Искажение

      Неужели все это когда-нибудь кончится. Возможно ли сбежать?       Он где-то там позади. А вместе с ним бежит смерть. Чистое безумие точит нож, она слышала тяжелый стук его ног, казалось он очень близко, но это было лишь ее сердце, выпрыгивающее из груди. Дыхание почти сорвало, пока она бежала, перебирая ногами, облаченными только в порванные колготки, когда-то бывшие белоснежными с узором по всей длине. Теперь же при каждом шаге склизкая грязь протекала через пальцы на поверхность ткани.       Моросил этот грибной дождь, сделавший ее порванное платье еще и мокрым. Оно неприятно облегало тело, не давая двигаться свободно. Она чувствовала боль, холод и жар, ее девичий пот смешивался с мерзким дождем. Чувствовала, как скользит по грязи, почти падая. Но главное был — страх, животный, на грани отчаяния.       «Не хочу умирать», — кричало ее сознание, но боялась она не смерти, по крайней мере не так сильно, как его самого. И того, что он мог с ней сделать, и что хотел сделать.       Она почти задыхалась от слез, но умоляла себя не плакать, не сейчас. Нужно просто бежать подальше от его логова. От него.       Кругом была лишь серость, утренняя мгла, почти сумерки, а под ногами только грязь, болото и трава, в некоторых местах высотой достигавшая груди.       Она бежала так долго, казалось, могла уже добежать до соседнего города. Усталость заставила ее сбросить обороты, от страха далеко не убежишь — болели все мышцы, все тело. Но если понадобиться бежать хоть весь день и всю ночь — она это сделает.       Обернувшись, она поняла, что место, откуда она бежала, больше не видно. Не видно ничего. Его тоже.       Нельзя. Нельзя тешить себя надеждой, что он потерял ее из виду.       Впереди не так далеко был лес, это могло ей помочь. Она вновь бежала, словно все же слышала его сзади.       Нельзя сдаваться, не сейчас, когда она так далеко зашла. Она даже смогла ударить его, нет это совсем на нее не похоже.       Лес приближался. Еще немного, просто бежать. Из-за спины дунул ветер, заставив ее вздрогнуть, он будто подталкивал ее. Вместе с ней вздрогнула и трава, но не от ветра. В мгновение и она вновь увидела его — психа, того, кто сделал с ней ужасное, со всеми ними. Она предпочла бы больше никогда не видеть его лицо, такое озлобленное, красное от долгого бега, с кусочками стекла в щеке и полностью безумное. Его дыхание страшно свистело.       От чувств у нее чуть не началась истерика, она с трудом втянула в себя воздух, резко остановившись на бегу. Предательские слезы пытались захлестнуть ей глаза. Она смахнула их, когда он шагнул к ней. У него не было оружия, но его и не требовалось, одного взгляда монстра хватит, чтобы подкосились ее ноги.       Псих с криком набросился на нее, она вовремя отскочила, позволив ему подскользнуться на грязи и упасть лицом в жижу. Она попыталась вновь бежать, но он успел схватить ее за юбку, вцепившись в нее мертвой хваткой бойцовского пса.       Снизу-вверх на нее взирало не лицо, а сам ужас, что будет ей сниться каждую дождливую ночь, если, конечно, она сможет выжить сегодня. Красные белки глаз виднелись из-под грязи, которая щедро прилипла к мокрой коже, и теперь стекала вниз смываемая дождем, который будто смывал и все его лицо. Она, не думая, пнула его, попав в предплечье, этого хватило, чтобы он отпустил ее, но он быстро нагнал бы ее.       Она ненавидела и боялась его, видит Бог, она никогда бы так не поступила. Он уже почти встал, подогнув одну ногу и уперевшись руками в грязь, утопая в ней почти на дюйм. Она пнула его на сколько хватало сил, со всего размаху прямо в пах. Он вскрикнул и упал обратно в грязь, свернувшись калачиком.       Теперь она снова бежала в спасительный лес, не слыша его шаги, но точно зная, что он не бежит за ней. Пока не бежит.        Боль в паху была нестерпимой, давно его не били туда и так сильно. Дождь лил сверху, превращая с каждой минутой сантиметр земли в плавающую жижу. Его смешивали с этой грязью, заставлял все глубже погружаться в трясину. Лежа в луже теплой, как моча, он жалел себя.       Ничтожество. Все, за чтобы он не брался, выходит плохо. Никто его не любит. Никто. А ведь он просто желал, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь любил его.       Он перекатился на живот, подогнутые колени тонули в жиже, он будто молился. Но его молитвы давно уже были тщетны.       — Я просто хотел, чтобы кто-нибудь любил меня! — он вскинул голову, будто восклицал Богу, и кричал, кричал дождю, изливаясь хрипом, так похожим на рыданья, что делают людей жалкими. Такими жалкими, как он.       Дождь продолжал лить, смывал с его поднятого к небу лица и волос грязь.       И тут сквозь звук льющей с неба воды послышался голос: «Есть тот, кто тебя любит. Я всегда тебя любил». Этот голос не имел пола, низкий и звенящий, он ворвался в голову молодого растоптанного человека. Правда голос был не сверху, не с неба, куда направлял он свои надежды и веру, как и многие люди, он шел из низа, возможно из ада, из пустоты, вечной, как сама вселенная, и прямо из его темной души.              ***       Некоторое время до этого. Генри Хемес отрабатывал обычную смену в магазине возле заправки. Ему двадцать три года, и работа в этом месте была единственной, на которую он мог рассчитывать. Он с трудом выпустился из школы, после его выгнали из колледжа на втором курсе. Магазин находился на окраине города, нельзя точно сказать на въезде или выезде. Хотя посетители в основном были местные, некоторых Генри знал, правда мало, кто знал его.       Люди редко обращают внимание на того, кто им считает товары и просит с них деньги.       Генри Хемес раскладывал товары у кассы, когда заметил вошедшую девушку. Это была Меган. Он знал ее, она жила недалеко по улице М., прилегающей к магазину. Она заходила иногда в его смену, покупала женские принадлежности, химические средства и чипсы, хоть и считала их вредными. Она никогда с ним не говорила, но он знал, что ей чуть за двадцать и у нее есть парень. Плохой, по мнению Генри и ее матери, парень. Она часто говорила о нем по телефону, пока расхаживала меж рядов товаров.       