Фантом

Он любил описывать свой остров со стороны. Раньше, когда у него еще не было возможности подняться в небо, он рассказывал о своих чувствах, выливая на бумагу свои эмоции. Теперь же, пробороздив, казалось, все облака близ Олуха, Иккинг мог с уверенностью и восторженно описать родное место со стороны. И, хотя удостовериться в этом удавалось реже, он мог с уверенностью сказать, что ночью он был еще краше. Сегодня не было грозы или града, по которому местные жители определяли такое же холодное, как и остальные времена года, лето. Поэтому уже порядком повзрослевший юноша позволил себе немного приоткрыть ставни, что служили в домах викингов окнами. Так спалось спокойнее. Кровать мягкостью не баловала, простая шкура даже самое податливое и мягкое дерево периной не сделает, но за столько лет он уже привык. В комнате, слабо освещаемой только свечой, раздался мимолетный гулкий звук, словно дикий, но страшно любопытный зверь, заприметил на ветке нечто, вызывающее интерес. Из темного угла, словно соткавшись из тени, вышло существо, в пару или даже в три раза превосходящее юношу размерами. Но даже загоревшиеся вдруг в его центре зеленые глаза не напугали, даже не заставили обратить на себя его внимание. Не увидев от хозяина ожидаемой, да или хоть какой-нибудь реакции, зверь, полный решимости и легкого негодования, поднялся полностью, шагая к кровати, на которой хозяин лежал с открытыми глазами, методично созерцая потолок. Встав на задние лапы, он с толикой осторожности, но больше с игривым настроем опустился передними на кровать. — Ай! — Тот моментально сел, стараясь скорее спасти конечности от захвата друга. — Беззубик, что ты… Он замолчал. Рука, которой он хотел убрать свою левую ногу подальше, полоснула воздух и теперь сжимала кусок одеяла чуть выше лапы питомца. И чуть ниже обрубка, который ему остался вместо голени. — Ах да… — Поняв, что спустя несколько лет эта фраза уже довольно глупа, Иккинг решил больше не говорить ничего. Ведь даже взгляда рептилии хватало за глаза. Тот смотрел уже не с беспокойством за собственное неосторожное действие, а с сочувствием. Юноша снова прилег. Беззубик же, что заставляло себя неуютно чувствовать, крайне аккуратно лег в ногах кровати, дотягиваясь хвостом до самой головы хозяина. Так оба чувствовали себя обычно удобно и безопасно. Но эта предстоящая им ночь не сулила, видимо, ничего хорошего. Словно чувствуя это, дракон прикрыл глаза, беспокойно урча, чего заснувший юноша уже не услышал. — Сколько у нас осталось кораблей? — Голос, не так давно радостно гласивший о спасении жизни сына, снова был полон беспокойства. — Два, может даже один, Стоик. — Незамедлительно ответили вождю откуда-то сбоку. Ответа не последовало. Глава народа впал в тяжелые раздумья. А на его руках тяжело дышал человек. Такой хрупкий и маленький при рождении, снова заставлял бояться за его жизнь. Но все такой же любимый и самый дорогой. Поэтому, пусть бы он даже умещался сейчас не в руке, а в ладони, мужчина бы защищал его до смерти. Хотел бы защищать. Хотелось бы, чтобы жизни его сына сейчас угрожали враги, а не раны и увечья. Тогда, поверить не сложно, от нападавших бы и следа не осталось. Но все было гораздо сложнее. Сейчас его единственный сын, жадно хватая воздух, боролся со смертью, а Стоик никак не мог помочь ему. — Стоик! — Голос одного из рулевых заставил вынырнуть из пучины мыслей и обратить на себя внимание. — Одна лодка готова, на ней можно плыть. Любой бы кинулся к этому спасательному плоту на всех парах, запрыгнул на борт и ринулся в деревню спасать висящую сейчас на волоске дорогую жизнь. Любой бы, но не вождь. — Стоик? — Плевака, видимо, был рядом с самого