И все мы гуляем по лезвию бритвы

Ночь правно опускалась на Лондон, в домах и квартирах гас холодный и чужой свет, а в самом центре царит вечных холод и тлен. Город опускался в глубокий, страшный, для кого-то смертельный сон, вскоре пошёл промозглый, так надоевший дождь, от которого передергивало, ещё шедших по Флит-Стрит людей. Они спешили домой к семьям, где их ждали, любили… Где было тепло и отрадно душе. А за этим всем, наблюдал из окна уже окончивший свою работу Суини Тодд. Озлобленный на весь мир, одинокий и неупокоенный, его постоянно раздирали мысли и чувства ненависти. Он тяжёлым, даже печальным взглядом смотрел на город, ненависть ко всему переполняла его. Не было и дня, когда он мог расслабиться и почувствовать себя самым обычным, даже не бывшим заключённым, а просто… Человеком. Он долго так стоял: думал, анализировал, ненавидел. Как он хотел избавиться от своего тяжёлого бремя, но… Только смерть способная на такое. Иногда, цирюльник представлял, как к нему чинно шагая подходит жрица смерти и холодным, как бритва, прикосновением останавливает дыхание, а душа испаряется в ад. «Именно в ад… Туда мне, чёрт возьми, дорога» — пронеслось в мыслях мужчины. Но, всему приходит конец и Тодд отложил бритву на небольшой столик, а после спустился вниз, к Ловетт. Она уже ждала его, стоя у плиты и помешивая что-то в кастрюле. По всему помещению разносился невероятный запах, от чего у цирюльника ныли десна. Мужчина сел за стол, подпер голову кулаком и посмотрел куда-то сквозь женщину, будто её присутствие было для него не важно, вообще в никуда. Будто он и был здесь, но астральной уже блуждал по рекам крови. Миссис Ловетт уже привыкла к этому и не удивлялась его странностям. В таком состоянии было совершенно бесполезно его трогать или вообще заводить хоть какой-то разговор, если, конечно, дорога жизнь. Вскоре, женщина поставила перед цирюльником тарелку с наваристым супом, вручила ему ломоть хлеба и ложку, сама же села напротив с невероятным интересом наблюдая за мужчиной. Он сразу же принялся поглощать пищу, с невероятной скоростью, будто долго стоял на морозе, а после пришёл домой: голодный, промозглый и перед ним поставили что-то съесное. Вот примерно так Тодд и опустошал тарелку. Когда всё было съедено, он всё же оторвал взор и как обычно, недовольно сказал: — Налей джину. — его голос звучал гулко и вырвал женщину из мечтаний, самый обычный таких, мечтаний о цирюльнике не только как о сообщнике, а любовнике. Самом лучшем и страстном. Она вздрогнула, вернулась в этот мир, кивнула, порывисто встала и подошла к шкафу, выудила оттуда бутылку джина, а после чистый гранёный стакан. Налив спиртное она протянула его Мистеру Тодду, тот лишь кивнул и махом опустошил её. После же потребовал ещё. *** Когда бутылка была прикончена, между ними завязался долгий диалог, совершенно ни о чем, Тодд на удивление, иногда улыбался и отчебучивал пошлые шуточки, от чего щеки Миссис Ловетт постоянно алели и сама она частенько хихикала. Похоже, бутылка всё же была не одна, а просто кто-то, потерял счет времени и бутылок в частности. Неожиданно, в несколько затуманенном алкоголем, разуме Ловетт появилась одна маленькая, но очень логичная мыслишка: таки убрать со стола. Женщина с трудом поднялась на ноги, цирюльник чуть удивленно повел пьяненьким взглядом, тогда-то пекарша заметила ОЧЕНЬ странный взгляд сообщника, но промолчала. Она подошла к нему, чуть нагнулась, что бы взять тарелку и пустой стакан из-под джина. У цирюльника замерло сердце. Ему открылся шикарный вид на неприлично глубокое декольте, в брюках стало тесно. Тодд гулко сглотнул. Порывистое движение, мужчина схватил Ловетт за предплечье, та попыталась отшатнуться, но безрезультатно, Мистер Тодд дернул её на себя, от чего женщина выронила тарелку, та перевернулась и жалобно стукнула по столу. Никто не обратил на неё внимания. Миссис Ловетт смотрела в глаза цирюльнику, он был совершенно пьян, а во взгляде «плясали чёртики». Это невероятным образом напрягало пекаршу, и не зря. Мгновение. И