Сегодня она тоже прошла по залу, но подошла без ничего к кассе. Он заметил, что она была чем-то расстроена больше обычного. Лицо Меган покрывало красными пятнами, а глаза были мутными. До этого она плакала, а сейчас нервно поправляла растрепанные волосы подрагивающей рукой. Взгляд ее бегал.       Она взяла сигареты, пачку того, что она берет обычно. Подавая деньги Мег даже не посмотрела на него, а он заметил проявляющиеся следы на ее руке.       Быстрым шагом девушка вышла из магазина, и через стеклянную витрину Генри видел, как она быстро закуривает. Да у нее и правда был плохой парень. Он не заслуживал ее, он делал ее несчастной. Но к непониманию Генри она не бросала его, хотя, кажется, тот ей даже изменил.       Хемес всегда представлял, что, если бы он был ее парнем, он никогда бы ее не обидел, не ударил бы, не изменил. Она бы никогда не пришла бы заплаканная в магазин и не курила бы так нервно. Он вообще не давал бы ей курить. Его мать всегда говорила, что курящие девушки хуже проституток. Хотя, наверное, это она говорила о своей племяннице, о которой всегда была нехорошего мнения.       Жил он через несколько улиц, а работал допоздна из-за проезжих, что могли приехать поздно. Направляясь домой на велосипеде, он все думал о Меган. Нельзя сказать, что она нравилась ему в том смысле, когда говорят «увлекся». Но она была девушкой и не заслуживала такой жизни. Он думал об несправедливости в целом.       Дома он поставил велосипед на небольшой веранде. Здесь он жил с семьей. Только открыв дверь, можно различить шум домашних жителей. В гостиной орал телевизор, на кухне гремела посуда.       Можно было влиться в общее движение и бесшумно поднялся к себе, не сказав никому, что пришел. Он не избегал их, совсем нет, но он хотел избежать напряжения, что бывает, если он сталкивался с кем-то из живущих здесь.       Генри Хемес всегда был будто в стороне от всех. Еще в ранней школе никто не хотел садиться с ним за одну парту. Он старался быть дружелюбным, как ему казалось. Он показывал новому знакомому, как он ловит мух одной рукой или свое художество на парте, где гвоздем накарябал мордочку. Ему нравились собаки, особенно когда они улыбались во весь рот, поэтому он рисовал именно улыбающихся собак. Да художник из него, конечно, был не лучший, но все же он не понимал, почему дети, с которыми он хотел подружиться, так отпрыгивали от изображенных собачек.       И мисс Митчелл, их классная руководительница, страшно вздыхала и, держась за грудь, отходила, делая позже ему выговор о порче школьного имущества и только. Хотя он слышал и не раз, как ее голос переходил на визг, когда она рассказывала его родителям о дьявольских отродьях, нацарапанных на его парте. Нужно сказать, что Мисс Митчелл была очень набожным человеком, хотя Генри никогда не понимал до конца, что это значит.       Со временем он перестал это делать, потому что после подобного разговора родители непременно ругали его. И он убедился, что искусство не для него.       Из своей комнаты он спустился только на ужин, «поздний», как говорила его мать, он не горел желанием есть прям так со всеми, но у миссис Хемес было правило, что они всегда едят вместе, за исключением тех дней, когда он работал до ночи, он всегда ел с семьей.       Пока молча ел, он выслушал очередной отчет его младшей сестры Рози о том, как она провела свой день и уже который раз ободрала коленку. Ей двенадцать лет, средней сестре, Маргарет, девятнадцать, он был старшим. Иногда в обеде участвовали дяди с тетями и их дети, но не сегодня.       Пока Генри находился за столом, отец ни разу не обратился к нему, а мать делала вид, будто у них в семье все прекрасно. Миссис Хемес — Дороти — знала все, и странные взаимоотношения в семье пусть расстраивали ее, но она всегда умела держаться, и ее попытки нормализовать ситуацию, пусть и пустые, успокаивали ее. Генри, ее первенец, всегда был необычным ребенком, хотя все родители считают свое чадо особенным, с Генри это была правда, множество происшествий, что отдаляли Майкла, ее мужа, от их первенца, не отталкивали ее, ведь она мать. И все же она старалась скрыть некоторые вещи от мужа, что делало ее сильной женщиной.       Однажды Генри, ее маленький мальчик, еще не ходивший в школу, принес ей птичку, он сказал, что она была совсем одна, и он спас ее от одиночества, теперь она его друг. В руках, что мальчик протягивал матери, была уже мертвая птица.       Она уговаривала отпустить птичку, ведь у нее есть семья, и избавилась от бедной пташки, у которой были переломаны косточки, пока Майк не увидел. Он смогла убедить себя, что Генри маленький невинный мальчик. Временами она вздрагивала, когда сын звал ее, крича веселым голосом, что что-то принес.       Генри смылся из-за стола, как только смог, думая о парне Маргарет, который тоже не нравился матери девушки.              У Генри было несколько сменщиков, часто они работали по двое. Но общался, если можно сказать так о вечном саркастичным парнем, только с одним из них.       Стив любил лениться, и посему любил сидеть на кассе, пока Генри расставлял товары. Сам парень в свою очередь не очень хотел общаться с покупателями, особенно когда они откровенно игнорировали его существование, как человека.       Но сегодня Стив занимался на складе, как ему сказал начальник, хоть все равно, тот дай да уснет на ящиках. Поэтому Генри приходилось принимать редких покупателей.       К его счастью и несчастью в магазин заглянула одна девушка, которую Генри всегда рад был увидеть, но всегда боялся с ней заговорить. Она, можно сказать, нравилась ему. Шерил была его ангелом, ее появление было счастливой приметой. Боясь приблизиться к ней, он наблюдал издалека, как играют ее вьющиеся светлые волосы.       Теперь она направлялась к нему, прихватив с собой холодную содовую и сладкое пирожное, она была невероятной сладкоежкой и приходила в основном за сладким, потому что остальным закупалась у местных фермеров.       Генри вспотел под ее милой ослепляющей улыбкой и упер взгляд вниз на товары, не в силах смотреть с близкого расстояния ей в глаза.       Можно сказать, он мечтал о ней с первых дней работы здесь, когда увидел ее впервые. Протягивая ей сдачу, он коснулся ее руки, когда заметил блеск металла под ярким солнцем. Он застыл, почти в слух произнеся: «Свадьба, замуж». Она вышла замуж.       