20 апреля 1945 года. Бункер рейхсканцелярии.
Послышались выстрелы артиллерии, и через миг на Вильгельмштрассе начали разрываться снаряды. Не лучший подарок к 56-летию Гитлера. Главнокомандующие войск и частей, фельдмаршалы ждали своего Фюрера в главном зале бункера, погруженный на много метров под землю, окруженный метрами бетона и арматуры. Эта была подземная, неприступная крепость, которая была надёжно защищена солдатами Вермахта и СС. Главнокомандующие были взволнованы своей встречей с Фюрером, ибо понимали, что беседа с ним не будет проходить на мягких и нежных тонах, он явно будет недоволен, в принципе, как и всегда, при каждом своём поражении на полях сражений. Он настойчиво придерживался своего мнения о том, что его армия чистокровный арийцев непобедима, и никто не может стоять у них на пути. Так и было, пока Германия не потерпела свое роковое поражение в Сталинграде, в феврале 1943 года. Гитлер в тот момент был полон ненависти к своим подчиненным, он был готов расстрелять каждого, кто по его мнению, был виновен в этом поражении. Так было и с Фридрихом Паулюсом — Генералом — Фельдмаршалом, который на тот момент и командовал этой падшей армией. Спасло Паулюса от гнева Гитлера только одно — советский плен, некая свобода от неминуемого наказания, в который он попал сразу после Сталинградской битвы. За дверью, ведущей в главный зал, послышались медленные, но четкие и уверенные шаги. Двери распахнулись, и неторопливо в помещение вошел Фюрер. Его вид явно говорил о том, что чего-то хорошего ожидать точно не стоит. — Что происходит, Бургдорф? — Гитлер подошёл к офицеру вплотную, снова повышая свой голос. Вильгельм, принимая это как обыденность, даже не шелохнулся. — Откуда эта пальба? — С днём рождения, мой Фюрер. — Бургдорф опустил глаза, не смея в такие моменты заглядывать в лицо Гитлеру. В этом не было смысла — эмоции Фюрера он знал как свои пять пальцев. — Центр Берлина под артогнём. — Откуда стреляют?! — Пока неизвестно. — неожиданно их беседу прервал громкий звонок телефона. Бургдорф одним движением протянул его Гитлеру, который нервно сжимал губы. — Колер на линии. — Колер? Дай его сюда! Фюрер выхватил телефон из рук Вильгельма и начал разговор своим обыденно командным тоном. — Колер, вам известно что Берлин находится под артиллерийским обстрелом? — голос у Гитлера сорвался на последнем слоге, выдавая некую тревогу. — Нет. — Ответил Колер, не понимая всей происходящей ситуации. — Только не говорите, что вам не слышны разрывы. — Я нахожусь за 15 километров от города и мне ничего не известно, мой Дорогой Фюрер. — Весь город находится под обстрелом! Русские построили железнодорожный мост через реку Одер!. — прокричал Гитлер, не перенося всей этой халатности в поведении фельдмаршала и всех остальных начальников. — На Одере нет железнодорожных мостов. Это не дальнобойные орудия. Командный пункт зенитной артиллерии сообщает, что калибр снарядов от десяти до двенадцати дюймов, Русские пушки сейчас в Марцане. — В двенадцати километрах от центра города? Неужели русские подобрались так близко? Всё командование воздушных войск надо перевешать! Гитлер с треском бросил телефон, неровно дыша. В таких ситуациях он не мог сохранять спокойствие — уж слишком в быстром темпе, как ему казалось, победа уходила из их лап куда-то в сторону. Всё командование, которое находилось сейчас в окружении Фюрера, начало переглядываться друг на друга. Они не первый год с ним и прекрасно понимали, что без внимания и без каких — либо действий всё это не останется — хотя бы потому что Гитлер имел привычку выдавать свои эмоции в ожесточенном, побагровевшем лице. — Возмутительно! — Гитлер резко, но весьма четко развернулся в сторону командующих, целенаправленно идя в конец комнаты. — Русские в двенадцати километрах от центра и мне никто и ничего не докладывает, пока я не спрошу! — Мой Фюрер, возможно это всё-таки дальнобойные орудия, вы ведь говорили о мосте через Одер. — тихо пробубнел Бургдорф, надеясь, что это хоть как-то смягчит всю происшедшую ситуацию. — Чепуха! — возразил Гитлер, немедленно покинув помещение. Уйдя в свой кабинет, Гитлер, понемногу приходя в себя, сел за свое излюбленное рабочее место — только там он и мог