June

      До июля остаётся девятнадцать дней. Школьники уже наслаждаются каникулами, студенты предвкушают отдых, обычные работяги спешат с работы пораньше, чтобы успеть провести вечернее время на улице.       Кисе успешно сдаёт экзамены и не спеша шагает домой, когда солнце уже не в зените, но все ещё припекает. На нем белая хлопковая майка и кремовые брюки, а аккуратно сложённая рубашка уже болтается у него в рюкзаке, ведь на улице слишком жарко для неё.       Рёта думает, что сегодня Аомине будет им гордиться: в конце концов, в потоке не так много ребят, кто набрал максимальный балл. Погода ещё больше поднимает настроение, легкий ветерок развевает светлые волосы и приятно остужает разгоряченное солнцем тело. Совершенно ничего не предвещает какого-либо плохого развития событий, поэтому парень, достигая своей квартиры, громко гремит ключами в замке и так же громко вваливается в своё убежище, после чего, не разуваясь, с криками: «Я сдал, Аомине-чи!» бросается на шею высокому смуглому парню. Когда блондина грубо отталкивают к стене, мир Кисе начинает медленно разрушаться. ***       Июнь встречает Дайки не-пойми-зачем-нужными экзаменами и сильной головной болью. С Кисе они общаются в эти дни крайне редко: все-таки, подготовка идёт полным ходом, а блондин, к тому же, готовится чуть ли не двадцать четыре часа в сутки, из-за чего нередко засыпает прямо за столом.       Аомине тоже, вроде, готовится: листает конспекты (не свои, а какого-то доброго однокурсника, имя которого Дайки даже не удосужился запомнить), время от времени залипает на задачи, распечатанные и розданные преподавателем как типовые, иногда даже пытается что-то решить.       Честно говоря, Аомине ненавидит учебу: погода соблазнительно манит его на улицу, хочется бегать, играть в баскетбол, кушать мороженое и гулять-гулять-гулять. Вся университетская рутина вгоняет его в скуку, а в последнее время слегка мотает нервы (точнее, нервы мотает Кисе: бубнит, что нужно учиться, готовиться, что нужно хорошо сдать экзамены и тогда благополучно уйти на отдых; раньше Аомине с легкостью игнорировал все это, но в последнее время эта якобы «забота» начинает откровенно раздражать), к тому же и заставляет думать о совершенно странных вещах. Точнее, совершенно обычных, но Аомине чувствует себя предателем, думая обо всем этом.       В один из первых июньских деньков Кисе возвращается из вуза немного позже, чем обычно. У него красные плечи и спина, слипшиеся на лбу волосы и яркая-яркая улыбка. Он только сдал первый экзамен и ужасно рад тому, что все его старания и зубрёжка окупились отличной оценкой. Когда Аомине встречает его на кухне (точнее, Кисе проходит к нему на кухню: сегодня, по своему обыкновению, Дайки не бежит встречать своего друга в дверях, а спокойно пьёт кофе на их маленькой кухне, сидя на широком молочного цвета подоконнике и выглядывая в открытое окно на оживленную улицу) и, когда видит счастье на лице Кисе, он только вздыхает и прикрывает глаза: улыбка блондина тёплая, вязкая, слепящая; Аомине впервые в жизни боится, что она сожжет ему глаза.       С того момента все и идёт по наклонной. Кисе дни и ночи напролёт готовится, поэтому разговоры между ними сводятся к минимуму; вместе они не спали, наверное, целую вечность, и пересекаются, в основном, только на кухне: несмотря на занятость, Рёта старается каждый день готовить что-то новое и обедают они от случая к случаю вместе. Кисе литрами пьёт кофе, под его глазами цветут фиолетовые синяки, но улыбка все ещё, черт бы ее побрал, живая, солнечная. Кисе очень занят, поэтому просто не успевает заметить, насколько холоден взгляд Аомине. Синие глаза смотрят на блондина уже не то с жалостью, не то с неприкрытой скукой, но никакого интереса, нежности, желания, что раньше — уже нет.       