Простые романтики

Отношения Александра Белкина и Максима Карчинского были в периоде перехода из заебывательно-добивающегося в гармонично-любовный тип отношений. И они всё никак не могли преодолеть последний порог. Вроде бы все условия были уже соблюдены: взаимное осознание, принятие, пивно-винно-водочный подъём отношений на иной уровень взаимопонимания… Жарко-поцелуйный рубеж был давно перейдён, а гармонии не было, и всё тут! Александр Белкин служил в воздушном флоте, а Максим Карчинский врывался в горящие дома, облачённый в форму пожарного. И единственной, по-прежнему отдаляющей их друг от друга… трудностью их отношений была поистине важнейшая деталь… Дополняя классический вопрос, волнующий весь род людской, и направляя его в определённое русло: кто главный, как это выяснить и что им со всем этим делать?.. Карчинский предлагал камень-ножницы-бумагу. Белкин смотрел на него злыми синими глазами и демонстрировал в ответ американизированный жест несогласия, заодно диктуя устраивающие его условия. Максим на длинный средний палец у своего лица реагировал тяжёлым вздохом и заводил по новой. — Саш, ну не буду я твоей девчонкой, не буду! — вздыхал он. Ерошил тёмные волосы и поводил накаченными плечами, демонстративно подчёркнутыми обтянувшей мощный загорелый торс чёрной майкой. — Пойми, ну совсем мне это… не в тему. Я мужик. И так уж… — А я тебе в тему? — мрачно поинтересовался Александр. Чуть наклонил голову и спровоцировал: — Ты когда за мной бегал, я тебе сразу условия озвучил. Сказал тебе, что только так. Ты согласился. А теперь на попятный? Максим скривил губы и виновато опустил взгляд с утончённого лица Александра на его шею, с неё на спортивное, сильное тело, скрытое за рубашкой. Чуть коснулся взглядом верха брюк и вздрогнул. Обнажённым ему Александра видеть приходилось — ходили вместе и в баню, и просто на озере как-то барахтались, потом плавки у костра сушив. Не хотел Карчинский к себе Белкина подпускать. Нет, он и сам ого-го, и оно хорошо… для других. Ну нет, ну ни за что он ему не позволит его одевчатить. Ну вот хер ему, самый что ни на есть… Максим поднял взгляд на лицо Александра и хотел было начать песню заново: о том, какой Белкин красивый, как он его любит и хочет, о том, что он будет осторожен и, ну понимает же сам Александр, что Максим на роль верхнего подходит гораздо больше… Обычно на этом песня и обрывалась вскипающим Александром, который в лучшем случае начинал спорить, а в худшем просто уходил, заставляя Карчинского бежать за ним и извиняться. Вот делает из него девчонку, всеми силами, зараза! Он ему то, он ему сё! Уговоры и просьбы, вежливые и настойчивые… Мысль о том, что это Александр ломается, как девушка, а он сам как раз по-мужски отвоёвывает ступень за ступенью к победному финалу, Максиму не приходила. Он привык всегда обвинять во всём себя, злиться на себя и себя же попрекать. Александр сидел рядом, потягивал пиво из бутылки и был недосягаем, как горная вершина. И также крут. Иногда Максим фантазировал о том, как берёт его силой. Правда после того, как оргазм затухал, и пульсация получившего желаемую разрядку члена в руке ослабевала, разум уничтожал удовольствие, продумывая ситуацию до конца. Как Александр его избивает (похуй) и как бросает (а вот на этой мысли Максим каждый раз стискивал зубы от почти реальной боли). Не сможет он без Белкина, никак, ни за что. И с ним не может, и без него не сможет, ну что за проклятье! Динамик, пристроенный над прилавком открытого летнего кафе, до того издающий какой-то музыкальный фон, не воспринимающийся ими обоими, неожиданно выдал старинную русскую песенку, волею судьбы сыгравшую роковую роль в ситуации. — Любите, девушки, простых романтиков… — весело пропел голос, и Александр улыбнулся. — Начертил на синем небе «Я тебя люблю…», — на этой строчке Белкин поднялся с места и потянул Максима за собой. — У меня идея, — сообщил он. — Приходи завтра на лётную полосу. Ту, про которую рассказывал, где можно купить время управления самолётом и полетать. — Зачем? — нахмурился Карчинский. — Ты меня в небо не тяни, мне и на земле опасности хватает. Я же тебя не приглашаю смотреть, как я работаю. — На камеру тушение пожара снимать и для аватарки тебя фотографировать, — мстительно припомнил Белкин, и Карчинский покраснел. — Мне нужно готовиться, так что пока. Увидимся завтра, в четыре. Приходи, — на привычном