Humidity

Мокрая влажность липнет к коже, делая одежду волглой спустя сорок три шага, сделанных от подъезда к станции метро. Даже после захода солнца от этой зависшей в горячем воздухе дерьмовой мерзкой влажности никак не избавиться — в кроссовках хлюпает; волосы, обычно ровные и послушные, идут пушистой волной и выбившиеся из пучка пряди липнут ко лбу и шее. Даже сатиновая безрукавка будто приклеивается к спине — какой там полиэстер, о чем вы?! — и Рей буквально чувствует, как абсолютно волшебным образом сам по себе размазывается и расползается вокруг рта ее блеск для губ с легким бежевым оттенком, который она все-таки нанесла перед выходом из дома. Слава богу, ума хватило не использовать остальную косметику — сейчас бы была похожа на злого клоуна из фильма ужасов. До метро всего каких-то десять минут пешком, и эти десять минут имеют особенное очарование во всей своей ужасной неизбежности — она не может ездить на работу на такси, у нее таких денег попросту нет. Так что иди, ковыляй — плыви, девочка! — к станции, доставай из сумки сухие салфетки и проходись каждые тридцать метров по лицу и вискам, с которых буквально течет соленый пот, раздражающий кожу. Она ненавидит все в этом городе и каждый день дает себе обещание уехать… и каждый день забывает о нем, перенося свои дерзкие планы на завтра. Пьяные мужики возле круглосуточного магазина что-то орут ей вслед и Рей морщится; ближайшая мусорка воняет так, словно там сдохло как минимум трое бомжей, и Рей морщится; волна жара вырывается из приоткрытых дверей общественной прачечной, когда она проходит мимо — какой-то ненормальный в такую адскую жару сушит вещи сразу в трех сушилках, напихав в автомат четвертаков, и Рей морщится. В свете уличных фонарей асфальт плавится; дышать вообще нечем. Метро встречает ее желтым светом давно немытых пластиковых плафонов и порывом горячего воздуха, пока она аккуратно спускается вниз по ступеням, вытаскивая мокрыми пальцами проездной из сумки. В такое время людей мало, и пока она ждет поезда, она пялится на рельсы, погребенные где-то под слоем мусора — пластиковых бутылок и бумажных пакетов, огрызков, обрывков, оберток, и еще черт знает чего — и гадает, как это только поезда с рельс не сходят, плывя сквозь весь этот срач? Ныряя в вагон, она не выдерживает и от души матерится — кондиционер врубили на полную катушку, замораживая пассажиров к чертям собачьим, а она не взяла с собой кофту. Уже через пару минут она замерзает настолько, что стучат друг о друга зубы. Рекламные буклеты над пустыми сиденьями дробно дребезжат в стеклянных карманах, через два ряда сидений от нее какой-то мужик бубнит своей оплывшей от выпивки подруге о том, что он ее однажды-таки зарежет, если она еще раз потеряется на неделю, оставив его один на один с ребенком. Слушать это выше сил Рей, и воткнутые в уши наушники становятся благом. Чтоб только не слышать всего этого жизненного кошмара, не знать, что кто-то сдался, окончательно забил хер на все и тонет, тонет, то-о-о-онет… Она близка к тому, чтобы поступить так же, и лучше избегать любых провокаций. Она едва не пропускает свою станцию, но вовремя выходит из вагона, поднимаясь на поверхность по влажным ступеням. Идет через наземный переход по влажной жаре, которая на остывшей уже коже ощущается мерзким холодным душем и снова вниз, снова в холодный вагон другой линии. В этом направлении всегда едет куча народа, и ее пихают локтями и наступают на кроссовки, жмутся к ней мокрыми, неприятно пахнущими телами, и Рей снова морщится. Если так часто морщиться, то к тридцати ее изрубит морщинами… хотя, изрубит в любом случае, она уверена. Сорок минут до рабочего места превращаются в натуральный ад, и так будет до конца сентября, пока влажность не уйдет. В семейном ресторане все так же воняет прогорклым маслом; сильный химический запах жидкости для мытья полов царапает ноздри.  — Хей, девчуля! — Роуз посылает ей воздушный поцелуй с кухни, когда Рей идет в раздевалку. — Видела, что по телеку творится? Какому-то старому политикану разнесли башку разрывными пулями недалеко отсюда, прям в двух кварталах, и там черте что творится! А Ункара несколько дней не будет, он опять избил жену и она вызвала легавых. Так что правим бал без Сатаны, возрадуйся! Рей вздыхает с облегчением: вселенная услышала ее молитвы и жирный сукин сын не будет стоять над душой или того хуже — пялиться на ее задницу — ближайшие дня три, пока его не отпустят копы. Этому ублюдку в сутенеры бы; Рей так и не поняла, на кой черт ему приспичило открывать семейный ресторан. Хотя, семьи тут бывают редко, ну, по крайней мере вечером. Рей всегда работает в ночную смену — днем работает в автомастерской — и в такое время сюда приходят только обдолбанные нарколыги, сбежавшие из дома буйные тинейджеры, да уставшие от жизни проститутки. Начало смены всегда вызывает у нее чувство глубокого отвращения. В этом помещении, с выкрашенными когда-то в желтый цвет стенами, все какое-то липкое, особенно когда на город опускается влажность: деревянные столы, покрытые старым слоем пыли и жира, который уже не отмыть, покусанные пластиковые стаканы для Колы, все в царапинах. Даже кроссовки прилипают к старому линолеуму и каждый шаг сопровождается мерзким звуком, будто идешь по липкой стороне клейкой ленты. Если бы не долг, говорит она себе, она бы уже давно убежала отсюда; если бы не долг… и родители, которые оставили приблизительный адрес Ункару и уехали… наверное, навсегда. Иногда Рей думает, что даже когда ей будет сорок, она все так же будет торчать здесь, в этом мерзком семейном ресторане, отрабатывать долг родителей и вымаливать у жирного начальника хоть какую-нибудь информацию. Старый винтажный постер с улыбчивым семейством из пятидесятых, висящий в рамке на стене, будто издеваясь, каждый день демонстрирует ей, какой на самом деле должна быть семья, какими должны быть нормальные люди. Рей снова игнорирует его, мысленно посылая нахуй, и не притрагивается моющим средством — пусть зарастает пылью к чертям собачьим. По старому телеку снова репортаж об убийстве старого политика, бывшего правой рукой главы демократической партии. Вроде как этому представительного вида седому дедуле разнесли башку из огнестрельного за то, что он хранил у себя какой-то компромат