Бордовые блики

      Бордовые блики плясали по стене. Они казались похожи на пятна настоящей крови. Может быть, отчасти так оно и было — в какой-то старой песне говорилось, что все отблески, блики и отзвуки происходят из загробного мира, что там всё это реальность, а все явления нашего мира кажутся лишь миражами, игрой света... Кто знал, возможно бордовые блики на грязно-серой стене таверны где-то там, в потустороннем мире, были пятнами крови какого-нибудь бедняги, которому и после смерти не слишком-то везло. Когда-то давно Дейзи заметила, что бордовые блики, которые она видела, означали, что в ближайшем времени умрёт кто-то, кого она знала. Ещё одно глупое совпадение. В старой книжке, у которой не было обложки и половины страниц, писали, что какой-то король видел кровавые пятна за несколько дней до своей смерти — вероятно, загробный мир уже начинал звать его. А, может быть, просто — выпил мужик лишнего (с кем не бывает — даже короли иногда ошибаются), вот и мерещилось не пойми что. А разговоров-то началось — загробный мир, предчувствия и всё такое...       Глупости это всё!..       В таверне было людно и, следовательно, шумно — какой-то пьяница в оборванной и грязной одежде кричал трактирщику клятвы, что заплатит за выпивку как-нибудь в следующий раз, какой-то мерзавец с гаденьким выражением на физиономии щипал работницу трактирщика, разносившую тэж и простенькие закуски к нему, и отпускал непотребные шуточки, стоило ей только отойти в сторону, какая-то женщина, пьяная настолько, что едва сумела бы складно произнести собственное имя, фальшиво напевала гимн воздушного судоходства, пропуская половину слов и заменяя их собственными, жена трактирщика щедро одаривала затрещинами и оплеухами всех, кто вертелся рядом с ней, и доставалось не только мальчишкам-работникам, её сыновьям и чересчур опьяневшим посетителям, но и самому трактирщику, мальчишки (и те, что работали, и сыновья хозяев) поднимали вой, пьяницы грязно ругались и требовали ещё выпивки, а трактирщик начинал спорить и получал ещё затрещин. В общем, всё как обычно.       Грязно, шумно и слишком людно. А ещё — слишком много выпивки и людей, не умеющих пить. Из которых самым ярким примером можно было считать Храфна, этого здоровенного детину с почти семь футов ростом. Храфн пить не умел совершенно, но дело это страстно любил. А в подвыпившем состоянии ещё начинал столь же страстно любить все азартные игры подряд — кости или какие-нибудь виды карточных игр. А так как Храфн и трезвый никогда не был слишком удачлив в подобном ремесле, то нельзя было считать удивительным то, сколько денег он умудрялся проигрывать. В общем-то, бедняга Храфн был Дейзи почти симпатичен — милый неловкий выскочка, думающий о себе как о величайшем интригане всех времён и народов. Во всяком случае, он никогда не был груб и умел казаться неглупым, когда не пытался умничать. К сожалению, умничать он предпочитал чаще, чем быть душкой.       Бернард снова шастал по городу, выискивая жертву, а Дейзи и Фебу снова приходилось торчать в одном из питейных заведений. Чудовищная несправедливость — Берни, значит, дышал свежим воздухом, любовался красотами города, где они очутились, а им двоим приходилось сидеть здесь, вдыхая этот отвратительный аромат, присущий всем харчевням и тавернам, и просто ждать, когда Берни соизволит явиться? Если бы у контрабандистов или разбойников имелись профсоюзы, Дейзи обязательно пожаловалась бы на Берни. Она работала на него вот уже пятнадцать лет — с тех пор, как в шестнадцать угодила за решётку (тогда она переоделась мальчиком, а в полиции не стали ничего проверять, просто запихнули её в камеру) и Берни помог ей сбежать, — и Бернард постоянно вёл себя совершенно по-свински. Будь у Дейзи выбор, она стала бы кем-то другим — полицейским, если бы женщины работали в полиции, акробаткой в цирке или, на худой конец, женой какого-нибудь полунищего трактирщика. Впрочем, лучше уж было грабить и убивать, чем работать шлюхой в каком-нибудь порту.       