начала, мирно ожидая ответа лучшего друга. — Плыви. Нужно спасти Иккинга. Если ему не помочь сейчас, заражение убьет его. — Ты слышал? — Отчаяние в его голосе в этот раз скрыть не удалось. — Лодка всего одна. Как я могу оставить всех здесь и просто спасаться сам?.. Рычание, гулким эхом разнесшееся по долине, имело источник совсем неподалеку. Бестия, чей черный окрас идеально скрывал его даже в сумерках, не говоря о ночи, сейчас, на фоне пестрой окраски других драконов, наоборот был заметен излишне хорошо. Дракон был потрепан, он даже был ранен. Лапы едва удерживали туловище, где-то была повреждена кожа, но он упрямо шел к вождю, не сводя с него пристального взгляда. А когда приблизился достаточно, чтобы дать понять, к кому на самом деле шел, то снова жалобно заурчал, только в разы тише на этот раз и поднял глаза. — Прости. — В этом взгляде мужчина прочитал больше, чем тот бы сказал, умей говорить. — Я не знаю, что мне делать. Здесь почти все наше племя, и я не могу переправить их домой. Даже… — Он немного помолчал. — Дракон, прошу, отнеси моего сына на Олух. Хотя бы пока я… Взгляд упал на хвост рептилии. В нем не хватало не просто части, а доброй половины конечности. И лишних слов не надо было, чтобы понять: летать он не может. Беззубик слегка склонил голову на бок, так и не дождавшись ответа. Он проследил, как вождь, снова сраженный проблемой, опустился на камень, бережно уложив мальчика на свои колени. Тот не вставал и не говорил, а лишь судорожно дышал, никак не напиваясь кислородом или же пытаясь погасить ужасную боль в теле. С тоской дракон наклонился к самому лбу друга, касаясь носом его кожи. От этого действия спящий Иккинг обычно просыпался, но в этот раз привычное действие не заставило его даже шевельнуться. Напрягшись и преодолевая чувство усталости, он попробовал лизнуть его в щеку, но промахнулся, пошатнувшись. — Это бесполезно. — Тихо произнес Обширный, незаметно выдыхая. — Если бы все было так легко… Он не мог оставить всех. Беззащитных и побитых, возле гнезда, которое могло преподнести еще пару сюрпризов, влекущих за собой ужасные последствия. Поэтому даже о своем необдуманном до конца решении Стоик решил поделиться с народом. — Слушайте. — На голос, прозвучавший звоном в тишине, обратили внимание все. — Я решил не… Гулкий, протяжный и методично однотонный рев раздался над всей площадью, заставляя умолкнуть даже едва слышимое дыхание. Беззубик, высоко подняв голову, упрямо смотрел в небо. Десять, двадцать, тридцать долгих секунд безмолвия, и воздух снова сотряс этот голос, еще громче и увереннее. Казалось бы, он бесконечен, он заливал все пространство, эхом разнесся в небе вместе со взмахами сотен крыльев. Новый крик в унисон подхватили и превратили в непреодолимый гвалт. Поэтому, даже когда ночная фурия, отдав все силы на последний рев, умолк, возглас этот не угас, а расцвел. — Драконы! — Крик, так часто звучавший на острове, сейчас не поменял ни интонации, ни значения. Над головой, кружа в едином вихре, крылатые бестии закрывали небосвод. Вот только на этот раз что-то было совсем не так. Это постепенно начал понимать каждый житель Олуха. Ведь те, даже приземляясь, не спешили ранить или убивать кого-то. Вместо того, чтобы по привычке грабить и разрушать, драконы мирно оставались на местах, с интересом рассматривая жителей. Те в свою очередь, до боли в суставах сжимали рукояти излюбленных мечей, секир, алебард и булав. Но не нападали на таящих в себе опасность и несущих смерть существ. Все чего-то ждали. Равно как и вождь, не без изумления и немого вопроса смотрящий на черного как ночь дракона, упавшего на землю от бессилия, но, благо, до сих пор пребывающего в