на главу партии консерваторов. Рей хмыкает — богатые тоже не бессмертные, надо же. — Я не могу, Рей, просто умираю! — В ресторане только две парочки и те ковыряются в мобильниках, когда Роуз перегибается через стойку и громким шепотом подзывает к себе Рей. — Знаешь, я же и тебе, и себе слово давала, что вот больше ни-ни с этими бэдгайзами, но Финн — такое нечто! Прикинь. Он не местный и такой молодой, но уже в верхах, мутит серьезные дела, все такое. Вроде как в какой-то серьезной организации состоит. Ему тут два квартала отстегивает за крышовку. — Но ты ведь с ним не из-за этого, — Рей качает головой, улыбаясь и вытирая руки о желтый фартук официантской униформы, — видела я твоего Финна, и тебя знаю. Роуз яростно кивает, даже не пытаясь отрицать очевидного, потом перегибается через стойку и смотрит исподлобья, серьезно так: — Не трахается, — голос ее падает на две октавы, — совокупляется. Как животное с канала Дискавери. Подвывает даже, когда кончает, рычит натурально, как дикий зверь. Я зову его — мой Муфаса… Рей не сдерживает хохота, когда подруга начинает напевать песенку из Короля Льва про то, что «в джунглях сегодня спит лев», и довольная ее реакцией Роуз возвращается на кухню, подмигивая ей с самым заговорщицким видом. Еще одна ночь, такая же, как все остальные. Такая же, как тысячи ночей до этого. Она бы таковой и осталась, если бы не этот парень, который заходит в ресторан, нервно захлопывая за собой дверь. Вроде бы латинос, взгляд бегает, сам какой-то бледный, руки дрожат, а черные волосы липнут к мокрому лбу. Дешевая «гавайская» рубашка в оранжевых тонах наполовину расстегнута, шорты заляпаны машинным маслом, и Рей как только видит его, сразу начинает нервничать. Такие обычно заходят не поесть среди ночи — такие обычно под рубашкой держат незарегистрированный ствол, а потом достают и требуют открыть кассу и отдать всю наличность. Но этот садится за стол, нервно оглядываясь через плечо на вход, будто ждет кого-то, или… боится, что кто-то за ним следом сюда придет. Рей подходит к столику медленно, нехотя: — Что будете заказывать? Он чуть не подпрыгивает от ее слов, проводит дрожащей рукой по мокрому лицу и уже открывает рот, чтобы ответить, когда где-то за окнами раздается быстрая череда выстрелов. Рей содрогается, застывает, и парень в гавайской рубашке подскакивает со стула: — Блять! — Он хватает ее за предплечье, дергает. — У вас есть черный вход? Подсобка? Давай, мать твою, размораживайся! — Какого хера там творится?! — Роуз орет с кухни. — Подсобка… окно… — Язык еле ворочается во рту, еще два выстрела снаружи раздаются уже чуть ближе, когда парень тащит ее в сторону двери с табличкой «Только для персонала», затаскивает в подсобку и захлопывает за ними дверь, на которой даже гребаной щеколды нет. Окно в подсобке слишком мало, чтобы в него пролез взрослый плечистый мужик. — Твою мать, — парень вцепляется нервными руками в волосы, его глаза бегают, — все, блять, приехали. — Эй, — Рей вжимается спиной в стену возле двери, — какого хрена творится вообще? Это за тобой идут? Вали давай отсюда, слышишь… Глаза парня бегают по раздевалке, как безумные, ища что-то, пока не натыкаются на Рей. Этот взгляд и решимость, медленно разглаживающая морщинки на небритом лице, пугают Рей до ледяных мурашек по спине. Когда он запускает руку в карман, ей кажется, что он вытащит оттуда оружие, но нет — это всего лишь камера, маленький фотоаппарат. Он подлетает к Рей в секунду и сует камеру ей в карман фартука. — Никому ничего не говори и не смотри, что там, ясно тебе? Через два дня поедешь в район Такодана, на юго-востоке города. В пабе «У Маз» подойдешь к барменше и скажешь, что ты человек Демерона. По Демерона, запомнила? Она отведет тебя к нужным людям, а до тех пор — не высовывайся ни в коем случае… За дверями слышны тяжелые шаги, когда он рывком открывает дверь морозильной камеры, хватает Рей за плечо и толкает внутрь, захлопывая дверь. Рей окутывает белесый морозный воздух и больше она не слышит ничего. Минут через пятнадцать, когда ее все-таки находит и отпирает Роуз, Рей уже замерзла так, что зуб на зуб не попадает. Не хуже, чем в гребаных вагонах метро, думается ей, абсолютно одинаково. На полу раздевалки несколько размазанных капель крови и Роуз затирает их, рассказывая Рей, что видела, как парня уволокли прочь из ресторана какие-то люди. Камера в кармане ее фартука тяготит до истерики, но она почему-то не может заставить себя рассказать о ней подруге. Словно это повлечет за собой непоправимые последствия, а Рей привыкла доверять собственному внутреннему голосу. — Детка! Какого хера?! Финн приходит через полтора часа, в компании своих братюнь, обвешанных цепями поверх белых футболок. Рей с Роуз к тому времени уже перестают трястись, и просто сидят за столом, в ожидании конца смены, полиция так и не приехала. Может, просто никто их не вызвал: район такой, ничего не поделаешь. Роуз кидается своему Муфасе на шею, громко и драматично рыдает на широкой груди, попутно тиская затянутую в джинсы крепкую задницу, пока Финн по-хозяйски оглядывает пустой ресторан. — Говорил я этому жирному ублюдку, что могу его крышевать, и все будет хорошо, так нет же, упрямый сукин сын отказался и вот к чему это привело. Слыш, Рей… тот паренек, что тут был, — Финн берет стакан и наливает себе Колы из автомата, словно он у себя дома, — он тебе что-нибудь говорил? Или, может… давал что-нибудь, м? Она уже открывает рот, но в последний момент из ее рта вырывается совсем не то, что она собиралась ответить: — Нет, ничего. Он боялся вроде, что-то бубнил себе под нос, я ничего не поняла. Испугалась его, закрылась в морозилке. Придурок какой-то. — Ясно, — Финн допивает Колу и щелкает языком, — очень жаль. Детка, ты скоро заканчиваешь? — Уже, только переоденусь. — Роуз подмигивает ему и идет в раздевалку за сумкой. Финн подходит к столу, кладет ладони на столешницу и наклоняется к Рей: — Кисуля, ты же знаешь, что если тебе нужна будет помощь, ты можешь прийти ко мне, да? Друзья моей малышки — мои друзья. Если вдруг к тебе придут какие-то странные люди, немедленно звони, поняла? У него изо рта пахнет колой, а от кожи несет пивом и потом. Рей кивает, стараясь смотреть в глаза. — Конечно, да. Я знаю, — она еще раз кивает, — спасибо.