Услышав это, она засмеялась, лучше демонстрируя кольцо.       — Мы помолвлены. О боже, я так счастлива, — он не мог смотреть на ее улыбку сейчас. Почти заговорив с ней, он был счастлив, но в то же время его мир рушился, Шерил выходит замуж. Она больше не свободна, и, наверняка, любит того.       Она исчезла, ушла из магазина и из его мечт. Настроение потухло, он не мог думать ни о чем, кроме жениха Шерри. Каким он был человеком, вдруг он такой же, как парень Меган, вряд ли, конечно, ведь она с ним счастлива.       Его Шерил. Теперь не его.       Чтобы как-то заглушить свою грусть, он купил у себя в магазине сырных шариков и поздним вечером в своей комнате включил телевизор. У него был свой набор фильмов на дисках. Маленький телевизор он поставил на тумбочку, расположившись на краю кровати. Он любил мелодрамы и романтические комедии. Всегда появлялась легкость после их просмотра, будто начинаешь верить. Верить во всякое.       Двадцать три года. Мать давно уже твердила, что ему нужно искать девушку, жениться и начать самостоятельную жизнь. Временами казалось, что она выживает его из дома, закладывая ему в сознание мысль о переезде. В принципе, это была правда, он был достаточно взрослым, чтобы поступить, как она хотела. Но у него не получалось, его избегали. И ни с кем ему не удавалось сблизиться.       В этом была только его вина, и он не знал, возможно ли это исправить, словно сломанную игрушку.       Была ночь, он смотрел очередной фильм, этот черно-белый был его любимым. Герой ждал свою любовь много лет, но теперь осталась только месть. В комнате было прохладно, запасы еды кончились, и он хотел спать. Пропуская некоторые реплики, он почти засыпал, но продолжал смотреть.       Одиноко было чувствовать себя в этом доме, ему и правда стоило уехать. Семья не жаловала Генри. Они боялись его, но любили ли они его, он не знал. Даже мать отстранялась от него, пытаясь избавиться от обузы. А он хотел так же как в кино, влюбиться и получить свою девушку, ведь герои всегда радовались, имея девушку.       Генри не помнил, досмотрел он фильм или же просто уснул под мерный шум телевизора.              Ему понадобилось некоторое время и десяток фильмов прежде, чем он перестал смотреть замужем ли посетительницы магазина, будто он мог так определить степень занятости девушек.       После поздней смены Генри убрался, выключил свет и закрыл магазин на замок. Было уже чуть за полночь, пора было ехать домой и ложиться спать. Но ночь так успокаивала его, отсутствие машин на дорогах и людей на тротуарах бодрило его, создавая ощущение свободы, и он решил немного поколесить по пустынным улицам.       Улицу М. он пересек уже минут через пятнадцать. Мимо него по дороге проехало пару запоздалых машин. Он ехал как раз по окраине города, здесь с левой стороны шел небольшой обрыв, там собирались сточные воды в дни сильных дождей. Но сейчас в хорошую погоду было приятно ехать по окраине, слегка напоминающей парк.       Настроение у Генри Хемеса явно улучшилось. Увлекшись природным одиночеством, Генри не сразу услышал шум со стороны, куда он ехал. При приближении стало понятно, что это ругань.       Генри не хотел встревать в чужую ссору и собирался переехать на другую сторону дороги. Девушка и парень, как мог он различить в темноте, ведь на окраине не было фонарей, только свет от других дорог, прилегающих к этой, еле дотягивал до них. Его что-то остановило, и подъехав ближе, он понял что: девушкой оказалась Меган, а тот второй видно ее парень. Чей голос раздавался грубым тоном по пустой улице, а она почти визжала на него.       Злость и негодование охватило Хемеса, помнившего еще Мег, курящую возле магазина. Он просто скажет ему пару ласковых.       Остановив велосипед, он поставил его на подножку и направился к кричащим. Теперь, наконец, он увидит лицо того урода, что поступает с девушками так откровенно плохо. Как свинья. Чем больше Генри слышал его отвратительный голос, подходя к нему со спины, тем больше ему хотелось протереть асфальт его лицом.       Генри дернул парня за плечо, пытаясь привлечь внимание:       — Эй, извините, — его проигнорировали, спор набирал обороты. Генри вздохнул, собравшись с силами.       — Извините, не могли бы вы не кричать на девушку, — его голос стал грубее, он сильнее дернул парня на себя.       При росте чуть выше него и похожий по комплекции, парень оказался к нему боком.       — Отвали придурок, — рыкнул он ему в лицо, резко разворачиваясь обратно, — заткнись, дрянь, — рявкнул он на Меган.       Генри захлестывала ярость, вот ублюдок. Шагнув почти неосознанно ближе, с явным желанием начистить ему рыло, он пнул что-то звенящее. Металлическая труба-обрубок прокатилась от его пинка.       Генри поднял ее, увеличивая свою опасность, он просто схватил ее и вновь дернул парня.       — Ты что не понял мразь? Пошел… — парень хотел схватить его.       Генри терял рассудок, в этот момент им руководила ярость, чистая человеческая ярость. Справедливость восторжествует, зло получит по заслугам.       Он просто замахнулся и ударил. Твердый металл врезался в скулу парня, почти сломав ее, удар пришелся в основном в висок. Звук и ощущение было такое, будто сгнившая изнутри тыква лопнула от падения и смялась. Парень упал в неестественной скрюченной позе, кажется шея тоже пострадала.       И так заплаканная Меган закричала. Смятая как коробка голова ее парня была повернута к ней лицом. Он без сомнений был мертв.       Тяжелая, хоть и мальчишеская, рука грузчика товаров нанесла страшный удар. Генри накрыла эйфория, ублюдок не заслуживал Меги и теперь получил по заслугам.       — Ты должна была бросить его. Он тебя не достоин, — он хотел подойти к ней, и протягивал руку. — Он был уродом. А я буду любить тебя. Я никогда тебя не обижу.       Он улыбался, но Меган в ужасе пятилась, смотря то на Генри, то на уставившегося на нее мертвым взглядом парня, Скота.       — Ты псих, не подходи ко мне, слышишь, — все случилось так быстро. Этот псих убьёт и ее. Сумасшедший.       — Я дам тебе все в мире. Все, что захочешь.       — Нет, нет! — ее лицо снова становилось мокрым. — Не подходи. Нет.       Она побежала, а он за ней.       «Он убьет ее, убьет», — думала она. Нужно вызвать полицию.       — Стой, — крикнул он за ее спиной.       С лева был овраг, справа пустая дорога, и дома только там, нужно туда. Она оборачивалась, чтобы угадать момент, когда он может ударить ее трубой, как раз, когда перескакивала дорогу.       На его глазах взявшаяся ниоткуда с огромной скоростью машина сшибла ее с ног. Ее тело подкинуло в воздух, упав, оно перекатилось.       Генри остолбенел. Машина, свистя тормозами, остановилась в десятке метров.       В ужасе Генри подбежал к Мэгги в надежде, что она еще жива. Но перекатившаяся через стекло девушка не двигалась. Он приложил ухо к ее груди, там было тише ночи.       Вышедший водитель, молодой нетрезвый юноша, побелел хуже смерти. Отец убьет его, если узнает об этом. Он боялся, что она мертва или все еще дышит, разлетевшаяся на ошметки.       Генри обнял ее, прижимаясь губами к ее волосам. Он не знал до этого, как пахнут ее волосы или насколько тонка ее рука.       — Уезжай. Слышишь? Вали отсюда, — закричал он на трясущегося убийцу. Тот аж подскочил и стремглав вернулся к машине. След его простыл.       Ее нельзя было оставлять вот так. Он поднял ее рассыпающееся, местами поломанное тело и вернулся к велосипеду мимо лежащего на том же месте Скота, мертво возглашая о своем убийстве.       Уместившись вдвоем с девушкой на велосипед, он, поддерживая ее тело, оттолкнулся и поехал в противоположное от города направлении.              ***       Она сидела за столом в ветхом домишке, когда-то этот дом был частью большого имения, но запустение, пожар и климат сделали свое дело. Теперь домик одиноко стоял в чистом поле, окруженный лишь безмолвием.       Ее сломанная рука покоилась на подлокотнике, а голова слегка накренилась вперед. Она была мертва.       Об этом свидетельствовала ее кожа, что как маска больше не эластично обтягивала мышцы, а просто ссохлась на них, посинев.       Она напоминала куклу, очень реалистичную в человеческий рост куклу.       В тот вечер Генри Хемес отвез Меган в свое укромное место, где он любил временами в подростковом возрасте уединяться, мечтая в будущем переехать в него жить. Но это было невозможно, дом на половину сгнил, а остальная половина покрылась пылью.       Генри усадил труп девушки, не имеющей уже имени, за стол, так не видно было поломанного тела.       Он наклонился к ней, поглаживая ее волосы, что еще каким-то чудом оставались волнистыми и мягкими.       — Мэгги, ты прекрасна, даже теперь, особенно теперь.       Уже на протяжении недели он приезжал к ней вне смены и после того, как закрывал магазин. По телевизору и радио в новостях были слышны разговоры об убийстве.       На следующее утро после случившегося женщина, бегающая вдоль дороги с собакой, нашла распростертое тело мертвого мужчины. Прибывший на место преступления детектив убойного отдела был средних лет, проживший в этом городе достаточно, чтобы знать какими бывают люди в городишках вроде этого. Инспектор Джон Харрис лишь взглянул на жертву, все напоминало рядовое преступление: возможно несчастный случай при драке.       — Нашли орудие убийства? — обратился он к полицейскому, огораживающем место преступления.       — Нет, сэр.       Детектив устремил свой взгляд на овраг, сейчас абсолютно сухой и поросший травой.       — Возьмите группу и прошерстите все в радиусе двухсот метров и в особенности это, — он указал в сторону обрыва.       Ему предстояло заняться личностью жертвы, в процессе расследования они побывали и у дома, где Скотт Нельсон жил со своей невестой, как сказала соседка. Связаться с Меган Фрост не удалось. Спустя несколько дней пришли к выводу, что она пропала. В трехстах метрах от трупа мужчины нашли свежую кровь, совпавшую с ДНК девушки, что нашли в квартире. Трубу с отпечатками неизвестного нашли сразу в траве у обрыва.       Картина складывалась сама: кто-то убил парня и похитил девушку. Дело обретало уже большую серьезность, но зацепок о преступнике пока никаких не нашлось. Ни свидетелей, ни улик, только отпечатки пальцев.       Объявление о поиске свидетелей озвучивали по всему городу, пока Генри Хемес приезжал в ветхое домишко к Меган.       И все же она была мертва, как бы он к ней не относился, она больше не могла быть с ним, как и Шерил.       — Прости меня, — он гладил ее по щеке и сожалел о многом, что случилось. — Ты знаешь, это конец. Мне придется искать другую, — он грустно засмеялся.       Она стеклянным взглядом смотрела в стол, один ее глаз покосился.       — Ты же не будешь против? Хорошо, — он ласково глянул на нее. Грустно было прощаться, но ему нужно было ехать домой, чтобы никто не заподозрил его в тайне. Чтобы никто не узнал о Меган.       Когда он приехал домой, Генри не замечал, как вокруг него витал словно запах смерти. Почему-то именно этим вечером Миссис Хемес вспомнила, как давно, когда Генри было лет девять, он привел домой щенка. Она была, конечно, против, но он оставил его жить во дворе и даже соорудил домик какой никакой. Так и оставили. Однажды Генри поехал с ним кататься, привязал поводок к рулю и покатился.       Накатавшись мальчик вернулся, принеся на руках щенка, он был очень расстроен и спрашивал у матери, почему щенок больше с ним не играет, почему он обиделся.       Щенок был мертв, его будто тащили за ошейник по мясорубке, его кровь капала на порог. Дорис ужаснулась, побелев как лист. И конечно же, от мужа она все скрыла.       Теперь она даже не могла сказать, как звали щенка, как ее сын назвал его. Вспомнив этот случай Миссис Хемес встревожилась и полночи не могла уснуть, ей пришлось выпить снотворное, чтобы успокоиться.              ***       Еще несколько дней Генри не сиделось на месте. Сейчас как никогда он был готов к отношениям, ему не терпелось познакомиться с девушкой. Был холодный вечер позднего лета, в душе его расцветала весна. Он почти приплясывал на работе, что не могло ускользнуть от глаз сменщиков. Но всем было плевать, они никогда не замечали его настроения, как и самого его. Только Стив хмуро оглядел парня и хмыкнул, после сказав: «Бывай, сегодня закрываешь ты».       За весь день заходило несколько человек и то в основном проезжие. Генри отсчитывал минуты конца смены, когда зашла, нет, залетела, словно летний свежий бриз, молодая девушка. Ей еле дашь двадцать, как переливались ее волосы, как двигалось ее тело.       