Взаимная зависимость

Карта удачно падает на стол и как русалки с неразделенными чувствами, к ней присоединяются деньги и таблетки, под возмущенно-огорченные возгласы мужчин. Все как в сказке, разве что сменились имена и образы главных героев. Выпуская едкий дым в воздух, Крыс сгребает свой выигрыш и, не прощаясь, уходит. С ноги открывая потерявшую всякий изысканный вид деревянную дверь притона, он краем глаза замечает внимательные глаза хозяйки и слегка кивает, то ли от того, что в сон клонит, то ли – в знак приветствия. Он и сам до конца еще не решил. Получив в ответ привычный презрительный игнор, он выходит на улицу и слегка ежится от по-зимнему пробирающего холодного осеннего воздуха. Надо бы уже убираться отсюда, да подальше, куда-нибудь, где тепло и хоть немного поспокойнее. Надо бы, да только никак не выходит. Сделав очередную затяжку и немного подождав, выдыхая, Крыс уверенно делает шаг, исчезая в предутреннем тумане. Кажется, кто-то вчера говорил, что наступающий ему на пятки день обещает быть последним напоминанием о пролетевшем бабьем лете. Однако ему все это кажется уже таким неважным и далеким, что выбрасывая окурок в сторону темного пятна лужи, проступающего где-то у него под ногами, он даже не следит за ним взглядом, как делал обычно. Закуривая по-новому, он сворачивает в темный проулок, намереваясь, если удастся сохранить свою жизнь, наиболее короткой дорогой добраться до своего маленького подвала. Подумав о том, куда именно приведет его выбранный путь, Крыс вновь поежился, как от ветра. Голые стены, холодный бульон с далеким напоминанием супа, старая лампа, треснувшая и светящая так слабо, словно сама вот-вот испустит последний дух. Единственная отрада в былое время – стеллаж с его сокровищем, почти полным собранием всех произведений Шекспира, теперь высокоромерно наблюдает за ним пустотой своих полок. Где-то в углу единственной комнаты, забившись под диван, страдающе скрипевший при любом движении, мертвым сном уснули три биомеханические мышки. Собравшись в кучку и прижавшись друг к другу в поисках последних искр жизни, они замерли и погасли их красные глазки. После этого никто не нарушал покой Недзуми против его воли, но и согласно его тайным мечтам. Да уж, в опустевший дом, совсем недавно, кажется, лет пятнадцать назад, живущий и дышащий неутомимой энергией возвращаться теперь вовсе не хотелось. Надоевшие книги были поочередно потеряны во время пьяных походов к дверям прошлого, разорваны дикими собаками для развлечения потерявшего смысл человека. Карты, деньги, наркота – его жизнь была привычной для этого общества, для его окружения, и до глубины прогнившей и задохнувшейся души противна ему самому. Впрочем, он сам так решил, сам осознано выбрал именно такую историю. Почти двадцать лет назад, стремясь избежать зависимости – крайне пагубного состояния в современном мире, он сбежал. В тот самый миг, когда Судьба предоставила ему выбор, возможно, впервые в его жизни, когда можно было хоть что-то изменить, он не стал. Ради блага, как сам себя убеждал и во что отчаянно пытался поверить, ради будущего. Ради всего того, за что стоит держаться даже в его положении – он ушел. Скрылся в трущобах загнивающих отходов большого города и растворился в зловонии улиц. Тех самых, по которым сейчас неохотно бредет, выкуривая уже третью сигарету. Черт, пожалуй, стоит их поберечь. Не каждый день получается выиграть такую роскошь, как легкий наркотик или не убивающую на месте дрянь. А ведь только на них он теперь и держится. В каком-то смысле, самом верном, если честно, подобного рода мелкие авантюры теперь и составляют его жизнь. Или скрашивают ее остаток? Если вспомнить о том, что припоминать совсем не хотелось, то никакая трава не способна продлить его бессмысленное существование еще хотя бы на смешной срок в районе года. И ему это прекрасно известно. Он, как бы выразиться получше, чувствует это кишками. Резко закашлявшись и ощутив приступ нехилого головокружения, Крыс заваливается в сторону и обопираясь на стену медленно сползает на мокрую землю. Опустив правую руку в грязь, ему очень хочется думать, что на руках остается только земля, и ничего более мерзкого и отвратительного, что вполне себе можно ожидать от такого места. Ощущая во рту вкус крови, он прищелкивает языком и вдруг заливается кряхчаще-сипячим смехом, более похожим на рев животного с перерезанной глоткой. Он, конечно, знал, что однажды умрет. Давно предположив, что подохнуть у него шансы выше, чем погибнуть с достоинством, оставив в памяти кого-либо хоть одно доброе воспоминание о себе, и скорее это произойдет раньше, чем позже, он вот