***

Закончив уборку, она переодевается обратно в свою помятую сатиновую блузку и шорты, зашнуровывает кроссовки и запихивает униформу в сумку, пальцами нащупывая камеру сквозь ткань и нервно дергаясь. Почему она никому ничего не сказала? Почему она не избавилась от этой херни? Заперев ресторан, она уже собирается идти в сторону метро, когда припаркованная возле ресторана машина дважды сигналит — в ночной тишине пустой улицы это звучит оглушительно громко — и Рей снова дергается, оборачиваясь. Дверь дорогущей черной иномарки открывается и с водительского сиденья вылазит высокий мужчина, подкуривая сигарету от керосиновой зажигалки. — Рей? — Он выдыхает дым в горячий влажный воздух. — Вы — Рей? Рукава черного пиджака, одетого поверх черной футболки, закатаны до локтей; черные волосы, длиною до подбородка, от влажности чуть завиваются; размах плеч угрожающе широк, под бледной кожей предплечий напряжены мышцы. Таких стоит бояться, с такими нужно осторожно, и от таких лучше не бежать — все равно догонят. Пока он подходит ближе, Рей уже уверена: он знает, кто она такая, а спрашивает так, для проформы. — Я, — она вцепляется пальцами в сумку, готовая сорваться с места и бежать в любой момент. — Чего вам? Он зажимает сигарету в зубах и хлопает себя огромными ладонями по карманам. Вытаскивает из правого какой-то черный прямоугольник, открывает и тычет ей удостоверение: — Я из полиции. Тут у вас пару часов назад какая-то хрень творилась, а нас вовремя никто не вызвал. Вот, только минут пятнадцать назад поступило сообщение о стрельбе. Рей тяжело выдыхает, проводя свободной рукой по уже успевшему вспотеть лицу. — Господи, мать вашу, как же вы меня напугали… простите, я на взводе. Детектив Бен Соло — так указано в удостоверении — засовывает руки в карманы и улыбается ей своими красивыми полными губами, от внешних уголков грустных темных глаз расходятся едва заметные лучики первых морщин. Рей и сама не замечает, как спина сама собой выпрямляется, шея вытягивается, и хмурая морщинка меж ее бровей разглаживается — обычная реакция одинокой девушки на чертовски симпатичного мужика, который играет за команду «хороших парней» с полицейскими корочками. — Я не хотел, простите. — Он двумя пальцами отправляет в полет окурок и снова оборачивается к ней, запуская длинные пальцы в свои волосы, убирая пряди со лба. — Я так понимаю, ваша смена окончена? Могу я вас отвезти домой, а по дороге расспросить о произошедшем? Я не спал с позавчера и если потащу вас в участок, то мы там застрянем на гребаную вечность. — Да, — Рей моргает два раза, не веря своей удаче — нахрен гребаное метро, нахрен полицейский участок! — и расплывается в улыбке, — конечно, спасибо вам. В машине работает кондиционер; салон обтянут настоящей черной кожей и Рей неловко, что после нее на спинке шикарного сиденья останется пятно от ее взмокшей блузки. Бен садится на водительское и захлопывает дверцу, облегченно вздыхая: — Сраная жара, ненавижу влажность… — он снова приглаживает волнистые волосы руками и Рей примерзает глазами к тугим мышцам его предплечий, белая кожа покрыта россыпью мелких темных родинок. Бен перехватывает ее взгляд и усмехается. — На спине еще больше. — Что? — Рей ошалело хлопает глазами. — Родинки. Их, наверное, столько же, сколько у тебя — веснушек. — Он заводит машину и отъезжает от ресторана, пока Рей гадает про себя, к чему он это все озвучил и что это все должно значить? А, впрочем, нихера оно не значит — просто ночные шутки уставшего и сонного детектива Соло, да. Она называет адрес и он, кажется, приблизительно знает, в какой гадюшне она живет, потому что губы его на пару секунд брезгливо поджимаются. Рей снова не совсем понимает, почему она рассказывает Бену ту же самую историю, что и Роуз с Финном: ничего не знаю, самого его впервые видела, ничего не говорил, ничего не давал, спряталась в морозильнике, потому что боялась. Бен не отрывает глаз от грязно-серой ленты пустой в это время дороги, только слегка хмурится, закуривая сигарету и приоткрывая окно со своей стороны. Протягивает ей пачку и Рей вытаскивает сигарету, подкуривает от его протянутой зажигалки и остервенело затягивается. Она бросила пару месяцев назад, но сейчас никотин необходим ей, словно лекарство какое, и расслабляет, словно успокоительное. — Ты чего-то боишься? — Он спрашивает об этом вроде как между прочим, но Рей поворачивает к нему голову, рассматривая профиль и считая эти родинки на щеке. — Тебе нечего бояться, я же здесь. Никто тебя не тронет, пока ты рядом с копом. — А когда не рядом, — да, конечно… давай, флиртуй, ага. Молодец, блять, хорошая попытка, Рей, — тогда что делать? Он стреляет в нее глазами и сразу же отворачивается обратно к дороге, но на полных губах расцветает кривая ухмылка: — Ты нарываешься на грязный ответ, который приведет твои нежные девичьи чувства в ужас, учитывая то, что ты меня в первый раз увидела всего двадцать минут назад. Рей ненавидит себя за то, что из ее горла вырывается абсолютно идиотский короткий хохот, что-то среднее между «задорной чайкой» и «самкой тюленя в брачный период», она затягивается сигаретой и старается больше не открывать свой поганый рот. От детектива Соло пахнет сигаретами и Сен-Лорановским Опиумом, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы ноздри у Рей зачесались и рот наполнился слюной. Они уже