое я записал после того, как Одри была в моей спальне, я перестал считать. Иногда я корю себя за ту ночь. А иногда… Понимаю, что все сделал правильно, когда не принял ее предложение. Хотя запах ее тела до сих пор оставался на белье, как напоминание о том, что она была здесь. В моем номере, в моей постели. Юная. Обнаженная. Влюбленная. Ищущая понимания и спасения от одиночества, которое она пыталась отрицать, но в ней оно жило. В этом мы с Одри сильно похожи. Находимся на глазах у целого мира, но при этом понимаем, что одиноки. Возможно, это болезнь. Наваждение. Мысль, которая торчит, как нитка и отделаться от нее почти невозможно, хотя несколько недель назад это казалось полнейшей глупостью. Всего лишь симпатией и мыслью о том, что может быть общего у меня и бывшей школьницы. Оказывается, один день может изменить все. Жизнь может полностью перевернуться. Но почему так сложно найти в себе силы для того, чтобы все сказать ей. Просто взять и сказать. Вместо этого я снова беру диктофон и записываю сообщение для тебя, Дайан. Когда мы увидимся, ты скажешь, что я — полный идиот, который боится просто быть человеком, не агентом ФБР, а именно человеком. Скажешь, что нельзя упускать такую возможность, ибо потом будет поздно, ведь Одри… Заметь, я впервые произношу это имя, словно назвав его, оно перестанет иметь для меня столько значений. Ведь Одри такая молодая, в ее возрасте так легко увлечься кем-то и быстро потерять интерес. Да, возможно, тут ты будешь права, Дайан, я боюсь осознать, что именно так произошло. Есть какая-то прелесть в том, что я просто наблюдаю за тем, как она смеется, как она с кем-то разговаривает, идет покачивая бедрами. Будто я посвящен в какую-то тайну, сравнимую, наверное, лишь только с загадками Твин Пикса. Дайан, я не думал, что совершаю преступление из-за Одри, потому что мне просто хотелось ее спасти. Я понимаю, почему она там оказалась, в этом виновато ее природное любопытство, желание помочь мне, угодить во чтобы не стало. За это стоило бы ее отругать, но, когда я понял, что она в опасности, то все рассеялось в один миг. Все потерялось в этом оглушительном ощущении, что все повторяется вновь. Я не хотел, чтобы Одри становилась второй Кэролайн. Не хотелось, чтобы и она стала просто горьким воспоминанием. Да, именно поэтому я совершил должностное преступление. Из-за Одри. Но думал ли я тогда об этом? Совсем нет. Эх Дайан… Стоило лишь только увидеть ее, такую беспомощную и слабую, как из головы вылетели все правильные слова. Я хотел ее защитить. Хотел быть для нее специальным агентом Дейлом Купером. Я помню, как она посмотрела на меня сквозь пелену дурмана. Как она выдохнула мое имя. Я помню чувство, что возникло в душе. Оно было такое мимолетное, но миг его рождения запомнился надолго. Я не должен был давать волю чувствам. И я не дал. Не позволил себе, решив, что ничего хорошего из этого не выйдет. Сегодня она заговорила со мной, как и всегда, пришла во время завтрака. На ее лице снова сияла улыбка, та самая, что запомнилась мне надолго. Я не смог заговорить с ней, словно мне снова было шестнадцать, потому что все происходило, как впервые. Дайан, в ее голубых глазах плескалась надежда, что все будет хорошо. А я… снова был готов предложить ей дружбу, потому что на большее просто не мог решиться. Казалось бы, это так просто — взять и начать все сначала. Но что из этого опять выйдет? Опять разочарование? Рана, что не будет заживать много лет? А может быть, все намного проще, Дайан? И я просто боюсь втягивать Одри в очередную авантюру, несмотря на то, что она сама хотела бы этого, потому что боюсь, что с ней хоть что-то случится? Боюсь, что она станет жертвой обстоятельств. Я боюсь потерять ее. Боюсь, что больше не увижу ее. И в этом я признаюсь лишь только тебе, Дайан, потому что есть вещи, которые знаешь только ты, и больше никто. Даже Гордону о многих вещах никогда не суждено узнать… ...Я не знаю, в какой раз записываю очередное письмо для тебя. Почему, Дайан, я записываю строки тебе, а не Одри. Но со стороны все выглядит иначе. Что ж, нужно идти, думаю, что больше я не буду донимать тебя, Дайан. Все забудется и все исчезнет. Хотя нет, это произойдет не скоро, если только не пройдет четверть века какого-то странного безмолвного ожидания. …Дайан, не знаю, что выйдет из этого всего, не знаю, что меня ждет дальше. Знаю только одно — я должен оставить это сообщение тебе, хотя понимаю, что оно никогда не дойдет до Одри. Скажи ей, что она занимает особое место в моем сердце. Скажи ей это, если я не вернусь из вигвама. Она должна это знать. …Трудно сказать, что случилось, но, Дайан, кажется, это мое последнее сообщение. Батарейки скоро сядут у диктофона. Хотя, наверное, ты уже видела меня, вернее того, кто называется мной, и мне боязно, что может случиться со всеми людьми, которые мне так дороги… *** Дорогой дневник, Наверное, глупо в восемнадцать лет вести дневник. Но мне нужно с кем-то поговорить. Подруг у меня нет, да и никогда не было. Почему я никогда не задумывалась