сознании. — Они… — Голос Астрид прозвучал неровно, подбитый стоящим в горле комом. — Они отнесут нас на Олух? Она словно обращалась вовсе не к отцу или к вождю, а к самому дракону, благодаря которому не так давно впервые побывала в небе. В ответ Беззубик дернул головой, что могло означать согласие. И словно в подтверждение тому драконы один за одним кротко склонили спины перед рядом стоящими викингами. Несмотря на опасность для себя, они даже не дрогнули, когда первые смелые воины, мягко и осторожно касаясь их кожи, водрузились на их шеи и спины. Стоик поднялся на ноги, все так же осторожно удерживая сына. Но действием этим он словно воспрял от сна, отбросил пелену сомнений и отчаяния, позволяя радости хоть ненадолго влиться в сердце опять. Ведь каждый житель на его глазах медленно, но верно, а кто-то верно, но не медленно, поднимался в воздух. Насмотревшись на эту картину вдоволь, он перевел взгляд на фурию. Тот пристально смотрел на хозяина, тратя на поддержку головы последние силы. Он не выглядел опасным. Он впервые в глазах мужчины оказался защитником и лучшим другом. — Возвращаемся все на Олух! — Скомандовав это, вождь выслушал ровный и, кажется, покорный голос драконов, которые незамедлительно направились в хорошо известную им сторону. — Плевака, пожалуйста, подержи его. С этими словами Обширный с предельной осторожностью передал сына в руки другу, показывая в сторону единственного корабля, сравнительно маленького по сравнению с тем, на котором они до этого приплыли. Кажется, это было им только на руку. Когда кузнец скрылся из виду, мужчина тихо присел рядом с драконом, мягко кладя руку ему на голову. — Спасибо. Ты спас теперь еще и нас. — Он вздохнул. — Прости, что прошу тебя об этом, но укажи нам путь. Без тебя мы не проберемся сквозь скалы. Беззубик выдохнул, коротко кивнув. Получив ответ, вождь с усилием поднял рептилию на руки. Хвост, и так покалеченный, волочился по земле, лапы частично болтались в воздухе, он был тяжел и массивен. Но донести его до корабля, забрать с собой, помочь ему вождь теперь был обязан. — В путь. — Скомандовал Стоик, сам натягивая шкот и садясь за управление небольшой рыбацкой лодкой. Рядом, следя за передвижениями, но еле борясь со сном, лежал дракон, мордой указывая ему направление во избежание столкновения. А на палубе, уложенный на знакомую накидку, лежал и бился в агонии его сын. Кожа юноши горела, пот со лба лился градом, он беззвучно сжимал мех и боролся. С собой и со смертью. Плевака осторожно коснулся его лба холодной тканью, это, казалось, хоть немного, успокоило его и подарило ведущим немного времени. Хоть немного. Тогда они думали, что викинг спит. Тогда, когда наконец прибыли в деревню, когда бежали к медику, когда скрепляли, сшивали части ноги и когда прочно стягивали бечевкой ногу и протез. А он не спал. Он не мог говорить, открыть глаз или пошевелиться по собственной воле. Словно его телом кто-то управлял, набор рефлексов или неведомый дух. Но он все хорошо ощущал. И все хорошо запомнил. И эта боль, запечатанная тогда в сознании как можно глубже, сейчас нашла лазейку и медленно отравляла ему жизнь. Он снова чувствовал её. Хотел дотронуться до щиколотки, унять ноющие ступни, пошевелить пальцами, но там не было ничего. А значит и боли никто не мешал властвовать. Поэтому сейчас, когда судорога свела несуществующие мышцы, Иккинг, сжав одеяло как можно крепче, жмурясь как можно сильнее, терпел до последнего. Он должен прожить эту ночь. Должен выжить. А потом он уйдет как можно дальше, сгинет, исчезнет из их жизни, только бы не… Холодная, как и тогда, ткань коснулась его лба, позволяя вмиг вынырнуть из сна и пучин застилающей