сворачивают на ее улицу и колеса машины хрустят от мусора, разбросанного по дороге, когда Рей непроизвольно хватает Бена за предплечье. — Притормозите. Бен останавливает машину возле тротуара и Рей указывает ему на несколько черных машин, припаркованных возле здания, где она живет. Парни в белых футболках, подозрительно похожие на тех, что были с Финном, караулят прямо возле ее подъезда. — Они ко мне пришли, я уверена. — Голос Рей дрожит, пальцы нервно стучат по коленям. — Блять, только этого не хватало… Вот это я влипла. — Ты точно сказала мне все, что знаешь? — Детектив Соло снова хмурится, глядя на нее. — Если честно, то нет. — Она втягивает голову в плечи, не отрывая затравленного взгляда от парней, ждущих ее в нескольких десятках метров, прямо у крылечка. — Не все. — Так и думал, — Бен разворачивает машину и едет в обратном направлении, — в общем, вариантов у тебя немного. Сегодня в участке уже никого нет и если я повезу тебя туда, то единственный вариант для ночевки — нары в одной из камер, что я бы тебе настоятельно не рекомендовал. Начинает моросить дождь и оживают дворники на лобовом стекле. Бен задумчиво замолкает, пока Рей пытается унять свои руки — они буквально ходуном ходят. Желтый свет фар выхватывает из предрассветного полумрака прерывистую разделительную полосу, что действует Рей на нервы, и она снова переводит взгляд на Бена: — А… какие еще варианты? — Ну, домой к себе я тебя повезти не смогу, по личным причинам. А у тебя есть друзья, у которых ты могла бы остановиться ненадолго? — Есть Роуз, — Рей тяжело вздыхает, — но она сейчас, скорее всего, совокупляется в джунглях со своим Королем Львом. Бен давится сигаретным дымом: — Что, прости? — Нет, ничего. — Рей отворачивается к окну, пряча дебильную улыбочку. — Нет у меня друзей, везите в участок. Заночую на нарах, не проблема, веселый будет опыт. Солнце уже должно было бы показаться на горизонте, но небо практически черное, начинается ливень. — Ничего веселого. Есть деньги на мотель? — Он косится на нее, и Рей отрицательно мотает головой. Какой мотель, когда все деньги уходят на оплату хибарки и долг Ункару? Она даже курить бросила, когда подняли цены на табак. — Я могу оплатить. — Не нужно мне ничего оплачивать, — Рей снова трясет головой и идиотский стыд заливает шею и кожу лица жаром. Трудно признаваться в том, что ты почти нищая, привлекательному мужику на дорогой машине и при хорошей должности. — Ты не поняла. Потом вернешь, когда получишь зарплату. — Улыбается по-доброму, без подъебок, и желудок Рей заходится в спазме. — Идет? Идет. Идет. Мать его, да, идет. — Идет, — она выдыхает слово, словно оно с трудом протиснулось сквозь рот, и сразу же становится легче, — только самый дешевый мотель, ладно? Еще лучше — хостел, там точно дорого не возьмут. — Херня твой хостел, слишком много незнакомых людей. — Бен устало трет сонные глаза рукой. — Я знаю одно место, недорогое и там тебе будет нормально. Выспишься и отдохнешь, а завтра я за тобой приеду и повезу в участок. Мотель и правда выглядит неважно: двухэтажное здание офиса и длинный барак с дверями грязно-желтого цвета. Тусклая неоновая вывеска гласит «24», а дробь-семерка, видимо, отказалась загораться. Бен останавливает машину недалеко от входа и Рей отстегивает ремень безопасности, с трудом отлипая от кожи сиденья. Он вытаскивает из кармана наличку и протягивает ей пятьдесят баксов, которые она запихивает в карман сумки. — Ну, я пошла. И сидит. Сидит, как дура, серьезно так пялясь в лобовое стекло на потоки дождя, хмуро сдвинув брови. Но Бен молчит и спустя минуту она решительно открывает дверь и выходит под ливень. Волосы моментально намокают, как и одежда, как и кроссовки. Все, хватит. Напридумывала себе всякого-разного, на-а-а-ахер она ему не нужна. Это она, как обычно, одна-одинешенька во всем мире и в полной заднице, а человек хочет домой, спать. Он и так с ней возился слишком долго и даже денег занял. Спокойной ему ночи. Она заполняет бумаги под сонным взглядом пожилой хозяйки и забирает ключ со счастливым номером тринадцать, выходит обратно под ливень и видит, что машина детектива Соло до сих пор стоит на том же самом месте. Она проходит мимо, по щиколотку утопая в воде и спустя шагов пятнадцать слышит, как хлопает дверца со стороны водительского сиденья. Еще через пять шагов она оборачивается, чтобы увидеть, что он не спеша идет за ней, сунув руки в карманы брюк, и ливень заливает его, словно душем. До ее номера еще метров сорок и Рей оборачивается еще дважды, чтобы убедиться в том, что он все еще следует за ней, и ее не глючит. Все вокруг размыто и серо, раннее утро такое же горячее, как и ночь; в грудной клетке Рей словно кто-то бьет молотом по наковальне, когда она отпирает дверь в небольшой номер и проходит вглубь, оставляя дверь открытой настежь. Вода заливает порог и в течение нескольких секунд в прямоугольнике дверного проема видно только тускло-серый свет и потоки воды с узкого козырька над дверью. Сердце колотится так, словно она украла что-то с прилавка супермаркета и ее поймали на горячем, колени немного дрожат. С ней явно какая нездоровая херня творится, потому что когда в дверном проеме наконец появляется высокая широкоплечая фигура Бена, Рей дергается, как от удара. Вода с него течет на пол, когда он прикрывает за собой дверь и щелчок замка вырывает у Рей судорожный