Дейзи надвинула старую дедушкину (которого она ни разу в своей жизни и не видела) коричневую шляпу — свой талисман — почти до подбородка и забралась с ногами на лавку — так сидеть было намного удобнее. А сидеть им с Фебом здесь предстояло ещё очень и очень долго — пока Бернард не сообщит им, что нашёл нужного человека. А главное — подходящий корабль.       Их целью были летающие корабли, которые почему-то назывались крылатыми (хотя крыльев-то у них не было, а ввысь они поднимались благодаря какому-то механизму, разобраться в котором Дейзи не удалось). Крылатые корабли были разными — какие-то казались довольно крепкими и даже красивыми, палубы у них были чистые, а каюты очень удобными, какие-то казались очень старыми, но тоже ещё очень крепкими, от этих веяло стариной и всякими легендами о пиратах, сокровищах и затерянных небесных островах, какие-то казались ветхими и обманчиво хрупкими, и каждый раз при взгляде на них проскальзывала мысль, не развалится ли посудина прямо в воздухе. Но все корабли отличало одно важнейшее свойство — за них всегда неплохо платили. Пусть это и было не слишком-то законно. Единственное — смерть действующего капитана могла вывести крылатую посудину из себя, а это грозило отвратительными последствиями. У капитанов обычно срезали метку. Эту уродливую печать, что проявлялась где-нибудь на их теле. Феб был неплохим хирургом, удалял её быстро и как можно точнее, но... Бывшие капитаны обычно умирали спустя пару дней после подобной процедуры. Даже те, у которых метка была совсем небольшой. Умирали. Может и быстро, но крайне мучительно. Захлёбывались собственной кровью, валяясь в бреду с того самого дня, как Феб срезал им кожу. Кто-то — кому очень везло — умирал сразу после операции. Тихо, ночью, не приходя в себя. Кто-то мог продержаться целую неделю. Один — Дейзи до сих пор его помнила — продержался целый месяц, даже очнулся, правда, не мог ничего вспомнить и почти не соображал, а потом оказался застрелен в порту, где они его высадили.       Дейзи это всегда раздражало. Их смерти. В душе после них просыпалось липкое чувство вины, и сколько Дейзи себе не твердила, что им тоже надо на что-то есть, что-то пить и что большинство из капитанов, привозимых Берни, казались людьми не слишком-то достойными, оно никуда не девалось. Это была просто работа. Такая же, как и у многих — грязная и противная. В конце концов, Дейзи давно для себя всё решила. И у неё уже не было возможности всё бросить — слишком много времени прошло с тех пор, как она жила нормальной жизнью, слишком много воды утекло.       Чувствовать себя виноватой каждый раз после удачно провёрнутого дельца, зная что вот-вот придётся пойти на следующее, а потом ещё и ещё — что могло быть хуже? Феб вот тоже чувствовал вину — иначе не напивался бы в стельку каждый раз после операции. Везло же дурачку Храфну или бессердечному Берни — к ним-то во сне не приходили пару ночей после своей смерти убитые капитаны. На них-то они не смотрели укоризненно, не спрашивали, почему с ними так обошлись...       Будь у Дейзи выбор — она собрала бы собственную шайку и занялась бы контрабандой. Неплохой вариант — добывать нелегальную продукцию (возможно, даже кражами), переправлять её через море и продавать потом за хорошие деньги. Главное — почти мирное. А если договориться с кем-то из представителей закона за некоторый процент с прибыли — почти безопасное. И Фебу такое больше пришлось бы по душе — вот, если бы им свалить от Берни подальше после сегодняшнего дельца и открыть собственный бизнес по перевозке каких-нибудь заграничных сигар или эля... Будь у Дейзи выбор... Когда-нибудь он появится, твердила себе женщина. Когда-нибудь она сумеет вырваться из-под контроля не слишком-то приятного ей Бернарда Гректи, но которому она была обязана по гроб жизни. В конце концов, он не вечен и когда-нибудь, наконец, помрёт.       