глаза боли. Занывшая от напряжения переносица наконец-то хоть немного расслабилась. Холод мягко опустился на щеку, шею и грудь. Затем движение повторилось, только было уже холоднее. Поднявшуюся на место боли дрожь уняло прикосновение чьей-то теплой и большой руки. С трудом разлепив глаза, Иккинг смог рассмотреть только такие же, как у него самого глаза, с беспокойством смотрящие в его. — Сынок? — Тихо подал голос Стоик. — Что случилось? Ты заболел? Юноша не нашелся, что ответить. Мироощущение возвращалось к нему, он постепенно осознавал, где находится и что его окружает. Это была его комната. Как и тогда, несколько лет назад, он проснулся здесь, совершенно спокойно. В камине посередине помещения горел огонь, которого вечером не было. Он освещал теплым светом все пространство, позволяя согреться. Дрожь постепенно унималась. На её место пришло долгожданное умиротворение, позволяя расслабленно выдохнуть. — Иккинг? — Отец снова предпринял попытку поговорить с сыном. На этот раз, к большому облегчению, удачную. — Папа? — Слабо произнес тот, стараясь поднять с себя одеяло. По какой-то причине не выходило, хотя Беззубика рядом точно не было. Поняв намерение юноши, Стоик осторожно поднял край совсем легкого на его взгляд покрывала, помогая ему тем самым легче дышать. — Что с тобой? Тебе уже несколько ночей подряд снятся кошмары. Не хочешь поговорить? Он хотел. Даже не так, он очень хотел рассказать все отцу. Наконец поведать об этой выедающей боли, которой попусту не существует. Но которая мучает его уже очень давно и словно скоро, сполна напитавшись хозяином, она переметнется на его родных, друзей, семью, эту руку… Стоик осторожно положил ладонь на плечо юноши, мягко сжимая его. Он чувствовал, как тот мелко дрожит, как неровно дышит и как неосознанно вжимается в кровать, словно стараясь занять как можно меньше места. — Прошу, скажи мне все. — Он не дал страху за наследника поколебать его голос. Шатен тихо вздохнул, медленно переводя взгляд на окно. На раме, исполосаный мелкими рейками, зарождался огненный свет восходящего солнца. Раннее утро постепенно вступало в свои права. — Мне больно, пап. — Тихо прошептал он. — Очень… больно. — Что? — Стоик быстро осмотрел сына и поднялся. — Нужно срочно привести лекаря. Или еще… Иккинг, насколько смог, поднял руки в защитном жесте, призывая отца к спокойствию. И тот, видя его слабую вымученную полуулыбку, медленно присел снова, с готовностью слушать еще внимательнее. — Боюсь, лекарь здесь мне не помощник. Ведь у меня болит то, чего нет уже давным-давно. — Улавливая немой вопрос в лице отца, Иккинг решил уточнить. — Вот, это болит больше всего. Вождь поднялся, чтобы внимательно осмотреть конечность. Он знал много техник массажа и даже немного иглоукалывание, которое в деревне почему-то практиковалось редко и с последствиями. Поэтому он с готовностью напряг руку, чтобы облегчить страдания дорогого ему человека… и замер. Сын, уже явно пришедший в себя настолько, чтобы ясно мыслить, прямо указывал в пустоту под его протезированной ногой. Протез, что тот сам недавно сотворил, сегодня стоял в углу, медики советовали хоть иногда его снимать. Да даже если бы он был на месте, болеть там было нечему. — Как? Что ты имеешь ввиду? — Действие это сильно обескуражило Стоика. Впервые за долгое время он совсем не знал, что сказать. Но сын не выглядел шутником. Все мало походило на розыгрыш или сарказм. Напротив, новая болевая волна накатила на юношу, заставив того вновь изогнуться, старательно терпя обжигающий плоть огонь, который никак не хотел потухать. Казалось бы, он утонет в этом море огня. Как и тогда, ударившись о жесткий хвост практически побежденного