Госпожа Болейн

1551 год       — Держись на лошади прямо! Не сгибайся! Ты, как-никак, сын барона и виконт, а не крестьянский паренёк.       — Я стараюсь, милорд, — покраснев от усилий, отвечал четырнадцатилетний Генри Кромвель. — Я слишком устал от вчерашних гуляний.       Томас Кромвель мрачно усмехнулся, надвинув чёрную шапку на свои седые волосы. Юный Генри обольщал не менее молодых девушек так же просто, как это делала его ныне покойная матушка. Он вспоминал про Анну Болейн каждый день, а подрастающий сын всё больше напоминал её своим острым подбородком, крупным носом Говардов с горбинкой и крупными чёрными глазами. Не менее знаменательным стал тот факт, что на смертном одре Джордж Болейн завещал свой титул отнюдь не потомкам своей сестры Мэри, а тогда восьмилетнему Генри Кромвелю. Это было неслыханно, но Парламент даровал сыну барона Кромвеля Грегори титул виконта Рочфорда и его поместья. Жизнь определённо любила юношу, одарив его не только титулами, замками и привлекательной внешностью, но и выдающимися способностями в каждом деле, за которое он бы ни брался, и умом, который достался ему и от матери, и от настоящего отца.       — Отец, Гарри очень раскаивается, — поднял голову Грегори, сжимаясь от ветра. — Ведь так?       Генри засмеялся, и в его голосе Томас Кромвель с болью уловил низкие нотки голоса Анны.       Они продолжали процессию к Вестминстерскому аббатству, где должны были повторно короновать восемнадцатилетнюю королеву Елизавету. К счастью, никто не претендовал на трон Англии: тридцатипятилетняя принцесса Уэльская Мария после скоропостижной смерти своего мужа от чумы осталась во Франции вместе со своим семилетним сыном Карлом, юным герцогом Орлеанским и Ангулемским. По её письмам, она была счастлива там и поддерживала свою сестру во всех её начинаниях. Елизавета тяжело пережила смерть матери, но эта утрата закалила её характер. К своим годам девушка имела большой опыт в политике, заставляя Парламент удивляться её неожиданным и мудрым решениям. Учителя также дали королеве прекрасное образование: Елизавета с легкостью говорила и писала на шести языках, играла на лютне, сочиняла баллады, разбиралась в науке и искусстве, придерживалась англиканской церкви, но вела политику веротерпимости. С годами всё больше проявлялся её непокорный характер, но Парламент во главе с архиепископом Кранмером и лордом-канцлером Томасом Кромвелем направляли её на путь истинный. Единственное, в чём пока не удалось достичь согласия, являлся будущий брак королевы. Елизавета всё чаще предлагала в роль своего супруга своего ровесника Роберта Дадли, которого, по заверениям болтливых фрейлин, безумно любила с четырнадцатилетнего возраста и даже запретила ему жениться на Эми Робсарт. Кромвелю вся эта ситуация напоминала то, что произошло тридцать лет назад: король Генрих запретил Анне Болейн выходить за Генри Перси Нортумберленда. Ныне все трое мертвы, а он, выходец из черни, жив.       Это было грандиозное торжество. Народ праздновал самостоятельность своей королевы и скорое наступление Золотого века. Даже самые нищие крестьяне выходили из домов и смотрели на огромную процессию, во главе которой был паланкин, который сопровождали важнейшие люди в королевстве на конях. Колокола не переставали звенеть, когда на распущенные длинные рыжие волосы Елизаветы опустилась золотая корона, а её лицо не просияло от переизбытка чувств.       Тогда Томас Кромвель понял, что выполнил своё предназначение. Он сохранил трон для дочери Анны Болейн. Он обеспечил достойное будущее их сыну. Он возвёл страну в ряд с величайшими державами Европы. А теперь ему нужно отдохнуть. Он так устал…       — Боже, храни королеву! Боже, храни королеву!       — Боже, храни королеву, — эхом отозвался Кромвель и рухнул на пол.       Больше его глаза никогда не открывались.