губы цирюльника прильнули к её, сливаясь в страстном, несдержанном поцелуе. « Такого не может быть! — пронеслось в мыслях Ловетт. — Я сплю! Мистер Ти, никогда бы такого не сделал или же?..» или же, это было на яву, сам цирюльник с трудом понимал, что творил, но останавливаться он ни в коем случае не собирался. Он привык всё доводить до победного конца. Мужчина прижал сообщницу к себе, углубляя поцелуй, возводя обоих на седьмое небо. Ловетт никогда бы не подумала, что цирюльник мог так умопомрачительно целоваться. Каким-то неожиданным чудом, женщина смогла оттолкнуть от себя Тодда. Да, она невероятно хотела его, но не сейчас, и не здесь, и не в таком состоянии! — Что-то не так? — чуть обеспокоенно спросил цирюльник, бегая взглядом по разочарованному лицу Ловетт, но не отпуская. Она молчала, напряженно теребя рыжий локон, мужчина был слишком возбуждён, что бы дальше пытаться понять, что же не так. Поэтому, вновь притянул женщину, бросив хрен на её сопротивления. Он яростно целовал её, блуждал руками по телу, пытаясь найти способ расшнуровать корсет. Пекарша ещё какое-то время пыталась сопротивляться, но, в общем, она хотела того же, чего и цирюльник, а точнее, быть просто на просто оттраханной. Но, вскоре, даже эта мысль покинула голову женщины, и она отдалась демону-цирюльнику без остатка. Он же так и не понял, как и где можно было расшнуровать карсет, поэтому, схватившись за его низ, Тодд с гулким треском разорвал предмет одежды . Миссис Ловетт вскрикнула, не от сожаления, а из-за ощущения холода на коже и чуть тёплых(но ей казалось, невероятно горячих), рук сообщника. Вслед за карсетом, цирюльник стянул платье и с упоением стал разглядывать тело, которое перед ним оказалось. За платьем, вскоре и полетела оставшаяся одежда, оставляя женщину, в чем мать родила. Он должен был признать: Ловетт довольно красива, хотя, даже не «довольно», а очень. И от этой мысль, бугор в штанах несколько увеличился, из-за чего парикмахер нарочито громко вздохнул. Когда-то, в одну из бессонных ночей, в мысли Тодда пробралась маленькая, но довольно, пошла мыслишка, которая была сразу же с позором изгнана из головы с наложением запрета на последующее появление. Мужчина всегда запрещал думать себе о пекарше, как о женщине, но как же сложно о таком не думать, когда буквально под тобой живет очаровательная вдова с задорной ухмылкой и вечным бардаком на голове (и В голове ). И сейчас, он совершенно точно убедился, это не было случайностью, просто эти пошлые мыслишки нарушили запрет и взбрели в его голову, все разом, со всеми вытекающими. И он не жалел, маньяки вообще, редко о чем-то жалеют. Тодд окинул Ловетт страстным взглядом, порывом усадил её на стол и встал между её широко раздвинутых ног. Его губы впились в молочно-белую кожу шеи яростным поцелуем, женщина тихо застонала, в тот же миг её руки опустились на плечи цирюльника, смазано провела по ним и спустилась к пуговицам его жилетки. Пальцы нарочно отказывалась слушаться и расстёгивать пуговицы, Тодд приметил это, он оторвался от терзания шеи любовницы, мгновенно стянул жилетку с рубашкой через голову, открывая взору грудь, а вместе с ней и неплохую мускулатуру. У женщины замерло сердце, она множество, раз представляла себе тело цирюльника, каждый его шрам и сейчас, видела воочию. Она верила и не верила в то, что сейчас происходит. Она подалась к мужчине и осыпала его поцелуями, руками хватаясь на его плечи и по инерции сжимая ноги, от чего цирюльник был готов стонать в голос, но он сдерживался, как только мог. Неожиданно, одна рука пекарши соскользнула на достоинство Тодда, тогда то он и застонал в голос: громко, не сдерживаясь, чуть прогибаясь в спине, и упираюсь лбом в грудь Ловетт. Она тихо хихикнула и каким-то немыслимым образом расстегнула ремень брюк и спустила их вниз, вместе с семейниками и открывая своему взору кое-что ОЧЕНЬ возбужденное. Мужчина не стал долго церемониться и небрежным движением откинул брюки в сторону. Он резко вошел в Ловетт, от чего она вскрикнула и