В природе всё взаимосвязано, даже бузина в огороде и в Киеве дядька ©
***
Наверное, никогда им не задавали столько бессмысленных и бестолковых вопросов, как во время нередких интервью для российского спортивного канала. Но, несмотря на это, братья Бё — и старший, и младший — были всё-таки не прочь лишний раз пообщаться с корреспондентом «Матч-ТВ» Трифановым, особенно если он не касался скользких тем, вроде борьбы с допингом или недопуска русских на Олимпиаду... — Парни, всем интересно, почему ваши подруги так похожи на невесту Свендсена? Вы ему позавидовали? Ну вот, опять Илья спросил какую-то глупость, и Тарьей с Йоханнесом дружно расхохотались. Конечно же, только слепой не заметил ещё очевидное внешнее сходство Хедды и Гиты с Самантой. Каждый из братьев про себя точно знал, почему остановил свой выбор именно на этой девушке, но прежде они отчего-то не задумывались о мотивах друг друга. Йоханнес перестал смеяться первым, вдруг внимательно взглянул на старшего брата, который обзавёлся «близняшкой» Эмилевой Саманты совсем недавно, и нахмурился. Тарьей улыбался широко и жизнерадостно, как только он один умеет. — Да, я позавидовал брату, что у него такая красотка. И нашёл себе ещё красивее, — ответил он, не удержавшись от шпильки в адрес Йоханнеса. Тот натужно изобразил на лице подобие улыбки, но оно непроизвольно становилось всё более озабоченным, и начал нетерпеливо ёрзать: ему хотелось поскорее покончить со всей этой пустопорожней болтовнёй и расспросить кое о чём Тарьея. — А Эмиль тут вовсе не при чём, — добавил Бё-старший и гоготнул.***
До конца 2013 года оставалось всего два декабрьских этапа Кубка мира. В это время Эмиль ощущал себя странно счастливым, оттого что был влюблён. Он никогда бы не подумал, что у них с Фуркадом всё так замечательно сложится. Лелея прекрасное в своей неожиданности чувство к французу, Свендсен предпочитал не обращать внимания на мелкие стычки, происходившие время от времени. Характер у Мартена был, конечно, тот ещё. Однако мимолётная ругань обычно заканчивалась жарким примирением и только добавляла перчинки отношениям, не позволяя им стать идиллически пресными. В отношениях Свендсен мог уступать и потакать Фуркаду во многом, но на лыжне на него неизбежно нападала здоровая спортивная злость, и он готов был сражаться с французом до последней капли крови. А после любил его нежно и страстно. Эмиль прекрасно сознавал, что эгоистичного Мартена такое положение вещей вовсе не устраивало — он желал безоговорочно доминировать и в спорте. Спринт, первую гонку в австрийском Хохфильцене, Эмилю выиграть не удалось, зато на следующий день они с парнями взяли эстафету. Седьмая стартовая позиция, впрочем, давала ему неплохие шансы на победу в пасьюте, хотя у Мартена с его вторым местом их, безусловно, было больше. И француз ими сполна воспользовался — стал первым. Свендсен остался вторым: он, конечно, старался догнать Фуркада, да промах помешал. В общем, размолвки, казалось бы, ничто не предвещало. На финише Мартен обнял Эмиля так горячо, что того сразу одолели навязчивые эротические фантазии. Замечтавшись, Свендсен отодвинулся от Тарьея, устало свалившегося перед ним на колени. Эмиль немного жалел, что после того как он связался с Мартеном, дружба с Бё-старшим разладилась, и испытывал неловкость, будто в чём-то обманул товарища по сборной. А вечером всё пошло не совсем так, как планировал Свендсен. Довольный победой Фуркад, хоть и в спешке, предшествующей скорому отъезду, сполна удовлетворил все его желания, но потом вдруг затеял разговор о следующем этапе Кубка мира во Франции. В родных стенах Мартен амбициозно жаждал выиграть все гонки без исключения и предложил Эмилю, если что, уступить ему. Разумеется, исключительно из