Девушка говорила по телефону, пока бодро ходила по проходам.       — Нет, нет. Встретимся как обычно, я только захвачу кое-что домой.       Кое-что это было мыло и пена для ванны. Генри представлял, как ее обнаженное розовое тело нежится в теплой ванне, покрытое пеной. Она продолжала говорить по телефону, а он продолжал очаровываться ей. Заплатив, она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась. У него внутри что-то упало. Теперь он больше не сможет жить без этой улыбки.       Но она ушла. Он посмотрел на часы, оставалось десять минут. Генри Хемес никогда не нарушал правил, но он так не хотел отпускать ее. Быстро прибравшись, он мимоходом выключил свет, спустил заслонки. Закрывая дверь, он обернулся в поисках ее. Она как раз переходила дорогу, все еще разговаривая по телефону.       Было прохладно, он натянул шапку, связанную его младшей сестрой, слегка неумело сделанная, но очень милая с мордочкой спереди. Укутавшись в куртку и натянув шапку на глаза, Генри вскочил на велосипед и поехал за девушкой.       Он быстро догнал ее, но от нерешительности не заговорил с ней сразу. Она убрала телефон, был подходящий момент. Он слез с велосипеда и поставил его у железного забора, набравшись смелости, он подошел к ней со спины, потом обогнул ее и почти налетел на девушку.       В свете бокового фонаря она разглядела только страшное чудовище, скалившееся в адской ухмылке, что на самом деле было всего лишь неумелым подобием то ли быка, то ли бегемота. Она еле вскрикнула и потеряла сознание. Генри с трудом поймал ее ослабевшее тело. Она не отзывалась, и посчитав это удачей, он подхватил ее получше и увез в свое убежище.              ***       Джуди очнулась в темном месте, на деревянном полу. Последнее, что она помнила — это странное лицо. Где она находилась, девушка не могла понять, она лишь чувствовала невыносимую вонь, похожую на сгнившие яблоки, откуда она шла, девушка не знала. Пустые комнаты, что она могла различить, не давали ей ответов. На улице шел дождь, она слышала, как он барабанит по деревянной крыше. От сырости запах чувствовался очень резко.       Снаружи кто-то шумел, похититель. Ей стало страшно. Чего он от нее хотел? Изнасиловать? Убить? А что, если он любит мучить людей. Заполненный современными фильмами мозг выдавал самые небывалые сюжеты. Ее пробивало до дрожи. Если сейчас он войдет, она снова грохнется в обморок.       Он не появлялся, и с каждой минутой ее дрожь усиливалась. Она так и не шелохнулась, кончился дождь, глаза давно привыкли к темноте. Когда уже светало, она все ждала своей участи.       И вот дверь открылась, на пороге показался силуэт. Джуди похолодела, она почти взвизгнула, но вовремя заткнула себя.       Он хрипел и мокро шлепал по старым доскам пола. Лица она не видела, свет со спины затемнял его.       Он что-то страшно хрипел, но она не понимала, ужас окутывал ее разум, она давно уже готова была свихнуться. Но теперь, увидев его небольшую фигуру на фоне проема двери, она поняла, что не готова отдаваться воле судьбы.       Джуди выждала немного, чтобы он точно не мог ожидать удара, и вскочила, стремглав кинувшись к похитителю. Она ревела, словно дикая кошка, налетев на него, она начала размахивать кулаками. Она толкнула его на стену, послышался звук разбивающегося стекла и его крик. Ужасающий крик раненого бегемота. Защищаясь, похититель толкнул ее, она ударилась боком о стол, такой же разваливающийся, как и все в этом месте. Ее лицо оказалось прямо напротив того, что сидело за этим столом, как раз лицом к свету. Нет, у этого не было лица, то, в чем копошатся белые черви, нельзя назвать лицом.       Джуди истошно закричала, если бы не ужасающая слезоточивая вонь разлагающегося тела, она бы грохнулась в обморок. Но похититель приближался к ней, ее жизнь была в опасности. Оперевшись о стол, она яростно пнула его ногой в туфте в живот. Она никогда никого не била, но не могла задумываться об этом сейчас.       Он согнулся пополам, и она выбежала через открытую дверь, что он успел закрыть, но не на ключ.       Выбежав наружу, Джуд обнаружила себя в поле, и за множество метров, если не миль, от себя она не видела ничего. Она просто побежала, потеряв туфли еще при первых шагах в зыбучей грязи. Она передвигалась босиком в одних белоснежных колготках, падая, натыкаясь, снова вставала и бежала.       Когда Генри зашел с утра, он негодовал по поводу дождя, что так не вовремя начался, и ему пришлось полночи заделывать крышу. В доме не было кровати, и девушку пришлось оставить на полу, он ушел как раз за пледом, всегда примотанном к его багажнику и отвлекся на крышу. А потом и вовсе уснул на крыльце и похоже простыл.       Действия девушки привели его в замешательство. Она бежала чуть в бок от направления, которое вело в город. Он погнался за ней, несмотря на то, что уже ни в какую не хотел с ней связываться.       Почти сразу же Генри озяб, температура выбивала пот. Уже не хотелось ничего делать, а уж тем более бежать по грязи. Щека была липкая, он потер ее тыльной стороной ладони, рука оказалась грязная, и щека защипала.       Генри выругался и стер ее рукавом. Ему все больше виделось, какой он глупец. Словно он был слеп, нет его ослепила, накрыла черной вуалью надежда. Но теперь, находясь в поле, мокрый до нитки, он видел какая жизнь обманщица и насколько ложны надежды. Весь мир, все люди вокруг него были чем-то вроде этого поля с камнями. Оно мешало ему идти, затягивало в себя, словно зыбучие пески. Стоило упасть, и они впиваются, как острые камни тебе в кожу.       У девушки было преимущество — ее стресс. Зато он знал эту местность, да и она бежала не по прямой, а слегка виляя. Своими ногами он преодолевал большее расстояние.       Семья, девушки, даже фильмы — все придавало ему надежду, горькую, разочаровывающую, как после новогоднее утро. Такую же фальшивую, как любовь.       Все твердили ему, что нужно искать любовь, свою вторую половину. Люди выглядят такими счастливыми, когда влюблены. Тогда почему они так несчастны, как Меган, не как Шерил, хотя у нее все еще впереди. Его мать, и его сестра. И его отец, не разговаривающий с сыном.       