вздох. За грязно-бежевыми шторами все так же льет и низкие черные тучи зависли совсем близко к земле. Оконное стекло затягивает конденсатом, капли ползут по стеклу, чертя ровные дорожки, встречая на своем пути другие капли, смешиваясь, тяжелея, сползают на подоконник, собираясь в маленькие лужицы. Простыни волглые и пахнут затхлостью. У Бена на всю широкую спину татуировка — красный пылающий крест с черной сердцевиной по позвоночнику, от шейных позвонков до самой поясницы, а на ребрах две буквы готическим шрифтом: K и R. Водя по ним слегка дрожащими пальцами, Рей гадает, что бы это могло значить? Имя любимой девушки или… жены? Инициалы родителей? Любимая музыкальная группа? Он крепко спит, зарывшись лицом в подушку, ровное дыхание чуть приподнимает его спину и красный крест на его белой коже причудливо изгибается, словно живой, в сером свете хмурого утреннего полумрака, заглядывающего в комнату сквозь окно. Он говорил правду: родинки горстями рассыпаны по всей спине, не сосчитать вот так, сразу. Его длинным рукам и ногам явно мало места, и Рей перебирается на кресло у окна, берет его помятый мокрый пиджак с подлокотника и достает зажигалку и пачку сигарет, чуть волглую. Сигареты тоже немного промокли, но если достать одну и поводить над зажигалкой, не касаясь пламени, то она быстро просыхает и — вуаля, блять, магия! — можно закурить и глубоко затянуться дымом, выдыхая белую струю в закуренный серо-бежевый потолок. Жарко, мокро, спертый воздух держит запах разгоряченной кожи получше, чем одежда держит запах масляного парфюма. Зачем он пошел за ней, зачем он вообще за ней таскается? Рей оглядывает свои худые ноги — на загорелых бедрах расцветают темные отпечатки пальцев, под правой грудью багровеет след от зубов и точно такой же жжется на участке кожи между левым плечом и шеей. Между бедер тянет, саднит — у нее давно не было партнера, а такого большого вообще никогда. Докатилась. Прячется от какой-то банды в дешевом мотеле, трахается с первым встречным мужиком, который отнесся к ней по-доброму. Если после всего он ей предложит денег — она пойдет и кинется под поезд на ближайшей станции метро, предварительно зарывшись в мусор, покрывающий рельсы. Никто и не заметит, никто и не обратит внимание. Ее знобит, мокрый лоб горячий. Докаталась в холодных вагонах, досиделась в морозильных камерах, догулялась под проливным дождем. Привет, температура; лекарства нынче дорогущие, страховки у нее нет — придется опять жрать дешевый аспирин жменями. Может, у них там в полицейском участке есть хоть какие-то жаропонижающие таблетки? Хоть льда бы сейчас, но в номере даже холодильника нет. Если она скажет Бену, что ей плохо, повезет ли он ее в больницу? Конечно повезет, еще и предложит заплатить за осмотр и медикаменты. Дурацкая улыбка все-таки растягивает губы. Как странно они встретились, как быстро все произошло. Рей ведь не из таких, которые любят быстрое развитие событий, а тут… И, словно глупая малолетка, она открывает рот и произносит беззвучно «Бен», пробуя имя на вкус, перекатывая на кончике языка. Коротко и ясно, три буквы, как у ее имени. А если сложить вместе, то получится смешно — как те дорогие бредовые очки. Когда он проснется, нужно будет показать ему камеру и рассказать все, как было: про По Демерона и Такодану, про барменшу и «каких-то там людей», которые будут ее ждать с этой камерой. У нее глаза слипаются и Рей кладет руки на подлокотники, откидывая пылающую голову на спинку кресла. Что-то давит в локоть и она пальцами нащупывает полицейское удостоверение в кармане пиджака. Достает, открывает чехол и улыбается — на фото Бен смешной, волосы короче и лицо намного моложе… и что-то не так. Дата лицензии просрочена на восемь лет. Блять, нет. Нет. То самое ощущение полета в пропасть, когда зависаешь на пару секунд в невесомости, прежде чем со всей дури влететь в твердый асфальт реальности, накатывает одной волной, второй, третьей. В висках стучит так громко, что оглушает, желудок обрывается и летит куда-то вниз. Господи Боже, нет. Только не это, только не так. На автомате она тихо поднимает с пола свою мокрую тряпичную сумку и на носочках идет в ванную комнату, аккуратно прикрывая за собой дверь, закрывая ее на хлипкую щеколду. Камера, закутанная в униформу — сухая и невредимая и, прежде чем включить ее, Рей поворачивает покрытый ржавчиной вентиль крана — вода течет в раковину. Она садится на край ванной и включает самое последнее видео. Съемка ведется из-за угла. Бен Соло нажимает на курок, разнося голову тому самому старому политику, которого показывали по телеку всю ночь. Ее мятая рабочая униформа — все, что сейчас есть, мокрые шорты и блузка остались в комнате, и Рей натягивает на себя желтую рубашку и юбку дрожащими руками, еле сумев застегнуть все пуговицы. Камеру она заворачивает в посеревшее от времени полотенце для рук и кладет в сумку, натягивая ручки на плечи, на манер рюкзака. Окно не очень большое и она больно обдирает плечо, пока вылазит наружу, под проливной дождь. Если бы на мобильнике была хоть копейка денег, она бы позвонила Роуз, но… Финн как-то странно напористо интересовался тем парнем, Демероном, так что этот вариант отпадает. Она уже не знает, кому верить и что вообще нахрен происходит. Все, что она знает — ей нужно оказаться как можно дальше от Бена Соло, если его и правда так зовут.