Помечтать, правда, не удалось: Бернард явился в таверну раньше, чем Дейзи ожидала — обычно он шатался по городу часов пять, не меньше. Рядом с ним был паренёк лет шестнадцати, может — чуточку старше. Дейзи стиснула зубы от досады — совсем ребёнок, а значит, кошмары ей будут сниться дольше, чем обычно. Наивный глупый ребёнок с веснушками на курносом носу и меткой корабля на тонком ещё запястье — что могло быть хуже? Для Феба — ничего. А для Дейзи хуже было намного — он был похож на её братца, Морни, что умер потому, что она слишком поздно решилась на кражу того лекарства, да и оказалась настолько неловкой, что её поймали за руку прямо на месте преступления.       На сердце сразу стало тяжело. Вероятно, Дейзи даже побледнела. К счастью, Феб ничего не заметил по причине собственных переживаний, Храфн — так как был пьян в стельку, а Берни — так как был самоуверенным придурком, никогда не обращавшим внимание на чужие чувства. Дейзи была рада тому, что никто не заметил её состояния при виде этого мальчишки-капитана.       Бернард посмотрел на неё и едва заметно кивнул, и Дейзи встала из-за стола и подошла к барной стойке. И снова все обратят внимание на её дурацкие волосы, подумалось ей — сине-зелёные, как у людей с небесных островов. Забавно, что она на небесных островах ни разу не бывала даже по работе. Законы, касающиеся крылатых кораблей и их капитанов там были слишком строги, и за то, что они обычно проворачивали вчетвером, там их ждала бы смертная казнь. Тут им грозил в худшем случае год каторги. Если бы кто-то поймал и сумел доказать, что корабль похищен — Дейзи неплохо рисовала и умела делать временные татуировки с тем же узором, что был на теле обманутого капитана. Бернард после двух пребываний на каторге сделался удивительно осторожен, а Феб и Храфн просто были трусами.       Капитан посмотрел на Дейзи своими дурацкими голубыми глазами, и она едва не задохнулась от снова проснувшегося чувства стыда. Бернард в своей манере представил её «своему новому другу», и тот совершенно искренне разулыбался, из-за чего Дейзи стало совсем неуютно. Это был ещё совсем ребёнок — слишком уж наивный и слишком уж восторженный. Даже жалко его будет, если помрёт. Когда помрёт. Берни вряд ли сжалится над ним, если уж до сих пор не сжалился и привёл сюда. Когда он помрёт, Бернард даже ничего не заметит — как и обычно, просто закурит сигару и пойдёт прогуляться по вечернему городу. И будет в порту искать новую жертву. Нового капитана крылатого корабля.       Крылатые корабли сами себе выбирали капитанов. Дейзи не знала толком, чем они руководствовались — выбирали ли за какие-то качества характера, какие-то факты из биографии или просто так. Капитаны были разные — среди них попадались и старики, только что получившие корабль себе в управление, и те, кому корабль достался рано, как вот этому мальчишке, среди них встречались герцоги, графы, купцы и последние нищие, среди них встречались и женщины, и все из капитанов были разными людьми не только по возрасту и положению в обществе, но и по характеру, по своим убеждениям и по привычкам. Не понимала Дейзи и того, как именно эти судна могли чувствовать или видеть людей. Но они как-то видели и чувствовали, а потом на многие годы были связаны с капитаном, оберегая его от многих опасностей в плаваниях по воде или по воздуху и продлевая их жизни. Они были как-то связаны — капитан и корабль. И если бы Дейзи только могла понять, чем именно... Возможно, именно в этой связи и было дело — поэтому капитаны и погибали почти сразу после того, как печать оказывалась срезана?       — Вы уроженка Седьмого острова? — спросил мальчишка с любопытством рассматривая её сине-зелёные волосы.       