Зачем люди стремятся делать столь непонятное, как любовь? Он не знал, не понимал, и терзания разрывали его. Налетев на девушку весь перепачканный грязью и кровью с упавшей на глаза шапкой, он лишь сильнее напугал ее. А она вновь ударила его.       Он больше ничего не хотел делать, только если умереть. Он кричал в небо, будто ему могли ответить. Но лишь дождь падал на него сверху, словно принижая его.       — Я всегда любил тебя, — Генри боялся, что бредит, ему слышится этот голос.       Плотное небо слегка розовело, и на фоне появилась фигура. Она не шла, она парила.       Он боялся надеяться на то, что это правда. Но он слышал, как шелестела одежда незнакомца. Казалось он не имел роста, веса, толщины, сознание Генри словно противилось воспринимать его объемность, его реальность.       Он поражал, нет восхищал. Он был страшен. Но был ли это мужчина, не известно.       Незнакомец сиял, но в тоже время был вместилищем беспросветного мрака. Это не человек точно, он не имел лица, вместо него будто сломанный телевизор, рябили сотни лиц.       Это было оно, и оно было никаким. Словно невыносимое наслаждение, наваждение, Генри тонул в нем.       Когда оно приблизилось к нему так близко, что коснулось щеки парня рукой, он очистился от отчаяния, наполнявшего его до верху. Его будто подняло его дыхание, заткнуло рот, растворяя его в истинном удовольствии. Он услышал, нет почувствовал: «Я люблю тебя», словно это написали на всех нейронах в его мозгу.       Не любовь, грех, дар, это невозможно описать. Рождение и смерть, выше человеческого, но при этом самое настоящее, обязательное, нужное. Счастье не имело ничего общего с тем, что происходило с Генри, ведь счастье имело цену, оно требовало жертву. А он получил все даром.              Как Генри Хемес вернулся домой, он не помнил. Велосипед, забитый жидкой землей, стоял у входной двери. Он не мог уснуть, его еще потрясывало, переполняя эмоциями. В его голове не было мыслей, мозг наполняло искрами, а сердце все никак не успокаивалось. Но не заметил, как наваждение мечты перешло в сон. Он не лежал в кровати, на которой спал с детства, он парил над ней, утопаемой в облаке мягком, как весна.       С утра Генри не видел суматохи, что присутствовала каждый день в его семье. Называемой его семьей. Ему было все равно, чужие люди, сновавшие в одном с ним доме. Майкл Хемес пил кофе за свежей газетой, Рози еще спала. Был выходной. Они напоминали призраков, остатки, запись прошлых событий. Маргарет спустилась вниз, началась перепалка по поводу уборки. Миссис Хемес ругалась так громко, словно не боялась разбудить младшую дочь.       Они ничего не знали. Откровенно говоря, он тоже ничего о них не знал.       Призраки. Он вышел из дома и первым делом вымыл велосипед от грязи, сев на чистое сидение, Генри поехал. Было еще рано для работы, ему было не важно, может он и вовсе не пойдет на работу. Прежняя жизнь, весь город, казались ему сном, от которого он пробудился.       «Я люблю тебя»       Генри чуть не врезался в тротуар, уведя руль слишком вправо. Он все помнил, но не мог понять что. Его сознание, разрываемое на клочки удовольствия, не могло всецело принять произошедшее. Сейчас бы запеть, как в глупых мюзиклах. Так тихо, но от всего сердца.       Джуди, дрожащая, в отчаянии, добралась до города, когда уже был день. Найдя ближайшее отделение полиции, она требовала ее выслушать. Постоянно вздрагивая и прерываясь, она рассказала о злостном похитителе. Услышавший о трупе в доме, инспектор показал девушке фото без вести пропахших людей. Джуди пробрала тошнота, когда она вспомнила разлагающуюся девушку и ткнула тонким грязным пальцем в фотографию Меган Фрост. Вызвали детектива Харриса, ведущего знаменитое дело пропажи Меган и убийстве ее жениха.       Немолодой инспектор местного отделения был рад отдать такое сложное дело другому полицейскому. Маньяки, убийцы — сплошные хлопоты.              Генри все же пошел на работу. Сменщики, не обращающие обычно на него внимания, были удивлены или даже раздражены излишней его веселостью. Обычного замкнутого парня. Они не понимали, что сами сторонились его, неосознанно проходя мимо, они не смотрели ему в глаза. Часто бывает, что чужое счастье неприятно окружающим.       Люси придерживалась общему мнению среди коллег о Генри Хемесе. Столкнувшись с ним возле входа на склад.       — И чему это мы так радуемся? — вырвалось у нее, будто она говорила с Уиллом, вторым сменщиком, с которым она иногда спала.       — Он меня любит, дьявол меня любит, — не задумываясь ответил Генри. Словно говорил про соседскую девушку. Ему так хотелось поделиться, как никогда в жизни.       Он мечтательно улыбался.       — Ты чего это, спятил? — она вспомнила, что многие считали Хемеса чокнутым, хотя сама она никогда не замечала в нем чего-то необычного.       Уилл засмеялся за спиной Генри. Худой, но с животиком он производили не очень приятное впечатление. Генри никогда не понимал, почему его сторонятся, а таких как Уилла Миллера нет.       Сейчас же он смущенно прошел дальше. Он понимал, что люди, не испытывающие того же, что и он, не могли понять какого это. Он сам не понимал, но блаженно выдохнул, вспомнив прикосновение надежды.              Детектив Харрис собрал команду, приказным тоном вызвав людей из своего отдела и прихватив пару полицейских из этого, и направился по следам девушки. На подсохшей от палящего солнца грязи четко виднелись босые отпечатки Джуд. Путь, испещренный неровными следами, на машине они преодолели за пол часа и то только из-за скользкой грязи. Следы преступника были хорошим знаком. Ряд более глубоких мужских следов шел сбоку от дорожки, принадлежащей девушке. Видно место борьбы и место, куда упал преступник, больше ничьих следов не обнаружили.       Оставшееся расстояние они преодолели за пятнадцать минут. В доме нашли труп Меган Фрост, других следов маньяка, как его уже называли в уме полицейские, не было.       Лицо преступника девушка описать не могла, говорила только «страшилище», «ужас», «урод». Хоть и подтверждала, что имел лицо он обыкновенное. В дом она не зашла.       Теперь улик у полиции на руках было больше. Джон Харрис мысленно усмехался, преступник ошибся и очень сильно. Он рассеянно разглядывал следы от велосипеда, на колесах были разные шины.              