***

За мотелем узкая лесополоса, потом коттеджный городок. Она минует его под дождем, утопая в мокром гравии — дешевые тряпичные желтые балетки из набора униформы чудом не расползаются. Она минует две автострады, прежде чем пытается поймать попутку, и ей везет — старая серебристая колымага тормозит рядом с ней спустя минуты три. За рулем седой мужик лет шестидесяти в клетчатой рубахе и охотничьем жилете, на пассажирском еще один — лохматый бородач в кепке и безрукавке. Прям парочка душегубов из фильма ужасов. — Купаешься, малая? — Водитель криво ухмыляется. — Дома душ сломался что ли? Рей открывает дверь и залазит на заднее сиденье, бормоча благодарности за то, что подобрали. — Тебе куда? — бородач закуривает и приоткрывает окно. — В район Такоданы, пожалуйста. — Температура, видимо, поднялась еще выше — перед глазами немного расплывается, ее подташнивает и знобит. — Э, как! Повезло тебе, мы как раз туда и едем! Удачная была рыбалка, правда ж, Чуи? Косматый утвердительно кивает, выставляя большой палец вверх. — Если б не этот поганый дождь только. — Водитель поворачивается к Рей, которая пытается вытереть лицо краем мокрой блузки. — Слышь, дочка, там где-то полотенце есть, — а, ты на него села мокрой задницей, — им и вытрись. Какая-то ты бледная, все нормально? Рей достает полотенце и вытирает лицо и волосы, чувствуя, что вот-вот отключится. — Можно, я чуть-чуть посплю тут? Я, кажется, приболела. — Спи, малая, спи. Мы с Ханом тебя разбудим, когда приедем. — Бородатый Чуи выкидывает окурок в окно и снова поднимает стекло. Рей знает, что когда находишься в машине с незнакомыми людьми, спать — не самая лучшая идея, но она вырубается так быстро, что это больше похоже на обморок. Ей снится пылающий красный крест и черные буквы на ребрах, потом По Демерон, пихающий камеру ей в рот, от чего ее зубы трескаются и ноют, потом она просто бежит под дождем по дороге и капли обжигают ее, словно кипяток. Жарко, мокро, больно. — Эй, девчуля! — Тот, который Хан, стучит пальцем по ее коленке, повернувшись со своего водительского сидения. — Давай, раздупляйся, приехали уже. Рей разлепляет тяжелые веки, голова тяжелая, во рту сухо. Она трогает пальцами лоб — у нее сильный жар, ее трясет и лихорадит. Отлично. — Мы в Такодане? — Голос ее хриплый, надтреснутый. — Ага, — Чуи указывает на табличку на обочине. — Ты знаешь точно, куда тебе нужно? Мы подбросим. Она роется в памяти, пытаясь вспомнить название бара и находит, хоть и не сразу: — Мне нужно в бар «У Маз», знаете такой? — А не рановато ли в бар, девочка? — Хан усмехается, потирая щетинистый подбородок. — Знаю такой, — кто ж его не знает! — подвезу. Но тебе бы домой, переодеться и отоспаться, а не по барам шляться. Тем более, что в такое время все бары закрыты. Рей ничего не отвечает и машина снова трогается с места. Они высаживают ее на пустой улице с рядом питейных заведений, и Рей долго машет вслед трясущейся ладонью. Дождь прекратился на время, и от асфальта поднимается пар, оседая на коже влажной пленкой. Бар «У Маз» выглядит не очень: обычное себе местечко, где принято нажраться и забыться, погонять в бильярд или дартс. Рей дергает за ручку двери и понимает, что Хан был прав — в такое время все закрыто. Мимо бредет с ночной смены уставшая потрепанная проститутка, и Рей вежливо просит закурить. Наверное, она выглядит совсем жалко, потому что проститутка жалостливо смотрит на нее, как на побитую собаку, и дает сразу две сигареты. Сидя на бордюре и глубоко затягиваясь дешевой сигаретой, Рей пытается понять, что ей делать дальше. Она могла бы пойти в полицию, но вообще не понятно, кому верить, а кому — нет. Блять, все хуже некуда. Ей нужно было сразу отдать Бену этот сраный фотоаппарат прямо там, возле ресторана, когда он ее окликнул. Или еще раньше — отдать Финну, который — она уверена — как-то связан со всем происходящим дерьмом. Отдать и ехать домой на метро, забыть обо всем этом и жить дальше. А теперь она в полной заднице. Тот политик… всего одну секунду, но она видела, как из его затылка вылетает струя чего-то вязкого, разрывая череп. Как опускается рука Бена, держащая оружие. Камера дрожала в руке По Демерона, как дрожит сейчас Рей. Дерьмо, блять, блять! Она с трудом поднимается и снова идет к двери в бар, стучит в стекло громко и напористо, дергает ручку, как сумасшедшая. — Эй, девочка! — Откуда-то сверху ее окликают. — Алле! Хера тебе надо? Из окна второго этажа на нее смотрит престарелая афроамериканка в очках с толстыми линзами и короткими тугими седыми кучеряшками на голове. — Мне нужна барменша, — снова начинается дождь и на задранное вверх лицо Рей падают тяжелые капли. — Пожалуйста, я от По Демерона. Пожалуйста, откройте. Женщина меняется в лице и шипит: — Мать твою, убавь звук! Подожди, я сейчас… — она пропадает из поля зрения и закрывает окно. Проходит минут пять, когда дверь бара открывается и маленькая женщина пропускает ее внутрь. В баре темно и влажно. Почти все тут сделано из натурального дерева, покрытого когда-то щедрым слоем лака, а сейчас уже облезшего, потрескавшегося. Пахнет сигаретами и алкоголем. — Ну, что там у тебя? Выкладывай. — Женщина не предлагает ей присесть. — Где Демерон? Рей шатает и она мечтает о кружке чая, но женщина не выглядит приветливо, поэтому она только сжимает пылающие виски пальцами и шепчет: — Его забрали. Я не знаю, кто именно. У меня есть кое-что, что я должна передать людям, к которым вы меня приведете. — И сама не зная, почему, внезапно спрашивает, — вы знаете Бена Соло? Темная кожа маленькой барменши чуть бледнеет: — Знаю, — она нервно поправляет очки на носу, — а ты его откуда знаешь? Рей не хочет говорить, откуда. Вообще не хочет. Будто после этого она станет врагом, кем-то опасным, кем-то, кто может навредить. — Дайте чая и жаропонижающего. — Она садится на стул, ноги больше не держат. — Не то я прямо сейчас умру, а хоронить придется вам. В темном баре уютно и даже мокрая одежда начинает постепенно высыхать, пока Рей глотает горячий чай большими глотками, обжигая горло, запивая таблетки. Маз звонит кому-то и просит немедленно приехать, потом садится напротив и внимательно ее разглядывает. Укусы на коже Рей горят огнем под этим пристальным взглядом, и она