любви. «Ведь ты же любишь меня, правда?» «Люблю, почему бы и нет», — подумал Свендсен про себя и предложил обмен: он уступит Мартену во Франции, а тот в свою очередь «сольёт» ему все гонки на норвежском этапе. Эмиль, само собой, шутил — побеждать хитростью было вовсе не по его части. И уж никак не ожидал от Мартена, обычно после секса расслабленного и миролюбивого, столь бурной реакции на свои слова. Фуркад визжал как электродрель, врезающаяся в бетонную стену, видимо, от злости акцент его усилился, и Эмиль с трудом разбирал, что он там вопил, брызжа во все стороны слюной. Может быть, в другой раз Свендсен стерпел бы эти гневные вопли или попробовал бы уладить внезапный — как и всегда! — конфликт лаской, но в тот злосчастный вечер поведение Мартена искренне возмутило его. Чтобы поскорее заткнуть фонтан Фуркадова красноречия, Эмиль не придумал ничего лучше, чем съездить ему по разрумянившейся физиономии. Он, конечно, тут же пожалел об этом, ведь совсем не хотел причинить возлюбленному боль. Но эффект был достигнут — Мартен заткнулся. Тотчас умолк и вытаращил глаза. Эмиль примирительно выставил перед собой ладони. — Между нами всё кончено! — ледяным тоном заявил Фуркад и, не дав растерянному Эмилю объясниться, ушёл, растворившись в ночи. В Анси Свендсен не поехал. Освободившееся время Эмиль провёл бестолково. Его постоянно приглашали на телевидение поучаствовать в предрождественских выпусках околоспортивных передач. Он не отказывался. Уже несколько раз ему пришлось встретиться с невысокой говорливой журналисточкой по имени Саманта, которая с неприкрытым интересом смотрела на него своими тёмно-карими глазами. При виде этих глаз и её слишком загорелой для здешних широт кожи Эмиль невольно вспоминал совсем другого человека — сердце его тисками сжимала острая тоска по Мартену. Похоже, Фуркад бросил его окончательно и бесповоротно, потому что не делал абсолютно никаких шагов к примирению и на звонки не отвечал... Чем чаще Эмиль встречал эту Саманту, улыбающуюся ему во все зубы, тем тяжелее становилось у него на душе от воспоминаний и сожалений. Однажды вечером, после очередного эфира, он забрёл в кафе при телецентре — никем не замеченный, что неожиданно, и не узнанный — и напился. Не до беспамятства, конечно, но до удивительно благостного состояния, когда всё вокруг сияло радужными скользкими разводами, как огромный мыльный пузырь. Откуда она взялась, он не понял, что она болтала — тоже не очень понимал, тупо глядя ей в лицо и улыбаясь, зачем повёз её к себе — не знал. Однако наутро Эмиль обнаружил кареглазую Саманту в своей постели. Её грудь, прикрытая ради каких-то неведомых приличий простынёй, выглядела совершенно плоской, лишь соски, слегка напряжённые, проступали под тонкой тканью. Девушка игриво и чуть смущённо хихикнула, заметив, что Эмиль проснулся и смотрит на неё. Её будто бы нисколько не волновало, что у него наверняка опухшая после вчерашнего и небритая рожа, да и несло от него далеко не розами. Свендсен икнул, не сдержавшись, ущипнул Саманту за сосок и, видя вместо её тёмных глаз — словно наваждение — глаза Фуркада, предложил ей встречаться.***
Как же хотелось двадцатидвухлетнему Йоханнесу Бё выиграть личную золотую медаль на домашнем Чемпионате мира! Но каждый раз, словно по чьему-то злому волшебству, он становился лишь четвёртым, а золото с той же пугающей регулярностью доставалось Мартену Фуркаду. Йоханнесу неловко было признавать, что, хотя среди его соотечественников имелось немало достойных подражания биатлонистов, он выбрал в кумиры именно Фуркада и отчаянно мечтал обыграть его. Он чувствовал в себе силы, он ощущал поддержку родных стен... А Фуркад отчего-то был слишком уж ласков с ним. После каждой Йоханнесовой «деревянной» медали