***

      Томас Кромвель распахнул глаза и сощурился от неестественно яркого света. Он находился в длинном белом коридоре. Наверху слышалось пение детей и звон колоколов, словно в церкви. «Если это Рай, то меня отправили сюда по ошибке», — подумал Кромвель.       По всему коридору стояли люди, и секретарь с ужасом и волнением узнавал их всех. Это все те, кого он знал при жизни — в том, что он умер, сомневаться не приходило. Здесь было и семейство Болейнов-Говардов, включая улыбающуюся Мэри. Здесь были и Сеймуры с холодными лицами: Эдвард, Томас, Джон, Марджери и Джейн, которая одобрительно смотрела на него. Здесь была и вдовствующая принцесса Уэльская Екатерина, помолодевшая на двадцать лет и одетая в платье на испанский манер. Её голубые глаза испепеляли Кромвеля насквозь, несмотря на то, что она счастливо находилась в кругу семьи — католических королей Изабеллы и Фердинанда, брата Хуана и сестер Изабеллы и Марии.       Но самые важные фигуры в его жизни стояли дальше. Томас Кромвель сделал несколько шагов вперед, как увидел кардинала Уолси, полного и добродушного, каким он помнил его до появления на сцене Анны Болейн. Его бывший патрон положил пухлую руку в перстнях секретарю на плечо и произнёс:       — Я всегда верил в тебя.       Кромвель в благодарность пожал ему другую руку.       — Спасибо вам за вашу доброту при жизни.       Крошечные чёрные глаза Уолси скосились.       — Вперёд, мой верный секретарь.       Лорд-канцлер сделал ещё пару шагов, как увидел необычайно обиженного и полного короля Генриха, но его лицо было одухотворённым и спокойным. Позади монарха стояла его семья — король Генрих, королева Англии Елизавета, королева Шотландии Маргарита, герцогиня Саффолк Мария, принц Уэльский Артур и ещё трое маленьких детей на руках у Елизаветы.       — Я не ценил тебя, — бросил он. — А зря. Если бы ты был на моей стороне, всё бы случилось иначе.       — Надеюсь, это был комплимент, — съязвил Томас Кромвель, не держа зла на своего бывшего господина.       Генрих слегка улыбнулся, но затем вновь посерьёзнел.       — Я благодарю тебя за сохранение государства и Бесс, но то, что ты забрал мою жену, было возмутительным.       Кромвель сделал вид, что пропустил окончание фразы мимо ушей и сделал ещё шаг вперёд. Перед ним стояла Лиз, а рядом с ней — Анна и Грейс.       — Дорогие мои! — воскликнул секретарь, чувствуя, как его сердце наполнялось радостью, когда он вновь и вновь прижимал к себе Анну и целовал маленькую Грейс в лоб. — Как я давно вас не видел!       — Мы скучали по тебе, папа, — пролепетала Грейс, заставляя своего отца чувствовать старую боль ещё сильнее.       Лиз, ещё моложе и счастливее, чем была при жизни, подошла к своему мужу и прижалась к нему щекой.       — Я ждала тебя.       Томас Кромвель внезапно вспомнил про свою вторую жену и стыдливо отвел взгляд.       — Я очень рад тебя видеть, — искренне произнёс он, не в силах поверить, что любит другую женщину сильнее.       Лиз внимательно смотрела, как он отпускает дочек и целует ей руку, а затем сказала:       — Спасибо, что дал Грегори лучшую жизнь. А насчёт миледи Анны…сердцу не прикажешь. Я не виню тебя и люблю тебя так же сильно, как и тогда.       — Я тоже тебя люблю, — честно ответил Кромвель, не зная, как передать своё чувство привязанности и верности к жене.       Она легонько прикоснулась к его плечу пальцами руки и вежливо отступила назад.       — Тебе нужно идти вперёд.       Томас Кромвель сделал последний шаг, находясь в возбуждённом состоянии от всех этих встреч, как вдруг увидел её. На невысоком помосте сидела женщина, нет, молоденькая девушка в чёрном платье с золотым поясом под цвет арселе. Аккуратные пальчики рук из-под рукавов из горностая водили по английской Библии. Она повернулась, и в движении головы секретарь узнал Анну Болейн. Королева была совсем молодой, не больше двадцати лет. Её лицо было юным и абсолютно счастливым…       Анна встала, отложила книгу и быстрыми шагами подошла к нему. Лицо королевы выражало абсолютную любовь и преданность к человеку, стоявшему напротив неё. Кромвель же не мог поверить в происходящее. Слишком свежи были воспоминания о бездыханном теле на роскошной кровати, но это был не сон.       — Томас, — первой очнулась Анна и легко впорхнула в его объятия. Затем она поцеловала секретаря, пробудив все давно забытые чувства. — Я скучала по тебе. Ты, как вижу, время даром не терял, — съязвила королева.- вырастил мою дочь прекрасной женщиной и монархом, сыну дал хорошее образование и счастливое будущее, а страну превратил в могущественную державу. Да и выглядишь ты сейчас на двадцать пять лет, — заявила она, с обожанием наматывая несколько его чёрных локонов на свой палец. — Жаль, что я не знала тебя таким. Знала бы, сто раз подумала, нужна ли мне корона Англии так сильно.       Томас Кромвель приподнял её острый подбородок и, заметив усмешку на её лице, быстро поцеловал.       — Я не видел жизни без тебя, — признался он, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Мне очень жаль, что я осмелился открыться тебе в тот вечер, — Анна прикрыла глаза, словно вспоминая. — Я должен был спасти тебя от рук палача, но вместо этого привёл тебя к иной преждевременной смерти. Этого не должно было быть. Я мог стать твоей смертью и до этого, и после. Я…Анна, прости меня.       Королева твёрдо подняла руку вверх, нахмурившись.       — Тебе не стоит так говорить, Томас. Я ни о чём не жалею. Мы всё сделали правильно. Мы были счастливы, и это самое главное. А теперь, — её лицо разгладилось. — мы проживём бесконечную жизнь в этом месте. Здесь есть всё, что нужно, и никто не посмеет ничего сказать против наших чувств. Пойдём, — с этими словами Анна Болейн толкнула дверь, открыв взору секретаря огромный луг, на котором весело играли и маленькие дети, и взрослые люди.       Они вышли из коридора, держась за руки, как влюблённые юноша с девушкой, и прошли около сотни футов, чтобы потом сесть в тени деревьев.       — Здесь однажды мы встретим твою семью, — сказала Анна. — Потом мою Бесс. Потом нашего Гарри. Затем сюда придут их дети, внуки и потомки. А пока этого не случилось, я хочу наслаждаться этой жизнью вместе с тобой. Благо, это будет вечно.       Томас Кромвель не мог наглядеться на свою любимую. Все черты лица и каждое движение тела были ему до боли знакомы. Он был по-настоящему спокоен и счастлив здесь. Все его былые печали и невзгоды исчезли, как будто их никогда и не было. Это ощущение свободы было новым секретарю, но он с радостью привыкнет.        Как было в начале, так и есть сейчас, и всегда будет, ибо наш мир бесконечен. Аминь.