радуется, что они скрыты одеждой. — Так откуда ты знаешь Рена? — Маз двигает к ней пачку сигарет. — Кого, простите? — Рей закуривает, жмурясь, когда дым попадает в слезящиеся глаза. Голова совсем не варит. — Рена, девочка, Кайло Рена. — Маз морщится, произнося это незнакомое для Рей имя. — Ну, Бена Соло. Откуда знаешь? Вообще отлично. К и Р, значит. Не инициалы родителей, не имя любимой девушки, не название музыкальной группы. Блять. — Он приезжал ко мне на работу, спрашивал про Демерона. Больше я его не видела. — Рей не хочет врать, но почему-то врет. А потом говорит единственную правду и чувствует хоть какое-то облегчение: — Но я ему ничего не рассказала. Ничего. — Молодец, — Маз выдыхает с облегчением. — Увидишь его еще хоть когда-нибудь — беги, поняла? Быстро беги, иначе хана тебе. Рей так и сделает. Будет бежать так далеко, как только сможет, чтоб ей тоже мозги не вынесли из черепной коробки с одного выстрела. Возле бара слышен визг шин резко затормозившей машины, и Маз спешно встает из-за стола: — Вот и наши, Слава Богу. Быстро они. Она спешит ко входу, но не успевает открыть дверь потому, что ее вышибают с ноги. И это не «наши». Это — злой как черт Бен Соло. Рей смотрит две секунды на то, как он направляется прямо к ней, игнорируя залазящую под стол Маз, и перестает дышать. Но две секунды проходят и она буквально вылетает из-за стола, и забегает за барную стойку, швыряя в него всем, что попадается под руку: бутылками, бокалами, салатницами, пепельницами. Он надвигается на нее быстро и Рей знает: если он ее поймает — ей конец. — Блять, Рей! — Он вскрикивает, когда стеклянная пепельница рассекает ему кожу на лбу. Кажется, удар был сильным, потому что он опирается рукой на барную стойку и хватается за лицо рукой — глаза заливает кровью. — Твою мать, что ты творишь?! Но она уже не слушает его — бежит со всех ног к выходу, выскакивает на улицу и видит, что дверь в его машину открыта и ключи до сих пор в замке зажигания. У нее никогда не было машины, только старый подержанный байк, но водить она умеет — не даром отпахала три года в автомастерской. Машина срывается с места в ту же секунду, когда он выбегает из бара, и в зеркало заднего обзора Рей видит, как он орет что-то ей вслед, зажимая рукой рану на лице и пиная ногой мусорную урну, которая отлетает на середину дороги. Она давит на газ дергающейся ногой, ее колотит так, словно она получила удар электрошоком. Подальше, подальше отсюда, от всего этого дерьма. К черту все благие намерения, тупые геройские порывы. Она выкинет камеру на ближайшую обочину — ни тебе проблем с полицией, ни проблем с этими опасными людьми… Стоп. Они знают, где она живет. Они знают, где она работает. И теперь Бен — или Рен, она не уверена — будет ее искать просто для того, чтобы грохнуть в отместку за то, что она подпортила его миловидную мордашку. Пиздец.

***

Она гонит машину минут сорок, в другой конец города, не в силах заставить себя остановиться хоть на минуту, пока не понимает, что сейчас перегорит и вырубится к чертям. Таблетки начинают действовать — с нее течет холодный пот, заливая глаза… а, нет, это она рыдает надрывно, с подвываниями, отчаянно и жалостливо. Салон машины пахнет сигаретами и Сен-Лорановским Опиумом, и впору разогнать машину и въебаться в какую-нибудь глухую стену. В бардачке пачка сигарет, немного налички и вчерашняя газета. Рей все-таки находит в себе силы припарковать машину возле какого-то торгового центра и, закурив, разглядывает газетный заголовок. Все то же самое — убит политик, мистер Лор Сан Текка, правая рука главы партии демократов, мистера Л. Скайуокера. Л. Скайуокера Рей как-то видела по телеку. Обычный себе политикан, родной брат бывшей президентши, голубые глаза и добрая улыбочка, неброский серый костюм с бежевым галстуком. Глаза Рей распахиваются: кто-то, кто может помочь, кто может щедро отблагодарить за помощь и предоставить убежище. Мать твою, да! Да! Она выгребает из бардачка всю наличность и оставляет машину, предварительно глянув на часы на приборной доске — девять утра и торговый центр как раз открывает двери для посетителей. Продавщица в магазине женской одежды морщится, когда Рей расплачивается на кассе за нижнее белье, брюки, блузку, сумку и удобные туфли на низкой танкетке. Все недорогое, но выглядит прилично. В соседнем магазине она — впервые в жизни — покупает зонтик, искренне жалея потраченных денег, но ничего не поделаешь. Мотель она находит в десяти минутах ходьбы вниз по улице, оплачивает за сутки, но она здесь не надолго — принять душ, вымыть голову, привести себя в порядок и переодеться в новую и чистую одежду. Ужасно клонит в сон и купленные по дороге в мотель медикаменты камнем проваливаются в желудок, следом за бутербродом. Она выпивает два больших стакана кофе из автомата, пока ждет автобус на станции, чтоб хоть чуть-чуть взбодриться. Влажность снова липнет к коже и от жары тошнит. До прибытия автобуса остается несколько минут и Рей вытаскивает очередную сигарету из пачки, прихваченной из бардачка, когда в новой сумке вибрирует ее телефон. Роуз проснулась, что ли? Номер не определен и Рей смотрит на надпись на экране несколько секунд прежде, чем ответить. — Рей, не бросай трубку, просто послушай. — Низкий голос напильником проходится по болящим мозгам и сигарета застывает на полпути ко рту. — Ты не понимаешь, что делаешь, ты должна остановиться. Где ты? — Где я? — Во рту снова пересохло и она почти хрипит. — Тебе точный адрес назвать, чтоб ты приехал и снес мне башку к чертям? Женщина, стоящая в нескольких метрах от нее, оборачивается и смотрит округлившимися глазами. — Что ты несешь? Я бы не тронул тебя! — Звучит убедительно так, даже слишком, но… — Камера у тебя? — Откуда у тебя мой номер, Бен? — вопросом на вопрос, вот так вот. За дуру ее держит, не иначе. — Кто тебе его дал? В трубке повисает тишина, потом короткий ответ: — Король Лев. Ебаный Муфаса, блять, Финн! Сучий предатель. — Не звони больше. Она нажимает сброс и заходит в подъехавший автобус. Внутри прохладно от кондиционера и сиденья мягкие и удобные. Рей снова клонит в сон, руки дрожат. Идиотское сочетание бурлящего адреналина и слабости от лихорадки делает из нее кусок желе, в которое только ткни