Мартен подходил к нему и долго беседовал, обнимая теплее, чем родной брат, а то и по французской своей привычке норовил поцеловать. Такое внимание очень льстило младшему Бё и в то же время укрепляло его в стремлении победить Фуркада. И может быть, как раз потому, что Мартен неустанно осыпал Йоханнеса чемпионской благодатью, исподволь прихватывая крепкой ладонью за задницу, сборная Норвегии выиграла эстафету? Йоханнес убеждал себя в абсолютной невинности довольно назойливых ласк Фуркада, ведь и сам нередко поддавал под зад тому же Свендсену. Но это же ничего не значило — они оставались друзьями. И вряд ли у Эмиля после тех шлепков внутри всё холодело, потом теплело, а потом он сходил с ума и хотел ещё. С другой стороны, кто знает, Йоханнес же не спрашивал. Всецело увлечённый навязчивой идеей после эстафетной победы одержать наконец и победу личную, Бё-младший не замечал, как внимательно за ним и его общением с Мартеном наблюдал Свендсен. Эмиль хмурился и глядел с укоризной, а Фуркад издевательски улыбался ему в ответ. Надо верить в мечту — и она сбудется. В последний день Чемпионата мира Йоханнес Бё взял золото в масс-старте, допустив лишь один промах и до последних метров дистанции сражаясь с Мартеном Фуркадом. Вот только после финиша француз его даже не поздравил. Впрочем, и не до него как-то было. Заодно со своим первым местом Йоханнес от души радовался и бронзе Бьорндалена: в таком возрасте он тоже хотел бы выигрывать медали мировых первенств. На награждении Мартен, однако, тоже не проявил к Йоханнесу прежнего интереса и благосклонности. Может, он обиделся? Несмотря на победную эйфорию и всеобщее внимание, Йоханнес решил разыскать Фуркада и всё выяснить. Удалось это только вечером, после того как они с ребятами немного выпили, празднуя окончание соревнований. Скорее, получилось даже так, что Мартен его нашёл и увлёк в какой-то полутёмный коридор — подальше от посторонних глаз. Похоже, Фуркад тоже был нетрезв. Йоханнес дружелюбно улыбался и не считал себя в чём-то перед ним виноватым. — Всё в порядке? — В полном, — заверил его Мартен и загадочно ухмыльнулся. — Надеюсь, теперь ты готов, — он положил горячую влажную ладонь на шею Йоханнеса, невзначай просовывая пальцы под ворот его футболки и многозначительно глядя в глаза. Сказать, что Йоханнес испугался — не сказать ничего. Он как будто в одно мгновение прозрел: и все прежние поступки Фуркада, и его поведение вдруг предстали в совершенно новом свете. Эти дьявольски сверкающие глаза внезапно открыли Йоханнесу свой секрет, да и про себя самого он тоже кое-что понял. И это ему не понравилось. Тут же припомнились увещевания многоопытного Свендсена об опасности слишком близкой дружбы с Фуркадом. Жаль, что Йоханнес по наивности не придал им никакого значения: в одно ухо влетело, в другое — вылетело. И вот теперь Мартен как-то уж слишком тесно прижимал его к стене и недвусмысленно тянул к нему свои весьма соблазнительные губы. Если Йоханнес и был пьян, то мигом протрезвел — ситуация больше не представлялась ему такой уж невинной. А потому, едва Фуркад, полностью уверенный в собственной неотразимости, коснулся его губ, остолбеневший поначалу Бё с размаху врезал ему по уху и, отшвырнув от себя подальше, помчался прочь, не разбирая дороги. Вслед ему донеслись ругательства на французском. К лету этот некрасивый эпизод почти изгладился из памяти. Но не забылся Фуркад. Ведь Йоханнес даже не дослушал, что именно он хотел предложить. Может быть, на самом деле ничего страшного и не случилось бы... Не раз и не два Бё-младший собирался поговорить о произошедшем по весне со Свендсеном, который, судя по его суровому взгляду, кое-что нужное знал, но в последний момент решимость его покидала. Словно сам