уж никак не думал, что все в самом деле обернется ровно так. Разыграно как по нотам, спектакль закончен, всем доброй ночи! О, Дьявол, как же он устал играть на сцене. – Крыс! – Взволнованный голос Сиона, кажется, долетает до него из прошлого, из юности – беззаботной и смертельно опасной, как впрочем, и вся остальная его жизнь. – Крыс, это ты? Что с тобой? Ты ранен? – Тараторит тот, не давая даже шанса ответить. Но сейчас Недзуми совсем не хочется отвечать на такие глупые вопросы галлюцинации. Наоборот, он предпочел бы что-нибудь более родное, более знакомое – например, объятия. На смертном одре же разрешено последнее тупое желание? Закрывая затянувшиеся пеленой глаза, он, по-прежнему игнорируя чужой голос, думает о дожде. В тот день его с самого утра не было, а затем, после прощания на закате, полил стеной, словно не соглашаясь с их выходкой. Промокнув до нитки, обессиливший он вернулся в подвал и впервые понял, как пусто и глухо стало во вновь приобретенном одиночестве. Заталкивая подальше тоску, списывая на чувства после свершения мечты, почти непреодолимое желание вернуться, он падает на диван и задыхается от запаха мыла, которым совсем недавно Сион драил собак Инукаси и которым еще немного пахнет его спальное место. Но вместо того, чтобы сорваться и тут же, не раздумывая больше, вернуть оставленное у руин стены тепло и надежду, он только сильнее убеждается, что зависимость уже в запущенной стадии и лечение предстоит долгое и мучительное. Он не ошибался. Прошло пятнадцать лет, миллионы миль у него за спиной, сотни женщин, да и парочка мужчин, перечитаны все книги, которые он нашел, убито столько подонков, что глупо было бы даже считать, а тоска по Чудику все так же ютиться на полюбившемся месте в его сердце, ни в какую не желая покидать облюбованное пространство. Вот и получается, что выбор в тот роковой вечер был сделан неправильный. – Что с тобой?! Ты меня слышишь? – Воображаемый Сион, теперь приобнимающий его за плечи, продолжает донимать своими бессмысленными вопросами. «Рак, - мысленно отвечает ему Крыс и усмехается, тоже, про себя. – А еще пуля в желудке. Где-то по соседству вроде с язвой, или с мочевым пузырем, один черт разберет. Да и нелегкие будни крысы в бегах на протяжении последних лет тоже сказываются. Вымотался я. Постарел.» – Ничего страшного, Чудик. – Неожиданно даже для самого себя, находит он в себе силы и немного приоткрывает глаза. Хоть прошло уже прилично времени с его выхода, но на улице по-прежнему темно, хоть и стало заметно тошнотней. Видно, собирается гроза. – Просто устал. Вот отдохну немного и можно будет по домам расходиться. Но Сион отчего-то качает головой, словно сомневаясь в его словах. Откидывая тяжелую голову ему на плечо, Крыс вновь задается вопросом, когда же он совершил свою первую ошибку: когда они впервые встретились, или когда он согласился взять его с собой для спасения Сафу? В какой момент его интерес и стремление вернуть долг жизни, переросли во что-то большее, затем переформировавшееся в опухоль? Да и важно ли это сейчас? – А я искал тебя… – Доносятся до его сознания слова парня, но их смысл ускользает и они кажутся ему не более значительными, чем фантики от конфет. Опять кашель. Кровь на губах и сигарета, до этого по-прежнему зажатая в зубах падает на его истершийся шарф. Резкая боль в легких затмевает собой все прочие ощущения и как детонатор, кажется, сейчас начнет вести свой неумолимый отсчет. – С того самого дня… Пытался выловить тебя среди капель и в толпе, впивался глазами в твою походку, твой стиль, твои волосы, но ни разу так и не нашел. Даже нападая на след, терял его, словно выпуская из рук воздушный шарик… «Глупый…», – проноситься в спутанных мыслях и в душу Недзуми закрадываются подозрения, а камень в груди чуть-чуть приподнимается, давая сделать еще один вздох. – Знаешь, я всю жизнь пытался тебя поймать. Ты стал моей навязчивой мыслью, моим кошмаром и самым желанным сновидением. Ты стал для меня всем… Крыс уже почти не способен пошевелиться, только едва различимо шевелит губами. Наклонившись к нему, Сион различает обрывки слов и кажется слышит что-то схожее с «дурак» и «зависимость». Прижимая обессилевшее тело к себе, он получает еще два слова: «Наша, Чудик» и взгляд затуманенных, ослепших глаз, которые преследовали его по ночам. Всматриваясь в его застывшее лицо, Сион не сразу, но замечает, что Недзуми больше не моргает, не сипит, не дышит. И поднимает заплаканное лицо к серым небесам, он задает свой последний вопрос: – Что это значит? «Дурак. Эта наша зависимость, Чудик. Одна на двоих. Взаимная. Последнее, что у нас с тобой оставалось.»