Победа и поражение начинаются на одну букву

Кристен собирается торопливо, путаясь в ногах и роняя вещи, и то и дело оглядывается на Нигму — будто он, неподвижной статуей застывший у стены, может на неё броситься. «Боже мой, — думает он, в какой-то момент встречая её бездонно-перепуганный взгляд, — она и правда так думает…» «Я никому ничего не скажу. Только не трогай меня. Пожалуйста, пожалуйста, я буду молчать!..» Нет таких клавиш на клавиатуре, чтобы стереть из памяти этот загнанный шёпот. Нигма закрывает глаза. Ему хочется взвыть и в кровь разбить кулаки о стену, может, тогда станет легче, но он просто стоит и ждёт, пока Кристен закончит собираться — слава богу, она хотя бы прислушалась к совету не выскакивать на улицу в одной комбинации. Наконец, всё так же перепугано косясь на него, она выскальзывает за дверь. Щёлкает замок. Становится тихо. Так тихо, что слышно, как через две улицы катится по рельсам последний поезд. — Мда, — нарушает тишину голос из зеркала. Нигма поднимает глаза — другой Эд стоит там, прислонившись к отражению дверного косяка, и тоже выглядит не шибко радостным. — Vae victis… Хотя я с самого начала думал, что это была плохая идея. — Неправда. — Ладно, не думал. Но подозревал. — Заткнись! — Ну, в самом деле, какой нормальный человек потерпит рядом с собой мало того, что психа, так ещё и убийцу? — Иди. к чёрту!!! Зеркало — вдребезги. Хорошо, что он не верит в приметы. Нигма обессиленно съезжает по стене, обнимая колени, утыкается в них лицом. Отчаяние накрывает чёрной волной, притупляет восприятие внешних раздражителей. Какая разница, что холодно. Мисс Крингл ушла, и никогда больше не вернётся. Единственный шанс потому и называется единственным, чтобы не повторяться. Он его упустил. Vae victis. Горе побеждённым. Не быть — единственное желание, которое у него осталось. «...Странно», — первая мысль, которая приходит в голову, когда он открывает глаза. Странно — он же точно помнит, что сидел возле двери, а теперь почему-то оказался в спальне… — С добрым утречком, — ехидно сообщает другой Эд. Наученный горьким опытом, на сей раз он просто стоит у стены, а не отражается ни в чём хрупком. И видится куда чётче окружающего пространства. — Хорошо спалось? — Какого чёрта ты здесь делаешь? — Я — стою. А вот ты — опаздываешь на работу. Нигма оглядывается на электронные часы. Чёрт, и правда… В иной день он бы уже подорвался с кровати, но сейчас ему совершенно не хочется никуда идти. Он предпочёл бы остаться дома, завернуться в одеяло и не вылезать, даже если за окном начнётся Апокалипсис. Но… — Давай-давай, вставай и сияй. Мы же должны убедиться, что наша прекрасная принцесса сдержит слово? Перспектива увидеть Кристен Крингл энтузиазма не прибавляет, отнюдь: Нигма натягивает одеяло на уши и для верности кладёт сверху подушку. К сожалению, голос Другого Эда на самом деле существует внутри его головы, а не снаружи, и так легко от него не избавиться. — Дружище, не вынуждай меня идти на крайние меры, — с ноткой угрозы говорит он. — О чём ты? — Ты ведь уже понял. Нигма рывком отбрасывает одеяло. О да, он понял. — Ты можешь управлять моим телом? — Формально, оно такое же моё, как твоё. Имею право. — Как? Ты — плод моего воображения, персонификация внутреннего голоса, не более! — Вот сейчас было обидно. Нигма предпочитает оставить обиды галлюцинации без внимания. На работу — отлично, он пойдёт на работу. По крайней мере, это единственная сфера в его жизни, где он ещё ни разу не напортачил. С этой мыслью (и комментарием Другого насчёт похвальной самокритичности) он садится и принимается шарить по тумбочке в поисках очков. Под руку подворачивается нечто непривычное — при ближайшем рассмотрении оказывается, что это очки мисс Крингл. — Вот и повод зайти, — радостно заявляет Другой. Нигма в который раз шлёт его к чёрту, но очки всё-таки забирает с собой, малодушно надеясь, что их получится передать как-нибудь… без личного контакта. В конце концов, просто зайти и оставить! …Разумеется, с его везением он сталкивается с Крингл прямо в дверях. Она цепенеет. Он тоже. — Крист… мисс Крингл. — Мистер Нигма. — Вы забыли очки, — он спешно вынимает их из кармана и протягивает ей. Крингл смотрит на них, как на ядовитую змею. Смотреть на Нигму она избегает вовсе. Нигма аккуратно цепляет очки дужкой за её воротник и спешно удаляется в направлении своего кабинета. — Нет, конечно, устранить её было бы куда разумнее, чем полагаться на крепость её слова и