Бернард назвал его имя, но Дейзи не вслушивалась. Боялась услышать. Боялась знать ещё и имя — убить человека, с которым знаком, всегда казалось ей куда более страшным и жестоким. А так — проще. Безымянный незнакомец, каким бы запоминающийся он не был, когда-нибудь сотрётся из памяти. Как будто его никогда и не было. Все стирались. Рано или поздно. Все забывались. Некоторых Дейзи ещё помнила — наиболее ярких: того старика, что рассказывал анекдоты, когда был без сознания, того парня, что прожил месяц, того капитана, который сам к ним пришёл... Вероятно, и этого она запомнит. И это ей совершенно не нравилось.       — Не совсем, — хмыкнула Дейзи. — Папашка мой, вроде, был оттуда. Ни разу не видела, если честно.       Капитан тут же смутился и стал извиняться. Видимо, принял её не слишком дружелюбное выражение лица на свой счёт, хотя вся её злоба была направлена скорее на Бернарда. На этого мальчишку Дейзи тоже сердилась — за его глупость и за то, что теперь ей будет стыдно. Но больше всё-таки на Бернарда. В конце концов, тот мог выбрать кого-нибудь постарше.       Капитан говорил что-то ещё — Дейзи не слишком-то слушала. Она только и могла думать, что о покойном брате и о том, как стыдно ей будет уже сегодня вечером. Она почти и не говорила ничего — только какие-то отдельные фразы. Она помнила, как отошёл ненадолго Бернард — оплатить карточные долги Храфна, помнила, как рядом очутился мрачный и бледный Феб. Но говорить не могла. Дейзи казалось — ещё чуть-чуть, и она схватит этого глупого мальчишку за руки, вытащит из таверны и сама сдаст их в полицейский участок, лишь бы не участвовать в их обычном плане.       Феб был очень взволнован. Не меньше самой Дейзи. Он теребил свой синий льняной шарф почти белыми от переживаний пальцами и тяжело дышал. Их недоученный хирург всегда был нервным и несколько более принципиальным, чем остальные. Впрочем, сейчас его волнение Дейзи было вполне понятно.       — И давно ты капитан крылатого корабля? — хмуро поинтересовался Феб.       Обычно хотя бы Дейзи была дружелюбна в отношении их будущих жертв. А хирург не подходил слишком близко, держался как можно дальше. Но тут... Всё шло не так. И рядом не было Берни, который смог бы снова вернуть разговор в нужное русло. Берни пытался оттащить Храфна от местных шулеров, потом — вырвать у него из рук карты, за что и получил от младшего братца в глаз. Или в челюсть — этого Дейзи не видела. Только слышала звук удара и приглушённый вскрик Берни, а потом снова звук удара и стон уже Храфна, которому, очевидно, отвесили оплеуху. Их братские отношения всегда несколько удивляли Дейзи, но она никогда об этом не говорила. Да и смысла никогда не было. Только вот сама она никогда не позволила бы себе даже пальцем тронуть младшего брата.       Обычно Дейзи была дружелюбна. Это было не так уж трудно — просто улыбнуться и попытаться показаться хоть немного более милой, чем она была на самом деле. Дейзи это умела. И умение это пригождалось куда чаще, чем можно было предположить — особенно в юности, когда она ещё считала себя обычной миленькой девчушкой из не слишком благополучной части города-порта. Тогда она могла только лишь надеяться, что ей не придётся повторить судьбу собственной матери. Наверное, ещё и поэтому Дейзи выбрала Берни, а не какой-нибудь публичный дом неподалёку от материнской крошечной квартирки, где только что умер её брат.       Обычно Дейзи была дружелюбна. Только вот сейчас никак не получалось — слишком тяжело, слишком... больно. Этот ребёнок должен был умереть в скором времени. Так разве могла Дейзи сейчас оказаться настолько лицемерной? И сейчас ей больше всего в жизни хотелось, чтобы тот отчего-то насторожился и попробовал убежать — тех, кто уходил ещё в таверне, Берни никогда не догонял, очевидно, боялся шума.       — Ещё нет и месяца! — ответил мальчишка, словно извиняясь за свой возраст и за свою неопытность. — Меня, кстати, Габриэлем зовут, а вас как?       Феб даже сказать ничего не смог. И пришлось говорить Дейзи — огрызнуться, назвать имя хирурга и, наконец, заткнуться, при виде раздражённого Бернарда со зреющим синяком под левым глазом и Храфна, повисшего на плече у старшего брата и что-то сонно бормотавшего. Эта особенность Храфна Дейзи тоже всегда поражала — засыпать почти сразу, как только Берни показывался в поле его зрения. Даже забавно, что их бесстрашный и беспринципный главарь на собственного братца оказывал такое впечатление.       А ещё Храфн был очень тяжёлый. Дейзи знала это по собственному опыту — однажды ей пришлось тащить эту пьяную тушу из таверны, когда Бернарду повредили ногу, и его самого приходилось тащить Фебу. И Габриэль предложил свою помощь. Дейзи захотелось ударить его посильнее, толкнуть, что-то шепнуть на ухо — чтобы убирался отсюда. Бежал на свой корабль, а ещё лучше — к кому-нибудь из своих друзей или родни. Или даже в полицию. Куда-нибудь подальше от них. Но сдержалась — заставила себя сдержаться. А когда сердце забилось чаще и чувство вины застучало в висках было уже поздно — Бернард, Храфн и Габриэль уже вышли на улицу, и предупредить мальчишку-капитана без крупной ссоры с Берни не представлялось возможным.       — Он ещё совсем ребёнок, — недовольно процедил Феб, когда Бернарда и остальных перестало быть не только видно, но и слышно. — Я не против убивать взрослых мужчин, но не детей же!       Дейзи захотелось его ударить. Как пару минут назад Габриэля. Захотелось накричать на него, чтобы перестал считать себя самым добрым в их шайке. Если уж на то пошло, самым добрым из них был дурачок Храфн, который просто не слишком-то понимал, что именно они делали. Кажется, Берни удалось убедить брата, что они просто угоняют крылатые корабли. Но Феб-то всё всегда знал. И раз Дейзи терпела и молчала, хотя капитан напоминал ей её погибшего брата, и хирург не имел права ничего говорить. Ему не было так больно. Не было, не было, не было! А раз так, то он не смел что-либо говорить ей, Дейзи, об этом. Не смел пытаться выставить её бессердечной фурией.       На душе было тяжело. Словно туда налили свинца, расплавленного, жгучего, и теперь этот свинец прожигал стенки её души насквозь. На душе было паршиво. Словно туда загнали тысячу драных кошек вперемешку с бешеными собаками. На душе было страшно. Словно в тот день, когда она сидела в вонючей грязной камере, а дома, в крошечной материнской квартире, хрипел от боли, умирал её младший брат. На душе было тоскливо. Словно в ту неделю, когда мать не появлялась на пороге их дома, а из-за болезни брата она не могла никак выйти на улицу даже на минутку. На душе было больно. Словно она прямо сейчас видела, как тело брата в хлипком дешёвом деревянном гробу уронили полупьяные носильщики, а потом спешно поднимали с камней и укладывали обратно в гроб, который в тот же день опустили в холодную сырую землю. Дейзи только тогда разрыдалась — до этого всё никак не могла смириться с его смертью, никак не могла её принять. Но тогда ей было шестнадцать. В тридцать один год не расплачешься так легко.       — Это ко мне, что ли, вопросы? — огрызнулась Дейзи, нервно теребя любимую шляпу. — Мне самой это не нравится, но с Берни я связываться не хочу!       Всё дальнейшее прошло для неё, как в тумане. В густом тёмно-сером тумане с кроваво-алыми бликами в нём. Дейзи не помнила, как добралась до той квартирки, где их шайка остановилась. Не помнила, как подлила Габриэлю в питьё снотворное снадобье (она всегда это делала, каждый раз, когда Берни находил нужного человека, так что, была уверена, что сделала это и в этот раз), не помнила, как Берни утащил Храфна в другую квартирку, не помнила, как приносила Фебу инструменты, не помнила, как он срезал печать с руки Габриэля.       