пальцем — расползется по полу и уже не соберется воедино. Она находит в себе силы выйти на нужной остановке, в двухстах метрах от штаб-квартиры партии демократов. Охраннику она тычет свою идентификационную карту и объясняет, что она с прошением от детского дома номер двести один — им обещали новые двухэтажные кровати и партию маленьких пластиковых стульчиков, которые они так и не получили на прошлой неделе. Охранник морщится и машет рукой — подождите, мол, в приемной. В приемной никого нет и секретарша обьясняет — сегодня не приемный день, так что зря приперлась. Рей называет имя мистера По Демерона, и говорит, что ей назначено. Секретарша просит подождать и скрывается за тяжелыми дубовыми дверями. За высокими окнами приемной снова начинается дождь, пару раз даже гремит гром. Пол под ногами выложен мрамором, стены обиты богатым сукном, кресла и диваны из добротного кожзама. Тут не жарко и не холодно — идеально, как в Раю. В сумке снова вибрирует мобильник — номер не определен. — Лор Сан Текка вместе со Скайуокером подтасовали результаты выборов, — с ходу заявляет Бен, — не ходи к нему, он нехороший человек. — А ты, значит, хороший человек, да? — Она хмыкает. С — сарказм. — Он опасен. — Голос серьезнее некуда, заботливый такой. — Опаснее тебя, что ли? — Рей пытается сделать так, чтобы голос не дрожал, но не получается. — Я была втянута в какое-то безумное дерьмо и всего лишь хочу закончить все это и жить дальше, как жила, Бен! — Я помогу, — его голос тих и мягок, — не знаю, что там тебе про меня наговорили, но я никогда не причинил бы тебе вреда, Рей. Прошу, пожалуйста, разреши мне позаботиться о тебе. Если бы я хотел тебе навредить — я бы сделал это еще тогда, в мотеле. Возвращается секретарша и манит Рей пальцем. Палец быстро нажимает на кнопку сброса и она идет по мраморному полу к тяжелым дверям, думая о том, что он ей сказал. С одной стороны он сказал правду — мог бы прикончить ее в мотеле, вместо того, чтобы засыпать, подставляя голую спину под удар. С другой… он прострелил голову человеку и она видела это собственными глазами на записи, сделанной По Демероном. Телефон в ее сумке снова вибрирует, когда она заходит в кабинет мистера Л. Скайуокера, который поднимает на нее ярко-голубые глаза, и сходу задает главный вопрос: — Кто вы такая и где По? Рей нервно закусывает щеку, взвешивая все «за» и «против». Его кабинет обставлен минималистично, но со вкусом; пахнет дорогим деревом и натуральной кожей. — Мистер Скайуокер, я оказалась в беде из-за По, и перед тем, как начну говорить, хочу вам сразу сказать: мне нужна помощь. Желательно финансовая. Он возводит глаза к потолку и откидывается в своем рабочем кресле: — Господи, вы его очередная беременная подружка? Вы смеетесь, что ли?! Послушайте, хватит донимать меня подобными вопросами, я не могу отвечать за все глупые поступки своих подчиненных! У меня знаете сколько работы? Будьте так добры — уйдите и не отвлекайте меня, или я вызову охрану! Ее рот открывается и закрывается, и ощущение такое, словно в грудную клетку врезался паровоз. Что? Что… Ах да, мелкие проблемы мелких людей. Все, что происходит в этом кабинете, намного выше и важнее того адского болота, в котором всю жизнь тонут такие, как она. Она тянется дрожащей рукой в новую сумку и достает камеру. Включает и открывает последнее видео. В строке меню находит нужную опцию и стирает, удаляет видео с памяти камеры. Теперь там последним файлом всплывает фото с улыбающимися Демероном и Скайуокером с клюшками на поле для гольфа. Их лица такие радостные, что ее тошнит. — Вот это, — она подходит к столу и кладет камеру перед сидящим в кресле человеком, — вот это вам По передал. А потом его забрали какие-то люди, я не знаю, кто именно, я вообще простая официантка. До свиданья, простите за беспокойство. Ноги подгибаются, пока она идет к дверям и по мраморному полу через зал ожидания к выходу. На улице все так же мокро и жарко. От асфальта поднимается пар, оседая на одежде, делая ее волглой, в туфлях хлюпает, по спине ползут капли пота. Волосы в минуту становятся пушистыми и липнут к мокрому лбу, по спине течет пот, блузка приклеивается к коже. Она ненавидит все в этом городе и каждый день дает себе обещание уехать… и каждый день забывает об этом, перенося свои дерзкие планы на завтра. На ближайшей автобусной остановке она садится на мокрую лавку и достает из сумки вновь вибрирующий телефон. Она называет адрес и через двадцать минут напротив останавливается уже знакомая черная машина. Таки нашел пропажу возле того центра, где Рей ее оставила. Бен вылазит с водительского сиденья, снова сигарета зажата в зубах. Волосы завиваются от влажности, рукава пиджака снова подкатаны до локтей. На лбу косая полоска пластыря, закрывающая недавний порез. Рей пытается сфокусировать на нем мутный взгляд и тяжело вздыхает. Она устала, как никогда раньше, и чувствует, что теперь, наконец-то, готова поднять руки вверх, окончательно забить хер на все и утонуть в этом болоте, пойти ко дну, ведь сил барахтаться больше нет. — У меня высокая температура, — она вытаскивает из сумки его пачку сигарет, подкуривает и опускает голову, вцепляясь в свои пушистые от мерзкой вездесущей влажности волосы, — это все из-за гребаных кондиционеров в метро, и я не могу так больше. Лекарства не помогают, похоже. Он молчит — просто стоит перед ней и курит, зажав сигарету в зубах и сунув руки в карманы брюк. — Я удалила видео, прежде чем отдать камеру Скайуокеру, так что когда меня не станет, больше никто не будет знать. Можешь расслабиться и пристрелить меня, Бен… или Рен, как там тебя?.. Снова начинается дождь, в сотый раз за последние несколько часов, длившихся бесконечно долго. Мелкий, он грозится снова перерасти в ливень, и мужчина, стоящий перед ней, поднимает голову и хмурится, рассматривая низко клубящиеся темно-серые тучи. Дышать нечем, воздух горячий, вязкий. — Лучше Рен. — Он выплевывает окурок на мокрый асфальт и протягивает ей руку. — Поднимайся, я отвезу тебя в больницу, дура сумасшедшая. Потом будем разбираться, надо тебя пристрелить или нет, а сейчас тебе нужно хоть чуть-чуть поспать. Тяжелые капли капают на его бледную ладонь и Рей не понимает — это она плачет, или ливень уже начался.