месте, скрытом высокими кустами, не дающими увидеть прохожим происходящее на узкой аллее, Александр притянул к себе Максима, и они жарко исцеловали друг друга, соревнуясь и в поцелуе, пытаясь вести и тесно прижимая друг друга объятиями. Напоследок шлёпнувший Карчинского по заднице, Белкин скрылся за поворотом, а пылающий Карчинский ушёл домой в противоположную сторону — представлять, как он этого упёртого лётчика берёт силой. В четыре часа следующего дня было безветрено, но Карчинский всё равно нервничал. Он всегда переживал, когда видел, как Александр поднимается над землёй в этой железной крылатой коробке. Волновался за Белкина, боялся за него. Хотя, разумеется, ему никогда этого не говорил. И приходить смотреть на его лётные выкрутасы терпеть не мог. Но что ни сделаешь ради любви. — Будь осторожнее, — всё же сорвалось с губ Максима, и Александр только усмехнулся, самоуверенно и жарко. Карчинский укусил себя за губу. Вот же… чёртов, мать его, лётчик. Ну он ему устроит, вот пусть только окажется снова на земле, он его… тоже по заднице хлопнет, скотину эдакую. Самолёт зарычал мотором, и Карчинского, отошедшего на безопасное расстояние, обдало потоком нервозности. Одно дело самолёты воздушного флота, а другое — этот, выглядящий так, словно он только и ждал где-то в ангаре, пока на нём кто-то взмоет в небо, чтобы развалиться на части. Инструктор лениво перелистывал страницы какого-то спортивного журнала на отдалении, Карчинский вспоминал фейковые истории из Сети про то, как людям приходилось при перелёте чуть ли не дверь придерживать, чтобы не отвалилась. Самолёт поднялся в небо, и Карчинский тихо простонал. Скатанный то ли флаг, то ли что он заметил только тогда, когда Белкин, изобразив на едва ли предназначенном для подобных финтов самолёте эффектный разворот в небе, развернул транспарант. «Я тебя… выебу», — прочёл Карчинский и, взорвавшись негодованием, в голос завопил. — Скотина! Ублюдок! Да ты только спустись, я тебя сам выебу, блядь! Прямо здесь! Белкин его, разумеется, не слышал. Инструктор пофигистично перелистывал журнальчик, плевать хотевший на развлечения профессионального лётчика и его парня. Карчинский злился до умопомрачения. Когда Александр с его самолетом и транспарантом оказался на земле и, загибаясь от хохота, выбравшись из кабины, спрыгнул на землю, Максим подскочил к нему. Он был уверен, что врежет дерзкому шутнику прямо сейчас, но вместо этого притихшим голосом выдохнул: — Ты… когда говорил, что тебе готовиться надо, транспарант имел в виду? — Да, — довольно заулыбался Александр. — Печать на ткани очень дорогая, так что я его сам рисовал вчера. Акрилом на старой простыни. Карчинский посмотрел на красную тряпицу, с нанесёнными на неё ровными белыми буквами, и перевёл взгляд на Белкина. — У тебя другие простыни тоже алые? — поинтересовался он и, тяжело вздохнув, сдался. — Показывай, хочу посмотреть и опробовать. Один раз. Один чёртов раз, Саш. Ты его… налетал, так уж и быть. Александр победно хохотнул и принялся стягивать свой хэндмэйд-транспарант с самолёта. — Зачем он тебе теперь-то?.. — скосил взгляд на скатывающего материю Белкина Карчинский. — Над кроватью повешу! — радостно озвучил Александр. — По-моему, смешно, а? — Очень, — прорычал Карчинский. Они шли к дому Белкина молча. Тот нёс красный тканевый плакат, скатанный в рулон, а в голове Карчинского отдавалась издевательским эхом сознания песня «Любите, девушки, простых романтиков…» К парням тоже относится, что уж там. — Теперь тебе придётся меня из пожара вытащить, не иначе, чтобы я тебе дал! — озвучил следующую установку Белкин, когда Карчинский, постанывая, возлежал на кровати, пытаясь примириться с жестокими обстоятельствами. — Я уже, кстати. Один раз, — припомнил Максим. — Когда ты сам его устроил, накинув на бра футболку, и сам же потушил, плеснув на стену, бра и меня водой из ведра? — насмешливо переспросил Александр. — Нет, Макс, это не считается. «Это тоже, блядь, не считается… Один раз… Хер я тебе вот ещё хоть раз позволю себя поиметь, вот хер…» — мысленно ответил Карчинский. Вслух не получилось: Александр торжествующе покусывал его губы, дурманя ароматами ветра, свободы и немного пламени. Хотя огонь, возможно, был только в фантазии Карчинского: разжигающий в нём желание и согревающий теплом любви. Ну вот что с ним этот лётчик творит… Простой романтик, как же. Чтоб ему…