Зато потом... Потом она словно очнулась. И увидела бледное лицо, покрывшееся испариной, юного капитана, слипшиеся пряди каштановых волос и услышала тихие стоны. Он бредил — шептал что-то о своей матери, о какой-то девушке, которую он называл Мерибелл, сестре или возлюбленной, шептал что-то о корабле, жалобно и почти пронзительно. К счастью, Феб догадался уложить Габриэля на кровать — обычно, он резал на столе, с него куда проще было вытирать кровь и остальное, нежели с простыней, но тут что-то...       Капитан метался по постели и надрывно стонал, пальцы его здоровой руки то и дело вцеплялись в простынь, а больная, со срезанной меткой, лежала на его груди, словно уже мёртвая. И Дейзи невыносимо хотелось сделать хоть что-нибудь, но... Было поздно, раз уж Феб всё-таки провёл операцию — вон, кусок кожи валялся где-то на тумбочке. Дейзи должна была научиться срисовывать узор. Было отвратительно поздно. Ничего уже нельзя было сделать.       Дейзи не могла на это смотреть. Больше не могла. Она положила смоченное водой полотенце на лоб Габриэлю и спешно вышла на балкон. Почти выбежала — только накинула на плечи своё старенькое серое пальто. В той части города, где они остановились, было довольно пустынно. Правда, не слишком-то тихо. Но тут случалось много плохого — никто даже не обратил бы внимания на ещё один труп. Берни всегда осторожничал, чтобы их не взялись искать слишком уж рьяно.       Хирург вышел на балкон почти сразу же, как только Дейзи там очутилась. Она даже не успела спрятать лицо в ладонях или тайком прослезиться — от переутомления, твердила себе Дейзи, всё это лишь от переутомления, а не от её глупой чувствительности, которая совсем не к лицу человеку, занимающемуся подобным ремеслом. Вот заработают они нормально денег — отдохнут. И тогда она снова станет той бесчувственной Дейзи, к которой все привыкли.       — Что же мы наделали, Дейзи... — прошептал Феб так тихо, что она едва его услышала. — Что же мы наделали...       Треснуть хирурга по башке чем-нибудь тяжёлым захотелось с новой силой. Дейзи и без того чувствовала себя виноватой. Жутко виноватой. Она и из комнаты-то вышла не только из-за бредящего Габриэля — и из-за Феба тоже. Хирург всегда говорил лишнего. А она никогда не смела его по-настоящему ударить. Берни бы ударил. И, пожалуй, был бы прав. Как ни прискорбно было признавать подобное.       — Заткнись, — процедила Дейзи, доставая из кармана пальто огниво и сигареты. — Теперь нечего жалеть.       Покурить, правда, не получилось. Даже взять в зубы сигарету не получилось. Руки неумолимо тряслись. Дейзи стало стыдно за свою слабость, но больше всего ей не хотелось показывать это Фебу. Она уже сердилась на себя. И на него, пожалуй, тоже. И на Берни, и даже на Храфна. Даже на Габриэля, который уж точно не был виноват в том, что сейчас умирал.       Может быть, Габриэль ещё выживет? Мысль эта билась у неё в голове, таилась где-то в сердце и заставляла нервничать — лучше бы умер сразу. Мучений меньше. И ей, и ему. Ещё и месяца не прошло, как он стал капитаном, так что, оставалась ещё смутная надежда — первыми всегда умирали те, кто правил крылатым кораблём больше тридцати лет. Только вот надежды обычно не оправдывали себя. Дейзи знала это по собственному опыту. Надежды никогда себя не оправдывали, оставляя после себя лишь ещё большее разочарование.       Дейзи зашла в комнату, схватила бутылку эля, оставленную ещё Берни для Феба, принесла ему на балкон и зашла обратно в комнату. Капитан всё ещё стонал. Чуть громче, кажется, чем раньше, пока Дейзи не вышла. Она подошла ближе и присела рядом, подобрала с пола мокрую тряпку, положила её куда-то — уже и не помнила, куда именно — и дотронулась рукой до горячего лба Габриэля.       Скорее всего — умрёт, подумалось ей. Скорее всего — но ведь не точно?..