А Кисе не видит, н е у с п е в а е т.       Просто в один из дней Аомине понимает, что это все не то, чего он хотел. Маленькая квартира, насквозь пропахшая кофе и заставленная их общими с Кисе фотографиями, постоянное сидение дома за конспектами, парень, не девушка с огромной грудью, а светловолосый парень в его кровати. В какой-то момент его жизнь действительно прошла не в ту сторону.       То есть, все не так плохо: Кисе вкусно готовит, Кисе тёплый и верный, Кисе до одури красивый и солнечный. Но только с каких пор у Аомине от солнца к горлу ком подступает, а в животе неприятно крутит? Но вскоре кроме тошноты и откровенного раздражения Дайки ничего испытывать просто не может. Раздражает буквально все, маленькая квартира душит, хочется сбежать-сбежать-сбежать, хочется большого баскетбола и популярности, хочется толпы бегающих за ним фанаток, хочется чувствовать себя кем-то. Кисе любит его, конечно, но может ли он заменить всех?       Аомине приходит к выводу, что нет.       И сегодня, когда Кисе, такой родной и светлый, приходит с последнего экзамена, в Дайки умирает то последнее, что их связывало.       Когда он отталкивает блондина от себя, то чувствует только отвращение к себе. Дайки понимает, что это, черт возьми, неправильно. И сердце пропускает удар, когда кофейные глаза напротив становятся чёрными дырами, а в их уголках блестят капельки слёз.       — Аомине-чи? — голос дрожит, ломается, а лицо Аомине остаётся пустым и бесстрастным, хотя внутри него тоже что-то разбивается. Сердце, наверное. Если оно у него было.       — Кисе, прости, конечно, но всё, что я чувствую в отношении тебя в последний месяц — это только раздражение. Я устал. Я не заслуживаю такого прекрасного человека, как ты, поэтому уйди, хорошо?       Он вываливает все самое больное сразу. Дышать почему-то трудно. Смотреть на Кисе нет сил (знает же, что если увидит слезы — сразу сдастся. Хоть что-то в нем, вроде, осталось прежним). Аомине опускает голову и уходит в комнату, слегка толкая Кисе плечом, потому что коридор у них, как и вся квартира, очень маленький и узкий.       Аомине слышит, как Рёта за его спиной падает на колени (кремовые брюки пачкаются о заляпанный ботинками пол, потом же не отстирает, дубина). Слышит громкие всхлипы. Слышит бормотание. И замирает в дверном проёме, когда Кисе наконец внятно подаёт голос.       — Ты хоть когда-нибудь любил меня? — вот так, в лоб, со всей жёлчью, что вообще может быть в таком солнечном человеке.       Аомине хочет сказать: «Конечно любил, придурок». Аомине хочет сказать: «Я любил тебя больше всего на свете». Аомине хочет сказать: «Я умру за тебя даже сейчас».       Но в ответ он только мотает головой и говорит короткое: «Нет, я никогда никого не любил, и тебя тоже».       Затем быстро обувается и выбегает из квартиры. Прочь от духоты, прочь от разбивающего сердце Кисе, подальше от дома, который больше и не дом вроде как.       Бежит и не замечает, что на нём, вообще-то, домашняя одежда; что бежит он в совершенно незнакомый район, а прохожие смотрят на него, как на городского сумасшедшего; бежит так, словно от самого себя («Какой же я мерзкий», — думается ему) можно убежать. И лишь ещё через пару незнакомых кварталов он наконец останавливается, плюхается на траву и переводит дыхание. Кислород прожигает лёгкие, но дышится на удивление свободно.       Аомине думается, что он бросит университет и уедет настолько далеко, насколько возможно.       Впереди ещё целое лето и целая жизнь.