вцепилась ноготками в спину цирюльника, вместе с тем громко застонав, откинула назад голову. Тодд тоже не сдержал приглушенного стона, несколькими секундами позже их губы слились в новом страстном и одновременно нежном поцелуе. Прижав женщину ближе к себе, цирюльник начал двигаться, сразу задавая свой темп: быстрый, порывистый и глубокий. Ловетт извивалась под ним, ни хуже пойманного ужа и о, господи, как она стонала! Цирюльник совершенно потерял счет времени, он не знал, как долго двигался в таком бешеном ритме, как стонал, как стонала женщина под ним, но неожиданно для себя, он понял, что находится в наивысшей точке блаженства, тогда-то и раздался тихий голос миссис Ловетт вперемешку с очередным стоном: — Ах!.. Сильнее!.. Мужчина сразу же услышал её, хоть и был оглушен гулкими стуком собственного сердца. Он вцепился в её бедра и стал буквально насаживать женщину на себя. Ловетт схватилась на стол, пытаясь хоть как-то не упасть, но движения её любовника довели её до той черты, когда мозг отказывался вообще что-то соображать. И она могла только стонать, сильнее сжимать стол или плечи Тодда. И вот, обоих накрывает волна пика, Ловетт уже не стонет, а кричит. Цирюльник резко сжимает зубы и с тихим стоном изливается в любовницу, вместе с тем, опуская голову на её грудь. Пекарша с нежностью провела по его спутанным волосам. По телу всё ещё прокатывались спазмы, недавно пережитого оргазма. — Боже, я и не думала, что ты на такое способен. — Тихо хихикнула Ловетт. *** Рассвет медленно забирался в окно спальни, освещая двух, мирно спящих, любовников. В лучах такого редкого для Лондона солнца, комната приобрела сероватые оттенки, но, на это особо некому было обратить внимания. Тодд тихо похрапывал, приобнимая Ловетт, которая лежала лицом к нему, но это не мешало никоем образом пускать цирюльнику слюни по подушке. Неожиданно, дверь открылась, и раздался голос Тоби: — Мисс Ловетт! — мальчик так и не дождался ответа, после чего опять повторил имя пекарши, но ответа снова не последовало. — МИСС ЛОВЕТТ! — Женщина всполохнулась, порывом присела, увидела Тоби, тот увидел Тодда, сглотнул и тихо повторил: — Мисс… Тут и вскочил цирюльник и оба любовника, которых застали врасплох выкрикнули: — УБИРАЙСЯ, ИЗВРАЩЕНЕЦ!!! Мальчик мигом убежал, он быстро смекнул, что к чему и хихикнул. «Рано или поздно, это должно было случиться, бог мне судья». — Какого хрена ты делаешь в моей постели?! — неожиданно дошло до миссис Ловет, сквозь головную боль, она с таким удивление выкрикнула это, что Тодд уж подпрыгнул. — А какого хрена, я делаю в твоей постели, а?! — выкрикнул он, резко вставая, не обращая внимания на дикую головную боль. Только когда он встал, до него дошло, что на нем нет ничего, то есть вообще ничего! Он вскрикнул и прикрылся краем одеяла, а холодный пол неприятно щипал ноги, от чего думать становилось легче. Он помнил всё, невзирая на то, что был пьян и об их развлечениях, которые закончились только с первыми проблесками зари. Это не был сон. Иначе бы, он не проснулся в постели пекарши, а спина не саднила он её ноготков. — Как я мог… — сокрушённо простонал Тодд, выбегая из спальни, в гостиной нашлись его аккуратно сложенные брюки, которые он с трудом натянул и убежал в цирюльню. Уже в цирюльне, мужчина долго думал, слонялся из угла в угол и… Вполне философски заключил: он всё же любит эту женщину, с её странностями и вредной ухмылком. Он улыбнулся своим мыслям, он был рад, что это был не сон, хоть что-то хорошее в его жизни произошло. Тем же вечером в гостиной, над камином лежал букет подвявших роз с листочком, над которым корявым подчерком были выведены слова пылкой любви. Ловетт лишь громко засмеялась, этим попыткам цирюльника и сама поднялась к нему и этим листочком. — Ну и что это? — ухмыльнулась она, вставая в дверном проёме и привалившись бедром к косяку. Мужчина обернулся, посмотрел на листок и густо покраснел, пекарша лишь широко улыбнулась и подойдя к Тодду чмокнула его в щеку: — Я тоже люблю тебя, и не нужен мне этот ширпотреп.