Двое не спят

«…двое дымят папиросой любви…» © — Мы как будто на краю мира, Ренджи. Бьякуя жадно затянулся. Огонек сигареты высветил на миг ямку на подбородке и жесткую линию рта. — Это из-за дома. Теперь таких почти не осталось — все разрушены. «Деревяшкам» и в мирное-то время несладко, что уж о военном говорить. За пыльным стеклом стояла сплошная чернота и только где-то на горизонте беззвучно вспыхивали и гасли зарницы — шел бой. — На краю мира — продолжил Ренджи — лучше, чем там. — Да уж всяко лучше — согласился Бьякуя после очередной затяжки. Пепельница на полу была полна до краев, и только три окурка принадлежали Ренджи. — Много куришь — усмехнулся он. — Капитан Очевидность — поддел Бьякуя. — Лейтенант — поправил Ренджи и потянул сигарету из его пальцев. — Дай мне. — Уже, — в серых глазах усмешка и желание. — И не один раз. Теперь твоя очередь. — Грязные разговорчики? — прищурился рыжий. Остриженные бобриком волосы смешно топорщились над татуированным лбом, подчеркивая впалые виски и высокие скулы. — Дай покурить. А потом я подумаю. — Только не слишком долго думай, а то усну — аристократ откинулся на жидкую гостиничную подушку, точно на шитый шелком диванный валик у себя в поместье, и показательно прикрыл глаза. Ренджи курил быстрыми затяжками и смотрел на него — любовался, и Кучики об этом знал. Немного рисуясь, отвел в сторону согнутую ногу, не оставив воображению ни малейшей лазейки.Белизну его кожи не брал никакой загар. Волосы на голенях и в паху казались угольной штриховкой. Ренджи таким и нарисовал его однажды, давным-давно, до войны. Тогда на белом бедре еще не появился этот длинный шрам от осколка, совсем свежий, болезненно розовый. Абарай передернулся, представив, как тонкую кожу вспарывает раскаленный кусок металла, вгрызается глубоко в плоть, до самой кости… — Ну что ты, Ренджи? Прекрати думать, иди ко мне. Ренджи сам не понял, как оказался распластанным на спине. Поцелуи обожгли шею, ключицы, живот. Настойчивые руки развели ему бедра, огладили попутно внутренние стороны, заставив сладко всхлипнуть. — Помоги-ка мне — попросил Кучики — и втолкнув Ренджи в рот два пальца, задвигал ими, будто трахая. Абарай в ответ строптиво прикусил подушечки, движение прекратилось. Бьякуя вытянул мокрые пальцы, сунул Ренджи между ягодиц, надавил, примериваясь. — Да, лучше там — рыжий без стеснения подхватил себя под колени, подставился. Пальцы вошли беспрепятственно, и вдруг раскрылись внутри, растягивая нежные стенки. — Как легко…- задохнулся Бьякуя, вставляя глубже и резче — Кто?! Стон удовольствия слетел с губ — у Бьякуи всегда был отличный «прицел», чуткие руки в совершенстве знали все тайные точки. — Кто, Ренджи?.. — Придурок… ревнивый. Я. Сам! Пытка наслаждением прервалась, Бьякуя вынул пальцы, окинул любовника сумрачным взглядом. — Покажи мне. — Ты извращенец, Кучики — прошептал Ренджи. — Покажи мне, Рен. Я хочу запомнить тебя - и таким тоже… Смотрел Бьякуя так же жадно, как курил, как будто хотел запечатлеть в памяти каждый вдох и выдох, каждый несдержанный стон, каждое движение скользких пальцев в растянутой дырке. Потом Кучики взял в рот — и с десятилетиями не беленного потолка, точно отставшая штукатурка, посыпались звезды… **** «Им хорошо, Станем ли мы нарушать их покой?» © Комната в доме на краю мира выглядела как поле боя. За черным стеклом шелестел снег, зарницы на горизонте погасли. Ренджи и Бьякуя лежали в постели, точно в разоренном гнезде, чуть касаясь друг друга плечами. Командирские часы на столе тяжело отсчитывали время, которого у них уже почти не осталось. « -Это ведь был не последний раз, Рен?.. — Конечно, не последний. Скоро все закончится, любовь моя, и мы поедем домой. Я построю нам дом — хочешь? — Просто выживи. Выживи и вернись ко мне. — А куда же я денусь-то? К кому мне еще возвращаться?» Переплелись пальцами, закрыли глаза. Ночь ползла к рассвету бесшумно и неумолимо. Где-то совсем рядом перекликались патрули. Там, где разрывы освещают небо, скоро окажутся они оба. Там раскаленный металл крушит беззащитную плоть, а люди отчаянно и беспричинно ненавидят друг друга. Эта встреча- счастливая случайность на бескрайних дорогах войны — превратится в далекий отголосок радости духа и плоти. А там с ними будут только надежда и память, если не повезет, то — вечная. — Поспи, Бьякуя. Скоро утро. — Я тебя люблю. — Знаю. И голова склоняется на плечо. И высокого белого лба касаются теплые губы.