И станет легче

***

Уотсон вернулся домой только под утро. Он тихо открыл дверь, зная, что миссис Хадсон давно уже спит. Остановившись перед лестницей, он вздохнул; семнадцать ступенек − это немного, но после нескольких таких дней, как этот... Лучше об этом не думать. Он поднимался медленно, прилагая все усилия, чтобы ступать бесшумно: если Холмс уже заснул, лучше его не будить. «Пожалуйста, − обратился он с молитвой к небесам, − позвольте мне если не сразу же заснуть, то хотя бы благополучно оказаться в постели». − Боже мой, дружище, что с вами случилось? − раздался тихий, но отчётливый голос Холмса, едва Уотсон крадучись переступил порог гостиной. «Есть случаи, когда молиться бесполезно», − философски подумал Уотсон. Шансы спокойно лечь в постель стремительно сокращались. − У меня был чертовски долгий и трудный день, Холмс. Так что если вы не возражаете... − Что с вашим глазом? − осведомился Холмс, внимательно вглядываясь в лицо Уотсона и ведя его в свою комнату, где горел свет и были отрезаны пути к отступлению. − Небольшая ссора, и всё. − Это далеко не всё. − Холмс приподнял подбородок Уотсона, чтобы рассмотреть оплывшее веко и ссадину на виске. Уотсон не мог не отметить бережность и даже удивительную нежность его прикосновений. Хотя вокруг глаза была опухоль, синяк ещё не полностью проявился, но того, как всё выглядело, оказалось достаточно, чтобы не ускользнуть от внимательного взгляда Холмса. − Утром это будет выглядеть ужасно. Вам повезло, что нет повреждения затылочной доли. Уотсон просто пожал в ответ плечами. Хотя у него были хорошие навыки, и он знал не только то, как уклониться от удара, но как уменьшить его воздействие, если тот пропущен, в этот раз удача была не на его стороне. − Что произошло? − повторил Холмс более жёстко и требовательно. − Ничего особенного. Обычная потасовка, в которой виноваты обе стороны. В конце концов я получил то, что заслужил. На самом деле, Холмс, здесь нет никакой большой тайны, которую нужно разгадывать. Забудьте об этом, − попросил Уотсон, пытаясь как бы невзначай освободиться и ускользнуть. Но Холмс не ослабил хватку, заставив Уотсона посмотреть ему прямо в глаза. − Тайна − в том, почему вы думаете, что могли сделать что-то, заслуживающее такого удара. Ведь это потребовало бы действий, на которые вы неспособны, мой дорогой. Не в силах отвернуться, Уотсон просто отвёл взгляд. − Это была моя ошибка, − объяснил он. − Я думал, что смогу её спасти, но в конце концов моих навыков оказалось недостаточно. − Грипп. − Это была констатация, а не вопрос. Холмс очень хорошо знал, что по Лондону этой зимой пронёсся особенно опасный вирус, и люди не говорили ни о чём другом в течение последних нескольких недель. − Вы сами сказали, что медицинское сообщество было в замешательстве, какие меры следовало применять для борьбы с ним. − Не возвращайте мне мои же слова, Холмс. У вас нет знаний о деталях этого дела. Я должен был начать действовать раньше! Если бы я только мог... − но Уотсон не успел договорить, потому что Холмс потянул его на себя и нежно поцеловал. − Уотсон. Дорогой мой Уотсон. Вы всегда готовы взять вину за то, что что-то идёт не так, как надо, даже когда не в ваших силах что-то изменить. Я уверен, что вы сделали всё, что было в ваших врачебных и человеческих силах. Но я понимаю, что после такого дня, как сегодня, вина заставляет вас чувствовать себя несчастным, поэтому позвольте мне провести с вами время. Вдвоём всегда легче перенести тяготы и печали. − Холмс, − вздохнув, запротестовал Уотсон, − я так не хотел расстраивать вас... − Я прошу вас, Уотсон, − сказал Холмс; тон его голоса стал особенно нежным, что не так часто удавалось услышать Уотсону. − Разрешите мне сделать это для вас. Пожалуйста? − Я не в силах отказаться. − На губах Уотсона появилась улыбка. Пожалуй, впервые за сегодняшний день. Боль в его груди наконец-то начала уменьшаться. Он устал, он измучен и огорчён, но на душе у него стало легче. И совершенно неважно, что задумал Холмс, что сейчас произойдёт и сколько это займёт времени − Уотсон был совершенно уверен, что проведёт его хорошо.