Слухи расходятся слишком быстро. Уже к вечеру коллеги Генри и постоянные посетители знали о его предполагаемой связи с некой сущностью.       Все шушукались и смеялись над Генри, не заботясь даже о том, слышит он их или нет. Несмотря на высочайшее настроение, в душе парня зарождалась капля отчаяния. Он по-прежнему был изгоем. Хотя это не имело значения, ему не нужны были они все, у него ведь была любовь. Они все злые и несчастные, потому что не имели того же, что и он.       И все же ему становилось немного страшно, скорее за них, нежели за себя.       К вечеру клиентов стало меньше, время, когда все после работы заскакивали по дороге домой в магазин, закончилось. Смеющихся взглядов стало намного меньше. Генри расставлял товары по полкам, на опустевшее место клал вещи из подсобки. Несмотря на легкую тревогу, он все еще улыбался. Стив подошел к нему, парню предстояла ночная смена, что не очень его радовало.       — Зря ты так, — произнес он тяжело выдохнув.       — Что?       — Не стоит рассказывать подобные вещи и тем более в таком тоне, — конечно он уже знал.       — Я просто хотел поделиться своей радостью, как будто это плохо.       — Если продолжишь в том же духе, тебя в серьез начнут считать свихнувшимся.       — Но это правда. Кто бы это ни был, он любит меня, я видел его, — запротестовал Генри, его раздражал нравоучительный тон. Будто он маленький несмышлёный мальчишка. Но взгляд, которым одарил его Стив, был таким тяжелым. Он покачал головой.       — Остановись, пока не наделал глупостей.       — Это правда, — голос Генри дрогнул, — это правда, правда! — закричал он, перестав улыбаться. — Мне плевать, что не верите. Плевать.       Он привлекал внимание редких посетителей. Взгляд Стива стал еще тяжелей, теперь он почти жалел его.       Генри толкнул парня, кинув вслед упаковку хлопьев на завтрак, что оставалась в его руке. Стив оперся о стеллаж.       — Успокойся, ты слишком громкий.       — Это правда, вы все ошибаетесь, — кричал он, снова толкая парня. Еще и еще, валя с ног, сваливая коробки и упаковки с полок, он продолжал кричать. Пока Стив, потеряв окончательно равновесие после нескольких попыток удержаться, не устоял и приложился локтем о пол.       Губа Генри дрожала, как и его руки. Он ненавидел Стива, всем своим естеством.       Посмотрев на него сверху вниз, почти плача, он осознал весь погром, что устроил. Тогда он просто сбежал, подальше от обескураженных покупателей в подсобку и просидел там до окончания смены. К его кофте прилипли эти чертовы хлопья.              Детектив Харрис провозился со свидетельницей слишком долго. Было уже темно, когда он и вся группа судмедэкспертов уехали из убежища преступника. Он был абсолютно уверен, что отпечатки на трубе и в доме совпадут. Но что делать дальше? Его смена закончилась еще час назад, но он повез девушку на собственной машине к месту, где на нее напали: пересечение М и Бульвар-ролл. Несмотря на указания точного фонаря, под которым все случилось, никаких зацепок это не дало. Поблизости не оказалось магазинов или других организаций, у которых могли быть уличные камеры наблюдения.       Пришлось остановиться, так как Джуди уже не соображала, видно, как и он. Но даже отпустив засыпающую девушку на такси домой, он некоторое время еще ходил вдоль улицы. Он чувствовал, что ответ очень близко, но не понимал где. Уговорив себя ехать домой, он не мог в то же время уговорить свой мозг. Ему потребовалось время, чтобы отвлечься, и тогда он сразу же уснул.              Генри наоборот не мог спать. Его беспокоила глубокая потаенная мысль, но он не мог понять какая. Просто что-то его тревожило, страшно, словно ночной кошмар, который не помнишь, но все равно боишься. Сцена со Стивом не сильно его волновала, не считая того взгляда. При воспоминании о нем по телу пробегали мурашки, смешанная армия из мурашек отвращения, неприязни и страха. Почему выражение жалости делало его таким беспомощным? Почему он больше не вспоминает так сладостно о его связи с сущностью?       Может… может…       «Может, ты сошел с ума?» — подсказало его сознание.       Нет. Это неправда. Так страшно обнаружить ядро своего волнения. Но это было всего лишь волнение, сомнения. Ведь так?       Тогда почему его так трясло?       Я сошел с ума, но раз так, значит… кожа зачесалась, так сильно, что захотелось содрать ее поскорее. Значит дьявола не было.       Нет. Это невозможно, он ведь просто не мог придумать всего того, что произошло. Но что, если в тот момент, когда он больше всего нуждался в понимании. Когда лежа в луже, он корчился от боли, что, если в тот момент его сознание спасло его от полного разрушения при помощи выдумки. Потрясающей, самой наикрасивейшей выдумки.       Его не существует.       Стоило сказать это и что-то внутри треснуло, нет сломалось, трахнуло, бахнуло, взорвалось. Он не мог шелохнуться. Рука застыла, сжимая кофту у сердца, но этого явно было недостаточно, чтобы остановить его.       Остановить. Остановить прямо сейчас. Пальцы сильнее сжались на коже.       Почему его не существует? Почему нет в мире и в не его человека, который бы любил его, неужели это так сложно?       Его сознание полоскало, он так и просидел скрючившись, скукожившись словно высохшее дерьмо на солнце. Даже когда зазвонил будильник, он не двинулся.              Джон Харрис проснулся, как раз в подходящее время, чтобы проснуться — за пять минут до будильника. Состояние, в котором он пребывал, нельзя было назвать хорошим настроением. Но желание потрудиться было сильным. Ему еще надо было поймать психопата, двойного убийцу (возможно и больше) и похитителя.       Первым делом он заехал в управление, забрать отчеты. Отпечатки совпадали, и еще у него теперь была примерная модель велосипеда. Потом он поехал в последнее место, где видели потерпевшую. В магазине на конце улицы М.       Продавцом оказался щуплый парень лет двадцати, но по глазам детектив отметил возможный прием препаратов. Его рука была перевязана. Это оказался не тот парень, что тогда видел девушку. Того не было, заболел вроде. Но он дал его адрес.       Харрис хотел уже идти, но возле двери остановился.       — Можно посмотреть камеры наружного наблюдения?       — Можно. Правда не знаю, что вы хотите там найти.       Джон не знал что. Но просто так он не уйдет. Вот вечер нападения, она заходит, вот выходит. Ничего. И потом появляется ночной служащий, наскоро закрывает магазин, берет велосипед и едет в сторону, куда ушла девушка.       Харрис мысленно складывает два и два. Еще раз просматривает видео. Если отмести описанные девушкой выражения: «Ужас», «Урод» и тому подобное, то нападающий немного выше нее. Худоват, но крепок. И он едет на велосипеде за ней.       Возможно, он был не прав, но слишком все очевидно.       Выйдя из магазина он позвонил своему напарнику.       — Ало. Гарри? Скорее дуй ко мне. Я в магазине, где в последний раз видели жертву, и прихвати ордер на арест Генри Хемеса.       — На каком основании?       — У меня есть косвенные улики.       — Ты понимаешь, этого недостаточно.       — Ладно тебе, схватим, пальчики проверим, и будут не только косвенные, но и прямые.       — Ну, как знаешь, — вздохнул вот уже как восемь лет напарник Харриса Гарри Уоллис.       — Отлично, и пару человек возьми, вдруг все плохо обернется.       Уже через полчаса напарник появился в сопровождении двух офицеров.       — Надеюсь, ты прав. Это дело грязное, давно таких не было.       Когда они подъехали к дому, стало ясно, что там живут еще и другие люди, что затрудняло арест.       — Иди к заднему входу, вдруг соберётся бежать, — сказал он одному из офицеров.       Когда они подошли ко входной двери, детектив Харрис заметил велосипед. Шины были чистыми, но разными. Это сильнее подбодрило.       На звонок ответила женщина. Вытирая руки полотенцем, она открыла дверь.       — Миссис? Могу я увидеть Генри Хемеса?       — Моего сына? — их приход ее беспокоил, но не слишком, она пошла позвать сына.       Генри почти на автомате встал с кровати, под кудахтанье матери о том, что он еще не встал.       Под глазами поместились огромные темные мешки, он устал, но не мог полностью почувствовать усталость. Он все не понимал, что за ним пришли.       Вид больного был подходящим, как считал Харрис, для человека, совершившего два удачных и одно неудавшееся убийство. На щеке красовались царапины.       Генри безжизненно привалился к косяку, даже не спросив кто и зачем.       — Вы арестованы за подозрение в убийстве Скота Нельсона и Меган Фрост, а также похищении… — детектив уже доставал наручники.       — Я не убивал ее… — произнес почти загробно Генри. А потом его глаза вдруг ожили и тело задвигалось.       — Я ее не убивал, — сказал он уже тверже, происходящее возвращало понемногу его рассудок.       Полиция! Они нашли его, а он совсем забыл.       Миссис Хемес вскрикнула и прижала руки к лицу. Она не могла такое представить даже в плохом сне.       — Мой мальчик! — воскликнула она, а потом посмотрела на его изможденное, повзрослевшее лицо, лицо преступника, и замолчала.       Генри прочел в ее глазах понимание, она родная мать, обвиняла его в страшнейших преступлениях.       Его хотели заковать на долго в цепи. Пусть его разум был закрыт и сломан, но он не позволит взять его. Он опрометью кинулся к ближайшему копу. Это оказался слегка набравший вес Гарри Уоллес. Генри выхватил из кобуры его пистолет, это заставило их насторожиться. Еще как, они отпрянули разом.       Генри соскочил с крыльца, угрожая им пистолетом.       — Я не убивал ее! Она сама умерла, тот урод сбил ее на моих глазах, — с надрывом кричал он. — Я не хотел, чтобы она умерла, — его голос осип.       Полицейские было двинулись, но Генри отходя задом, снял пистолет с предохранителя. Он никогда не держал в руках настоящего пистолета, но удавалось это ему легко.       — Успокойся, мы поняли, ее ты не убивал, — Харрис успокаивающе развел руки. А потом вместо того, чтобы сдаться, он выхватил свой пистолет.       Генри все быстрее отходил. И тут заметил сбоку движение. Еще один в кустах.       Им его не поймать, не взять живьем. Дуло подрагивало.       Нога Генри промахнулась мимо тротуара, от неожиданности его пальцы дрогнули, и он нажал на спусковой крючок, пуля угодила в машину возле Харриса. Не мешкая, он выстрелил дважды: в живот и в легкое преступника.       Генри падал, ударная волна от вошедших в него пуль и боль подкосили его. Он схватился за столб, но рука не держалась, ноги согнулись, и тело скользнуло вниз. Он усиленно хватал недостающий воздух ртом рывками, пистолет выпал из его рук.       Очищающая боль вернула ему способность мыслить. Чтобы принести одну лишь мысль: «Я умру».       На звуки выстрелов из домов повыскакивали люди, вот им неймется. Харрис медленно приближался к убийце.       Из пулевых отверстий шла горячая кровь. Ни здесь, ни после смерти ему не быть в покое, есть только бездна и нескончаемая боль. Казалось должно мутнеть в глазах, но взгляд напротив оставался непривычно четким. И он увидел его. Сам сатана, демон шел, нет, парил над землей, хоть и двигал ногами. Черное одеяние, или это его сама сущность? Солнце слепило глаза, но сейчас все солнце было в нем.       — Нет, — простонал Генри в приступе сильнейшей боли, чем от пуль. — Ты мне мерещишься.       Проговорил он почти неслушающимися губами.       Он все приближался безликий и совершенный. Его видели все и не видели одновременно. Полицейские, соседи, прохожие — все они узрели воплощение неземной красоты, но каждый по-своему. Мужчиной или женщиной. Блондином или брюнетом. Но кем бы он не виделся каждому человеку, во всех обличиях он был прекрасен. Только Генри Хемесу удавалось видеть самое прекрасное и ужасное, настоящее и многоликое.       Никто не мог пошевелиться пораженный. Неведомая сущность подошла к Генри и склонилась над ним, повторяющим: «Тебя не существует». Протянула к нему руку и коснулась щеки. Вся боль физическая, душевная, все исчезло, как по щелчку. Генри видел только его и чувствовал только свободу, свободу от боли, страданий, жизни, той жизни, в которой не было любви. И одна слеза скатилась по его щеке, в этой слезе было все, что только человек может выдержать и пережить.       «Я люблю тебя», — произнеслось на отголоске сознания Генри, и его губ коснулось что-то невесомое, нечеловеческое. Он больше не дышал.