Другая пропавшая

Я устала смотреть, как ты по ней убиваешься. Злишься, проклинаешь за Фрэнка и ложь, за то, что ушла, оставив тебя в ненавистной Аркадии совсем одну расхлебывать дерьмо по чайной ложке, и плевать, что ушла на тот свет, сгнив в грязном мусорном мешке на свалке. Как ты могла посметь? Как, Рэйчел Эмбер?! Забила на все мечты об огнях Лос-Анджелеса, о том, что вы должны были уехать на видавшей виды развалюхе, дружно показав фак всей Аркадии, а в особенности мудоотчиму, который наверняка бы брызгал слюной от злобы, видя свою недо-падчерицу окончательно выбившейся из-под его бдительного, но в общем-то бездарного контроля. И это называется дружба?! И это — цена твоих обещаний?! Но кто с тебя уже все это спросит, Рэйчел Эмбер. Ты ушла навсегда — вечно юная, вечно прекрасная, вечно идеальная Рэйчел Эмбер, нет, РЭЙЧЕЛ ЭМБЕР, и трагичность твоей смерти только придает тебе особенности. Хлоя, я уверена, ты и сама понимаешь патовость своей бессильной обиды. Наверное, она и правда была особенной, я не знаю. Но видя, как ты по ней убиваешься, как, случайно назвав меня ее именем, и, чертыхнувшись, исправляешься и прикусываешь язык, а потом так выдаешь преувеличенно бодро «И чем займемся, СуперМакс?», клянусь, я ее ненавижу. За то, что тебе больно. За то, что она заняла мое место. За то, что я не боролась за это место и сама виновата в том, что первым ангелом навсегда останется прекрасная Рэйчел. Даже из своей могилы она — крылья за твоей спиной, а я все еще тень, которую ты, конечно, простила, но которая сама не в состоянии выпрямиться из-за осознания собственной вины. И вот ты снова перебираешь ее вещи. Они все еще лежат в твоей комнате, вроде бы разбросанные, рассованные по углам твоей вечно перевернутой берлоги, но я знаю, ты лелеешь уже одну только мысль, что эти вещи рядом, что частичка Эмбер, призрак ее запаха, ее присутствия здесь, под боком; стоит лишь протянуть руку, и все покажется сном, время возвратится вспять, гремя колесами поезда и отбрасывая на потолок звезды. Но уж кому, как не мне, знать, что у времени свои заморочки? Я всегда знала, что мои силы не вечны, в отличие от тебя, Хлоя. Я и так рассыпаюсь на куски от постоянных перемещений в бесплодной попытки спасти тебя, собираю свое сознание по черепкам, по тонким пленочкам памяти. Я не жалуюсь, но — кто знает? — может, это мое последнее путешествие. Потому что никогда еще я не пыталась проникнуть в чужую фотографию. Ту, на которой меня нет и не могло быть, которая сделана чужими руками. Хотя, какими чужими? Твои руки даже больше мои, чем твои. Ты что-то болтаешь о Джойс, о том, что заколебалась подрабатывать официанткой и нередко хочешь надеть кому-нибудь на голову заказ. Я слушаю вполуха, пользуясь тем, что ты нагнулась над очередной коробкой и сидишь спиной ко мне; и ты совсем не видишь, как, разогнув изломанную, измятую фотографию, я пытаюсь сфокусироваться на ней, протолкнуть себя сквозь время и пространство, которые, конечно, не рады моему вторжению. Ты показываешь фак? Нет, это мои способности, не иначе. Раскаленная спица боли протыкает висок и выходит с другой стороны, на губах появляется такой знакомый, но от этого не менее пугающий привкус — металла и соли. Пальцы немеют, горло стискивает, в ушах гудит так, что хочется закричать, а я терплю, лишь бы достигнуть цели, соединить то, что несоединимо. И как такое возможно? Ведь в то время, когда вы с Рэйчел фотографировались, я была где-то в Сиэтле и черт знает что делала. И где я теперь? Есть ли я? Как заканчивают те, кто оказывается в двух местах одновременно? Я не чувствую своего тела, не слышу, о чем вы разговариваете с Рэйчел; она смеется, вертя в руках камеру, и от смеха запрокидывает голову назад, и русые пряди падают тебе на плечи. Твое лицо такое смешное… счастливое. Беззащитное. Ты смотришь на нее, как на чудо, как на того пресловутого ангела, спустившегося с бог знает каких небес, и твои синие волосы и бандитская шапка почему-то не кажутся такими агрессивными этому миру. Вы не видите меня. Не слышите, беззаботно борясь за право сделать снимок. Я вас — тоже. И мое бесплотное тело разламывает от боли, когда я подхожу к столику, на котором лежит мобильный. Не твой. Рэйчел. Я с трудом беру его полу-онемевшими пальцами, хорошо, что нет блокировки, и открываю личные сообщения. Ну конечно. Нейтан. Пишет какой-то бред на грани флирта. Кажется, он ведь был в нее влюблен и вовсе не хотел убивать… Но сейчас нет времени разбираться, и я печатаю ему последнее сообщение от имени Рэйчел. «Беги от Джефферсона. Его пуля уже в пути». Сообщение отправлено. Диалоги стерты. Мобильный падает из моих рук. *** Солнце мягко струится по плечам Рэйчел, и она с наслаждением подставляет ему лицо и зачем-то — ладони. Вырваться из Аркадии Бэй — это как глоток этого самого солнца, как исполнение самых заветных желаний, и пусть до главной поездки им еще далеко, Сиэтл — это, пожалуй, тоже неплохое местечко. Вот Хлоя с удовольствием бы осталась в этом парке навсегда, с солнечно-веселой Рэйчел, прищурившей глаза и усевшейся прямо на траву, не жалея брендовых шмоток. Но время идет, и им приходится идти к потрепанной автобусной остановке, обклеенной драными и свежими объявлениями, а потом долго мяться в ожидании, насчитывая мелочь. И Хлоя чувствует себя счастливой. По-настоящему. До той поры, пока не натыкается взглядом на объявление. «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ?» — Эй, Хлоя, ты чего? Прайс чувствует, как Рэйчел треплет ее за плечо, и вроде бы речь о том, что подъехал нужный автобус, но все это кажется таким глупым и мелким. Ведь с истрепанного, хотя свежего объявления на нее смотрит Макс. Макс Колфилд. И пусть они не виделись, кажется, сотню лет, этот взгляд… «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ?» — Ты вообще меня слышишь? Хлоя? Хлоя! «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ?» — Ты что, видела ее, да? В парке? Максин Колфилд, — наконец, Эмбер затихает и всматривается в объявление, которое Хлоя хоть и силится прочитать, но не может. — Она пропала несколько лет назад. Надо же, еще ищут. Макс смотрит серьезно и строго из своего бумажного плена, и у Хлои не получается оторвать от нее взгляда, разорвать эту связь. И что-то ломко-хрусткое съежилось в сердце и рухнуло куда-то к ногам, заставляя болезненно сжаться. Теперь Хлоя точно знала, что их пиратские приключения окончены.