нервов, — рассуждает Другой, не отставая ни на шаг, — но этим прекрасным зелёным глазам так идёт страх… — Заткнись, — на грани слышимости шипит Нигма. Понимать, что здесь может быть прекрасного, он отказывается. Вполне возможно, ключевое слово здесь именно «отказывается», но он не будет об этом думать. Не будет. И точка. После пары часов передышки Нигме приходится выдержать ещё одно испытание: доктор Томпкинс, разумеется, не могла не заметить неладное и не попытаться выяснить, в чём дело. Другой — сегодня, похоже, не собирающийся уходить в принципе — советует возрыдать ей в жилетку, «воззвать к её сочувствию, материнскому инстинкту и всё такое, ну, кому я это объясняю?». Нигма ограничивается коротким «мы с Кристен… повздорили. Я не хочу об этом говорить». Томпкинс понимающе вздыхает, треплет его по плечу, говорит, что всегда готова выслушать и помочь, если он надумает, и, наконец, оставляет его в покое. Ещё четыре минуты и двадцать одну секунду Нигма пытается сосредоточиться на работе, но усилия столь вопиюще тщетны, что он сдаётся, бросает папкой в стену, собирает разлетевшиеся бумаги обратно и выходит из кабинета. Здание департамента наполнено привычным гулом и шумом. Шаги постороннего звучат поверх этого фона резким диссонансом — Нигма успевает разглядеть высокий сухой силуэт, откуда-то смутно знакомый. А, точно. Тео Галаван. Характерная форма ушей. Почему-то при мысли об этом человеке по спине проходит неприятный холодок, но Нигма не успевает зафиксировать это ощущение, как его накрывает другим — тёмным и холодным; и приближающимся к нему. Оборачиваясь, Нигма уже знает, кто это: Джим Гордон, мрачный и злой. — Детектив Гордон? — Эд? — взгляд стальных глаз проходится по Нигме сверху вниз и немного светлеет, злость в нём уступает место обеспокоенности. — Что случилось? — Что общего у трупа, поезда и мальтийской болонки? — Ничего. Уверен? — обеспокоенности становится на пару градусов больше. — Ли сказала… — Скажи, что ты в порядке! — рявкает Другой Эд. Нигма прилагает нечеловеческие усилия, чтобы не вздрогнуть: он понятия не имел, что его отражение способно так орать, что почти рычать. Сказать, что в порядке… у Гордона, похоже, проблемы, он не станет продолжать расспросы… Но правда в том, что больше всего на свете Нигме сейчас хочется ответить, что ничего не в порядке. Рассказать Джиму всё. Он ведь друг. Друзьям доверяют тайны. Друзья помогают друг другу. Но это Джим Гордон, закон и порядок во плоти, поступит ли он как друг, узнав, что на руках Нигмы кровь, или всё же будет действовать как подобает полицейскому?.. Но как же хочется всё рассказать. Как же хочется разделить это с кем-то… Нигма с трудом разлепляет губы. — На самом деле… — НЕ СМЕЙ, НЕ СМЕЙ, НЕ СМЕЙ!!! — беснуется Другой, и, аккомпанируя ему, бьётся тревожным колоколом то, что осталось от инстинкта самосохранения. — Я бы хотел поговорить с вами… ну, как мужчина с мужчиной… Гордон моргает, выражая непонимание и вместе с ним — готовность слушать. — Но не здесь. И не сейчас. У вас, должно быть, много работы, у меня тоже… Слава богу, Гордон принимает его мучительные попытки сказать правду так, чтобы не сказать правду, но всё-таки сказать правду, за нерешительность и с готовностью, подобающей готэмской версии Капитана Америка, приходит на помощь: — Может быть, завтра вечером? Сегодня дел и правда по горло. — Да, конечно, — торопливо соглашается Нигма. Завтра — это то, что нужно. Будет время всё хорошенько обдумать, подготовить речь… — Приходите, как освободитесь. — Идёт, — кивает Гордон. Нигма выдыхает: теперь отступать некуда, и это странным образом успокаивает. — Тогда до завтра, детектив? — Да. Увидимся, — и он удаляется, на прощанье хлопнув Нигму по плечу. — Ты спятил. Ты спятил!!! — Другой выглядит так, будто вот-вот начнёт биться головой об стену. А ещё он выглядит напуганным, и загнанным в угол, и… Слабым. Он слаб, понимает Нигма. У него нет власти над ситуацией и надо мной. А у меня — есть. Ощущение торжества накатывает с неотвратимостью девятого вала; переполняет изнутри, расправляет плечи. Он спятил? Определённо. После событий последних дней можно сказать, что это очевидный и уже неоднократно доказанный факт. Но до тех пор, пока он отдаёт себе в этом отчёт — он способен это контролировать. — Врачам в Аркхэме про контроль будешь рассказывать! — шипит Другой — и исчезает. Нигма поправляет очки и разворачивается на каблуках. Вот теперь он действительно в настроении поработать.