Фуркад смотрел Йоханнесу в глаза жгучим взглядом и предупреждал: не надо. Лицо Мартена, такое же, как тогда, — озарённое внутренней страстью и стремлением властвовать, преследовало его везде и всюду. Однажды, на каком-то из многочисленных спонсорских мероприятий, Йоханнес засмотрелся на девушку с тёмными волосами, смуглой кожей и потрясающими карими глазами. То ли очень жарко было в помещении, то ли у него начались галлюцинации, только неотступный образ Фуркада и лицо этой девушки неожиданно перемешались в его голове, сливаясь в единое целое. Девица оказалась догадливой и смелой, поэтому, приняв его пристальный и немного мечтательный взгляд за желание познакомиться, подошла сама. Йоханнес не возражал. И пусть звали её Хедда, а, например, не Марте, её волшебные тёмно-карие глаза и изящная фигурка вполне компенсировали этот маленький недостаток.***
Предшествующий олимпийскому сезон у Тарьея Бё откровенно не задался: большую его часть он пропустил из-за болезни и до кучи расстался со своей девушкой. Правда, последнее обстоятельство не сильно его огорчало. Зато на чемпионате мира в Австрии изрядно потрепал нервы Свендсен, свалившийся мешком после финиша спринтерской гонки. В Корею они не поехали, а в Финляндии достойного результата показать не удалось. Оставался последний — домашний — этап Кубка мира, который начался для Тарьея неплохо: он почти добежал до подиума. Строго говоря, он стал шестым. И немало удивился, когда занявший второе место Мартен Фуркад вдруг уделил ему чересчур много внимания. Вообще-то они вроде дружили, если это можно так назвать, общаясь чуть чаще, после того как с Мартеном перестал дружить Свендсен. Эмиль никогда не рассказывал, что, собственно, они с французом не поделили, а Тарьей выяснить не стремился. Его же отношения с Фуркадом всегда были достаточно ровными, и ничего не предвещало вспышки повышенного интереса. Может быть, Мартену не с кем было пойти на традиционную вечеринку по случаю окончания сезона? Тарьей, в свою очередь, компании не искал, но от предложения Фуркада, допустим, не отказался бы. Эмиль собрался идти, конечно, с Самантой и на его общество рассчитывать не приходилось: с ней он делался дурак дураком. Вскоре выяснилось, что природное чутьё Бё-старшего не обмануло. Ещё не все собрались, а Мартен уже уселся с ним за один столик и уставился так, будто сию минуту ждал чего-то определённого и давно известного. Столь высокого уровня ясновидения Тарьей, увы, пока не достиг, поэтому просто предложил выпить. Фуркад согласился. Некоторое время они мирно и дружно выпивали, беседуя о всякой ерунде. Не то чтобы Тарьей специально присматривался, но от него не укрылось, что Мартен постоянно выискивал в толпе Эмиля. Он даже немного заревновал. Несколько раз Тарьей пытался подозвать к себе Йоханнеса, но тот делал большие глаза, косился на Фуркада и пугливо пробегал мимо, разумеется, вместе со своей Хеддой. Совсем не нарочно Бё-старший подметил, что девушка его брата очень похожа на Саманту Свендсена, особенно явным сходство казалось теперь, когда они обе с завидной регулярностью мелькали перед глазами. Бё поделился наблюдением с Фуркадом. Мартен в ответ внезапно разразился каким-то сатанинским смехом и накрыл его ладонь своей. Они переглянулись, и Тарьей ответил на движение бровей Мартена улыбкой, которая говорила «почему бы и нет». Они выпили ещё, затем придвинули стулья ближе. Вечеринка достигла апогея, веселье усиливалось, Тарьей чувствовал, что проникается к сидящему рядом Мартену всё большей симпатией и чем-то ещё. Они синхронно посмотрели в центр зала, точно в то место, где Свендсену, как назло, вдруг вздумалось страстно поцеловать Саманту. И ничего в этом милом жесте ни противоестественного, ни предосудительного