чудовища, которое даже умирая ухитрилось им навредить, он падал в пропасть отчаяния и выедающего всякую надежду чувства одиночества. Казалось, что в этот раз он не выкарабкается. И когда его руку кто-то крепко сжал, Иккинг даже не сразу это понял. Стоик прочно держал ладонь юноши в своей. Тот в это мгновение перестал так тяжело дышать, что давало надежду. Осторожно подложив руку под дрожащую спину, вождь поднял его и прижал к себе. Как и тогда, пару лет назад, сейчас он прижимал бьющегося в беспамятстве сына, осторожно гладя его по плечу, рукам, спине. Когда наследник был маленьким и чего-то сильно боялся, это возвращало его в чувства и дарило защиту. Никакого другого способа отец не смог придумать. — Не бойся, сынок. Я рядом. — Видя, что слова постепенно унимают боль, мужчина продолжал. — И не только я. Беззубик, Астрид, все твои друзья… даже мама. Мы никогда не бросим тебя. Поверь, мы всегда будем рядом. Поэтому, пожалуйста, не сдавайся, сынок. Ты все сможешь. Из полуприкрытых глаз юноши побежали соленые дорожки. Он слабо, но насколько смог ухватился за меховую накидку отца, старательно прижимаясь к нему в ответ. Он не мог произнести ни слова, а сказать было что и очень многое. И несмотря на это, Стоик хорошо его понял. Он слегка ослабил хватку только тогда, когда почувствовал, что дрожь и судороги в теле сына пропали совсем. Осторожно отпуская юношу, он уложил его обратно в кровать, позволяя окончательно расслабиться. — Ну вот. — Он улыбнулся, когда Беззубик, осторожно упершись лапами в основании кровати, легко лизнул щеку хозяина. — Так то лучше. Иккинг слегка рассмеялся в ответ. Когда боль уходит, наступает невероятное облегчение. Вот только до этого облегчение было малозаметным, ведь он знал, что она вернется. А сейчас, смотря на тепло улыбающегося отца и пытаясь стереть почти не отмывающийся след, о чем производитель его хорошо знал, юноша постепенно осознавал, что все пройдет. Что боли перестанут, что радость больше не исчезнет и что тот день, каким бы ни был тяжелым, постепенно забудется. Утром, когда солнце сияло уже совсем ярко, они с отцом хорошо позавтракали пойманной рыбой; рыбачить с драконами стало и легче и затратней одновременно. Иккинг, проводив вождя на исполнение его обязанностей, сам направился в сторону полигона, где обещал научить наездников новому трюку. Легкое прихрамывание совсем скоро выровнялось, еще до того, как Сморкала зарядил ему ладонью по спине, а Рыбьеног по шее. И до того, как обворожительная девушка не обняла его, мягко дергая за сотворенную ей же косичку. — Ну что, готовы? — Привычно бодро спросил он, осматривая друзей. Те радостно воскликнули в ответ. Уже сев вслед за ними на своего дракона, Иккинг тепло приобнял его, благодаря так, чтобы слышал только он. Не удивительно, что после такого Беззубик взмыл в воздух быстрее всех, неся лучшего друга ближе к облакам. И радости. В первую ночь после этого боли возобновились. Ногу свело судорогой, предотвратить которую было невозможно. Но в этот раз, лишь вспомнив добрый взгляд отца, юноша улыбнулся. Теперь без труда было понятно: все пройдет. Поэтому, тихо приобняв дракона, забравшегося на кровать, как только все началось, в скором времени он мирно уснул и не проснулся до самого утра. Еще некоторое время после этого боли порой мучали викинга. Сначала все такие же, сильные и острые, но затем все слабее и так до тех пор, пока Иккинг однажды даже не проснулся, а лишь легонько дернулся во сне от нового приступа. А в сновидениях он видел себя, так радостно мчащегося в объятия своих друзей и стоящей неподалеку за ними женщины, лица которой не узнавал, но так усиленно тянул к ней руку. Тянул и улыбался.