Обскур

Этот день ты не забудешь никогда, даже если захочешь, а тебе очень хочется забыть его. Обычный, летний, жаркий полдень, который ты решила провести с книжкой под тенью яблони, растущей на заднем дворе вашего домика. Хотя с удовольствием поиграла бы с братьями, но те, к сожалению, отправились к вашей тёте Гонории. Ты медленно переворачивала страницы «Истории магии», не касаясь их руками, и вчитываясь в напечатанные строки истории. Было интересно, но шум, донёсшийся из-за садовой изгороди, заставил отвлечься. Соседские мальчишки, довольно неприятные типы, перелазили через колючий терновник. — Ариана! — воскликнул один из них, резко дёрнув зацепившуюся штанину за растение, в результате чего, оторвал бедной веточку. — А что это за фокусы ты проворачиваешь? — Я… — растерялась ты, быстро захлопнув книжку и спрятав её за спину. — Читаю. Проказники, переглянувшись между собой, противно загоготали и подошли к тебе, нагло усмехаясь и нависая над тобой опасными тенями. Невольно ты сжалась под их взглядами. — Ты переворачивала страницы, не трогая их! — возмутился, кажется, Джил, пристально глядя на тебя, от чего ты нервно сглотнула. — Как ты это делаешь? Расскажи мне! — Я тоже хочу знать, — поддакнул толстяк, явно не блещущий разумом. — Ничего такого… — начала было ты, но договорить не успела. Рука Джила, которая схватила тебя за запястье и с силой дёрнула на себя, заставляя встать. — Говори! — крикнул он, от чего ты сжалась совсем, как улитка, жаль, только раковиной не владела. — Уродка! Ты и твои братья! Ненормальные! Смотришь, хлопая глазами, совсем, как глупая кукла, но ничего не можешь сказать, как будто выпила зелье немоты. Джил злится оттого, что ответной реакции нет. Дышит часто, а после и вовсе рычит. Раз — и пощёчина обжигает нежную кожу лица, оставляя красный, несколько кровяной след от ладони. Падаешь на землю, схватившись обеими руками за щеку, кажется, разбили губу, потому что отчётливо чувствуется металлический вкус крови во рту. Два — и изрыгая проклятия, тебя эти трое бьют ногами, целясь носками ботинок в мягкие части тела. Они тяжело дышат. Боль везде: под рёбрами, на шее, под лопатками, на лице. Видимо ты плачешь, потому что какая-то слегка солоноватая вода затекает в рот, смешиваясь с кровавой слюной. Три — и дверь дома открывается, а на пороге с чайником в руках стоит отец. Чайник падает, рассыпаясь на сотни фарфоровых осколков, а чай разливается лужицей у его ног. Сволочи оборачиваются на этот звук и убегают, всё так же путаясь в терновнике. Отец бежит за ними, перед ним терновник расступается. Четыре — три зелёных вспышки в дали, извещают о том, что с ними покончено. Пять — и ты теряешь сознание окончательно, проваливаясь в пучину темноты. В её объятиях почти так же приятно, как и в объятьях брата. *** — Нам нельзя тут оставаться! — шипит, добивается до сознания родной голос. — Он прав, — вступается кто-то другой, такой же знакомый. — Иначе ее поместят в больницу Св. Мунго в отделение для умалишённых. А она не умалишенная! — Мы должны переехать, — задумчиво говорит тихий, но суровый голос матери. — В Годрикову Впадину. *** — Где папа? — спрашиваешь ты, сидя рядом с Аберфортом в парке поздно вечером, пока Альбус с матушкой отошли купить билеты на поезд. Аберфорт смотрит себе под ноги, с силой сжимая холодный камень одиноко стоящей лавочки. — Он больше не вернётся, Ариана, — с нескрываемой горечью произносит старший брат и смотрит тебе в глаза с таким сожалением. — По крайней мере, оттуда ещё никто не возвращался. На глаза наворачиваются слёзы. Какая-то тёмная суть начинает наступать, затуманивать разум, шепча на ухо: «Убийца! Уродка! Тебе не место здесь!». — Это из-за меня, Абери, — голос дрожит, и брат это замечает, сразу же заключает тебя в свои медвежьи объятия. — Я не хочу владеть этой магией. Я хочу быть сквибом. Мне это не нужно! Я боюсь! Голос срывается, а ты захлёбываешься в слезах. Парень что-то тихо бормочет успокаивающе и гладит нежно по золотым волосам. Тьма отступает. *** — Я больше не могу тут находиться, — раздражённо