над этим, словно мне и не нужно дружить с девочками. Лора мертва (хотя она мне никогда толком не нравилась). Донна уехала, говорят уехала учиться куда-то, ибо ей стало невыносимо здесь жить. Она прислала лишь только открытку, признавшись, что она моя сестра. Странно все это, но это, по сути, не имеет никакого значения. Теперь. Единственный мой друг, как мне казалось — хотя как он мог быть другом, если я любила его — тоже покинул Твин Пикс, скрывшись в неизвестном направлении. Да и после того, что между нами произошло, мне не хочется его видеть. Но... Нет, я кривлю душой. Мне хочется его увидеть. Очень сильно, потому что… Потому что несмотря ни на что, столь многое нас связывает. Как он мог так со мной поступить? Как мог придти ко мне в тот момент, когде мне стало лучше после комы, говорить столько разных слов, а потом сделать то, о чем я так долго мечтала все эти месяцы, но отчаялась ждать, решив, что просто разлюбила его? Почему все так сложно? Возможно, было бы проще думать, что это был другой Купер. Не мой идеальный благородный специальный агент Купер. Не тот, что спас меня. Не тот, что был готов рисковать всем, ради других. Нет, это был не он, я буду думать так до конца своих дней. Надеясь, что это именно так. Было нечто странное в тот день. Нечто совсем непонятное и совсем необъяснимое, это было что-то неуловимое. Мне трудно это сказать. И трудно назвать. Трудно просто объяснить. Ну, и где же ты сейчас, Купер? Где бродишь, кого любишь? Кто с тобой рядом? Никто не знает. Никто ничего не слышал о тебе, словно ты пропал. Исчез с лица земли, а я не буду тебя искать. Мне это просто незачем. Дорогой дневник, Говорят, что если я буду писать, то мне будет намного проще справится со всем, что свалилось на меня за последние месяцы. "Слова лечат", — так вроде бы сказал психотерапевт. Кто придумал эту глупость? Да, точно, мой лечащий врач. Кажется, прошло много времени с тех пор, как я здесь оказалась, даже не посмотрев на Ричарда. Его забрала мама, хотя вряд ли из этого ребенка вырастит что-то хорошее. Я просто уверенна в этом. Но я до сих пор ничего не забыла. И какого черта занесло к нам в город Купера? Зачем он вообще здесь оказался? Если бы не он… Если бы не он, все было иначе? Купер, если ты когда-нибудь прочтешь это, то знай, что ты виноват передо мной, и очень сильно, и будь это в моих силах, то я бы не видела тебя никогда. Дорогой дневник, Я стала похожа на Лору. Ходят слухи, что перед смертью она писала, изливала свою душу. Может быть, в меня тоже вселился злой дух Боб, или как его там все зовут? Может быть, это мое предстоящие проклятие за то, что я посмела себе увлечься Купером. Боже, какая же я дура. Столько месяцев прошло. Столько дней пролетело, а я все не могу забыть его. Наверное, стоит, как советовал психотерапевт завести себе любовника, чтобы вытравить его из своего сознания раз и навсегда. О Ричарде же удалось забыть, так почему бы не забыть и Купера. Хотя вряд ли это возможно. Я зависимая. У меня стокгольмский синдром, причем в самой тяжелой форме, раз после всего, что произошло между нами, я все еще стремлюсь к нему. Нет, я точно клиническая идиотка, раз все еще о чем-то грежу. Это все потому, что хорошего было гораздо больше, чем плохого, намного больше. Его взгляд темных глаз. Его улыбка. Его такой мужественный подбородок, и такое сильное мужское плечо. Его ласковые руки. И такой красивый голос, все бы отдала, чтобы хоть раз его ещё услышать. Всего лишь раз. Жаль, что так и не удалось стащить хотя бы одну его кассету, иначе было бы что вспомнить. Хотя, наверное, это к лучшему, иначе я бы заслушала ее до дыр, испортив потом пленку, так, что пришлось бы искать специалиста, которые говорят намного надежней магнитной пленки. Я помню Купера намного лучше, чем все остальное в моей жизни. И от этого мне становится очень больно. Вероятно, он был яркой вспышкой в моей жизни. Пронесся, словно комета. Нет, это не Джек, и не другие мужчины. Он совсем другой. Совсем иное место занимает в моем больном сердце и мозгу. Я больна им. Дорогой дневник, Возможно, скоро я заброшу это ужасное дело, и больше не буду писать. Так хочется вернуться к прежней жизни. Делам папиной компании. К той прежней неповторимой жизни в Твин Пиксе или Сиэтле. Я хочу все начать с чистого листа. Просто взять и начать жить. Но какого черта, Купер, ты меня не отпускаешь или это я не тебя не могу отпустить. Купер, почему я не могу тебя забыть. Почему ты даже не пишешь, и почему ты даже не звонишь. Ты забыл всех своих друзей, будто после того, как тебя вытащили из твоего чертового вигвама, ты изменился просто до неузнаваемости. Ты просил сохранить в секрете все то, что произошло между нами в больнице. Просил, чтобы я молчала. Но разве я могла. Многое все равно пришлось рассказать. Нет, это просил не ты меня, а кто-то другой, кто надел на себя твое лицо. Я говорю настоящий бред. Но чего стоит ожидать от того, кто сошел с ума. Да, я сошла с ума. Из-за тебя, Купер. Будь ты неладен. Хотя нет, храни тебя Господь.