не было, только Фуркад вцепился в колено Бё, пребольно стиснув его. Пьяно ойкнув, Тарьей глянул на француза с возмущением, но Мартен заговорщически подмигнул. Тарьей снова понял его без слов. Укромное местечко нашлось в подсобном помещении, кажется, в комнате отдыха персонала. Фуркад предусмотрительно запер дверь изнутри. От здешней духоты Тарьей захмелел ещё сильнее и обнял Мартена в поисках опоры. Для пущей конспирации свет зажигать не стали. Всё, что произошло потом, в памяти Тарьея тоже было покрыто кромешным мраком, в котором изредка вспыхивали горящие адским пламенем глаза Фуркада. Он даже ощущений своих не помнил. Кроме стыда. Правда, стыдно стало уже позже, когда они с Мартеном вылезли из своего тёмного убежища в ярко освещённый коридор, как кроты из-под земли, и нос к носу столкнулись со Свендсеном. Тот почему-то гулял один, без Саманты, и оттого неловкость положения лишь возросла. Эмиль, однако, ничего им сказал, просто покачал головой, чуть дольше задержал взгляд на французе и ушёл. И хотелось бы Тарьею посмеяться над нечаянной встречей, да не вышло. Посерьёзнел и Фуркад, он несколько брезгливо отодвинулся от Бё и, подтянув штаны, удалился вслед за Эмилем. Тарьей помчался в туалет. На самом деле он так ничего и не понял, но всё начало межсезонья его занимали мысли о Фуркаде. Прежде Тарьей вспоминал о нём, пожалуй, только на период конкретной гонки, и то если они боролись между собой. Мало того, обычно незлобливый, хоть и обидчивый Эмиль теперь регулярно — как выпадала возможность — ядовито подшучивал над ним. К сожалению, шутки его до Тарьея большей частью не доходили. Сознаваться, что из-за провала в памяти, тоже было неловко. А ведь поговорить с Эмилем на эту тему, наверное, стоило... Лето близилось к концу, когда Тарьей познакомился с девушкой. Честно говоря, давно уже следовало бы обзавестись новой подругой взамен Кристин, да только то времени свободного совсем не хватало, а то встречались всё не те. На Гиту он залип сразу, главным образом, на её приятного, тёплого оттенка кожу и прекрасные большие глаза. Сам того не сознавая, Тарьей слегка фантазировал и в глазах её — тёмно-карих, глубоких — видел очень знакомые отсветы, возвращающие его в один мартовский вечер. Они начали встречаться, а после первого секса на Тарьея нашло нежданное просветление — он вспомнил всё и тут же пожелал забыть это. Однако, ещё раз успешно повторив попытку, твёрдо решил, что от Гиты теперь не откажется ни за какие коврижки.***
— Тарьей, подожди, нам надо поговорить! — Йоханнес резво несся за братом по коридору отеля. — Мне некогда, — буркнул Бё-старший. — Потом. — Нет, сейчас, — настаивал Йоханнес, хватая его за плечо в попытке остановить. — Да успеешь! — Тарьей рассердился. — Мне надо увидеть Эмиля. — Эмиля?.. — Бё-младший чуть притормозил. Мысль работала быстро, а ноги не шли, и он позволил Тарьею сбежать, остановившись и вновь сопоставляя обрывки воспоминаний. Растянувшись на постели, Свендсен флегматично созерцал потолок. Он только что получил сообщения от обоих Бё, которым спешно требовалось кое-что обсудить с ним наедине. Эмиль не знал, почему именно сейчас братьев одновременно настигло некое озарение. Посмеявшись немного над таким каверзным совпадением, он терпеливо ждал, кто же из них раньше явится выяснять «огромную тайну», нелепым образом связавшую их троих. Первым — как и положено, по старшинству — в номер ворвался Тарьей. Забыв про приветствие, он встал напротив Эмиля — возбуждённый, недоумевающий и вроде бы догадавшийся — и пытливо посмотрел ему в глаза. Свендсен лыбился простодушно, но во взгляде его затаилось лукавство в ожидании вопроса, который уже явственно обозначился на лице старшего Бё. — Эмиль, а почему ты выбрал именно Саманту?