шипишь на ухо брату и чуть ли не бегом покидаешь лавку. Почему они так смотрят? Так напряженно с таким пренебрежением, с таким превосходством в глазах. Бесят. Раздражают. «Покажи свою истинную сущность!» — шепчет, манит, как сам дьявол. Выходишь на свежий, морозный воздух, который дерёт лёгкие, отвлекая от мыслей. От темноты. Позади, за спиной, скрипит дверь, под ногами скрипит снег, где-то внутри скрипит душа. — Ариана, — не нежно, требовательно, чуть жестко произносит Абери, касается рукой плеча. — Успокойся. Усмехаешься, пренебрежительно стряхивая с себя его руку. Да что он понимает? — Не трогай меня! Ты не знаешь, какого это иметь огромную мощь, которая убивает тебя каждый день, которая хочет тебя сожрать, воспользовавшись твоей слабостью! — орёшь на всю улицу, люди оборачиваются. — Ты не понимаешь меня! Ты не борешься каждый день сам с собой! Он слушает с каменным лицом, а после того, как ты выдыхаешься орать, обнимает тебя, сжимая тельце до боли в рёбрах, выбивая весь кислород из организма. И ты расслабляешься, растекаешься лужицей энергии, которую не довели до ядерного взрыва. — Всё будет хорошо. А хорошо не будет, но ты об этом молчишь. *** — Не хлопай так громко дверьми, — рычишь ты на мать, которая тоже зло смотрит на тебя. Её-то понять можно, столько лет жить с сумасшедшей! А вот ты… Тебе нет оправдания, хоть Абери и Альбус говорят об обратном. Ложишься в кровать. Закрываешь глаза. Дышишь медленно, как брат и учил. Начинаешь отсчёт: Раз — на улице поют птички. Весна. Мама что-то готовит, гремит утварью на кухне. Два — и тьма медленно туманит сознание, пеленает и дурманит мысли. Три — миссис Дамблдор разбивает что-то стеклянное. Четыре — воспоминания всплывают в памяти, заполоняя дымкой мысли: фарфор; чайник; папа; сволочи; удары; боль; магия. Пять — ярость. Темнота поглощает. Какое-то тёплое, переслащенное чувство покалывает в пальцах. — Ариана? — оборачивается мать с осколками в руках. — Что-то не так? «Убей её!» — шепчет «она». *** — Ариана? — слышишь голос Аберфорта, такой аккуратный, осторожный. Он боится. Твой. Брат. Боится. Тебя. Монстр. «Она» требует кровь. Темнота не насытилась. Воет, скребётся острыми когтями и требует. И ты ничего не чувствуешь, кроме крови. Всё перед глазами окрашивается в красный. Её соляной запах забивается в ноздри, раздраконивает чудовище. Чувствуешь влажность на ладонях, поднимаешь руки к лицу и смотришь. Они в крови. Она настолько густая, бордовая и осязаемая, что тебя пробивает дрожь. Темнота ликует. Злорадно смеётся. — Я её убила, — не смотришь на брата, боишься. — Я убила нашу мать. Не ты, а «она» заливается смехом, таким злорадным, что невольно заражает тебя. Оборачиваешься к брату, смотришь в его переполненные страхом голубые глаза. Твой демон вырвался из-под цепи, но сможешь ли ты его остановить? *** — У тебя глаза-океаны, — говорит юноша, которого привёл Альбус. — А внутри — беспомощность, крах, отчаяние и война. — Не ваше дело, — шипишь ты, несколько раздражаясь, просто потому что он попал в точку. Берёшь корзину для ягод, показательно задевая его плечом, и выходишь в сад. Неторопливо срываешь ягоды с куста и складываешь в плетёную тару под пристальным взглядом этого парня. Он чему-то усмехается. А ты впервые жалеешь, что уговорила старшего брата уехать и окончить школу. — Слежу со жгучим интересом за многолетним давним боем, — цитирует юноша. — Во мне воюют ангел с бесом, а я сочувствую обоим*. Замираешь и медленно оборачиваешься. Он усмехается так… смело. Неужели он что-то знает? — Вы… — пытаешься говорить уверенно, но не получается. — Вы это обо мне? — А о ком же? Я больше здесь никого не вижу, — блондин отрывается от косяка двери и медленно подходит к тебе. Его взор голубых глаз гипнотизирует, заставляют смотреть прямо в глаза, заставляют повиноваться, заставляют лишиться воли. Он нежно касается грубой ладонью твоей шеи, заставляя тебя поднять лицо. — Я вижу огромную мощь в тебе Ариана, которую ты зря скрываешь, я могу пред… — Геллерт! — радостно произносит Альбус, перебивая того на полуслове. — Я нашёл её! Юноша ещё несколько секунд всматривается в твоё лицо с явным интересом, а затем оборачивается к Алу. — Прекрасно! *** — Мне не нравится Гриндевальд, — высказываешь Алу своё недовольство. — Он постоянно у нас в доме! Я не могу побыть одна! Мне нравится его идея по захвату мира! Альбус, я… — Мы не пытаемся захватить мир, — вступается юноша, забирая из-под твоего ножа кусочек перца. — Мы делаем это ради общего блага! — Ты даже говоришь его словами! — фыркаешь в спину удаляющемуся брату. *** — Ради Мерлина, не хлопай дверью, Альбус! — раздраженно кричишь вглубь дома. «Она» опять начала бушевать. Что-то в коридоре падает, и ты с шумом выдыхаешь. Идёшь на звук и видишь блондина, который держит вешалку в руках. — Что ты тут творишь? — Она упала, — поправляет он, ставит на место и складывает одежду Грин-дель-Вальд. — Сама упала. — Очень смешно, — шипишь и, отворачиваясь, идёшь в свою комнату, чтобы ненароком не убить этого волшебника. — Не трогай ничего и не шуми, и не попадайся мне на глаза! Идёшь в свою комнату, а он следом, хоть и молча. Это ненормально. — Чего ты хочешь, Геллерт? — резко останавливаясь и оборачиваясь к нему, спрашиваешь ты. — Ты всё-таки знаешь моё имя, — юноша усмехается, нет, он насмехается. — А я знаю твою суть… — Чего ты хочешь, Геллерт? — это раздражает, заставляет сжать кулаки, посмотреть яростно в его голубые, как арктические льды, глаза. — Хочу твою силу, обскур, — волшебник наклоняется к тебе, так что его лицо оказывается в паре сантиметров от твоего, и ты видишь тонкий выпуклый шрам над его бровью. «Альбус, как ты мог?» Тебе хотелось скрутить ему шею, топтаться по его голове, пока глаза не вылезут из орбит. Но вместо этого ты лишь со всей злостью таращилась на парня, влезшего в твою жизнь. — Убирайся вон, пока я не убила тебя так же, как и мать, — произносишь тихо, чувствуя, как кипит кровь. Он застыл, а на лице отразилось угрюмое выражение лица. — Нет, — бесстрастно произносит Геллерт. — Ариана. На мгновение ты удивилась, когда он схватил тебя рукой за волосы, с силой запрокинул голову и жадным поцелуем впился в пухлые губы. Да что он себе позволяет? Мычишь, яростно колотя его руками по груди, но он их перехватывает. Ты пару раз дёрнулась в этих силках и беспомощно пискнула, когда он, прижав тебя к стене, сдавил скулы и виски пальцами освободившейся рукой. В ушах начало шуметь от тока крови. Кровь… — Геллерт? — что-то падает, но не разбивается на мелкие осколки. — Что ты делаешь? Осколки… — Мы разговаривали, а потом… — отрываясь от твоих губ, произносит Гриндевальд и смотрит на друга, который сжимает палочку в руке. Волшебная палочка… Дверь со скрипом открывается, освещая обычно тёмный коридор, солнечным светом. В дверном проёме стоит Аберфорт, в его волосах путается солнце. Он дышит тяжело и явно зол. Обводит взглядом всех присутствующих в помещении и шумно выдыхает. — Альбус! — его голос звучит так яростно, что даже темнота отступает. — Ты обещал, что будешь заботиться о нашей сестре, а что я слышу, даже не от тебя, а от соседей? Что ты увлекся какими-то грандиозными планами, видимо, этого юноши и забыл про сестру! — Я не… — Молчи! — рявкает Абери и бросает сумку на пол, доставая волшебную палочку. — Ты клялся мне, брат! А что в итоге? Ты просто жалок! Блондин фыркает. — Жалок, тут только обскур, — презрительно говорит Грин-дель-Вальд и даже не смотрит на тебя. «Уродка!..» — шепчёт темнота. — Не смей так говорить! — орёт Аберфорт и начинает кидаться заклинаниями. Вспышки… Крики… Ругательства и Аберфорт распластавшись лежит на полу. — Прекратите! — хрипишь, сползая по стене, пока темнота злобно хихикает, пробираясь в реальность. Душат, лишая кислорода. — Пожалуйста! — Авада Кедавра! — произносит знакомый голос, а коридор озаряет зелёная вспышка. Темнота отступает, шипит, как будто на неё кислоты налили. — Ариана! — отдалённо слышишь голос Альбуса и видишь растерянный взгляд голубых глаз Геллерта. — Прости… — тихо, практически неслышно говорит Грин-дель-Вальд, убегая, а ты… А что ты? Ты мертва. Мир спасён от обскура.