почувствовать себя поистине вождем. Поправив падающие пряди, он медленно выдохнул и положил лицо на ладони, размышляя, что делать дальше, ведь от этих «помощников» не дождешься ничего полезного — лишняя трата времени. Эти русские солдаты, эти гадкие русские свиньи смогли подобраться так близко — нет, этому не бывать! Злость Гитлера снова взяла над ним верх и тот, выплескивая остатки каких-либо эмоций, ударил кулаком по столу. Казалось бы, все зашло в тупик. Однако, спустя некоторое время, посидев одному за столом в размышлениях, он принимает роковое решение, которое ставило на кон его армию и его самого — решение о подписании Плана «Клаузевиц». Превратить Берлин в поле битвы для него было единственным приоритетом — судьба народа была ему максимальна безразлична — умрут тысячи людей, так и на их место родится столько же. В первую очередь необходимо позаботится о своей жизни, а значит и о победе — ведь его мышление, во что он свято верил и что подмечал в себе каждый раз, кардинально отличалось от всех. Он считал, что эвакуация населения бессмысленная трата времени и в обороне города в первую очередь должен стоять сам народ — как говорится, спасение утопающих дело рук самих утопающих. На войне выживает сильнейший, слабые умирают, не принося никому никакой пользы — естественный отбор, который был, есть и будет, вопреки всему. Солнце уже садилось за окном, а лучи, которые то и дело проскакивали через окно, освещая каждый уголок большой комнаты, создавали атмосферу чего-то уходящего. Создавалось впечатление, будто он что-то очень упускает — какую-то явную деталь, которая помогла бы справиться с навалившимися проблемами — правда как же ее увидеть? Как принять поистине верное решение, которое привело бы к торжественной победе? Гитлер до последнего считал, что победа в этой кровавой войне будет на стороне Германии. И эта пелена в его глазах, туман в сознании, вера в собственное величие и превосходство погубили миллионы жизней и миллионы людей. Только из-за одного человека, который считал Арийскую нацию высшей во всем мире, что никто другой не может стоять выше них превратили Германию в кровавый ад. Ведь только чистокровные немцы, только такая истинная Германия должна была править всем миром.21 Апреля 1945 год. Рейхсканцелярия
План «Клаузевиц», принятый Гитлером, шокировал всех его подчиненных, никто не ожидал это от него и поэтому все близкие к Фюреру люди, в том числе сам Генрих Гиммлер, собрались в зале «Рейхстага», чтобы лично встретиться с Гитлером и поговорить с ним. Гитлер же, как только узнав об этом, не мог отказать, ведь все детали должны быть обговорены и досконально разобраны. Спустя некоторое время, Фюрер подошёл к залу. В этот день он чувствовал неимоверную силу и уверенность — создавалось ощущение, будто все вокруг давало знаки на хороший исход. Он знал, что он является поистине самым настоящим предводителем Германии. Только он и никто больше. Распахнув дверь, он с хладнокровием в лице вошёл в зал, краем глаза подмечая некоторых личностей. Все в один миг, будто какие-то марионетки в руках могущественного творца, одновременно прокричали «Хайль, мой Фюрер!» Около 15 человек стояли в ряд и все смотрели только на него — Гитлеру это невероятно льстило. Он пошел вдоль этого ряда, пожимая каждому руку в знак приветствия. В конце всех стоял Гиммлер, который слегка приминал пальцами ткань от пиджака и молча смотрел на Фюрера —он понимал, что Гитлер не оставит его без разговоров. Гитлер, пытаясь выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки, подошел к Гиммлеру и тот сразу же вскинул «нацистский салют», после чего, оба пожали друг другу руки. — Мой фюрер, — взгляд Гиммлера тут же упал куда-то в пол, тон голоса стал в разы тише и жалобнее. — Прошу вас покинуть Берлин, пока еще не поздно. — Поздно? — С недоумением спросил Гитлер, вскинув бровь. Тут его взгляд перешел на подходящего к ним Альберта Шпеера — верного архитектора, который уже успел поприветствовать своего фюрера. Гиммлер, не теряя времени, подозвал его к себе — ведь надо же доказать Гитлеру в надобности данных действий? — Альберт, вы согласны, что мы должны найти способ связаться с союзниками и заняться политикой? Шпеер задумался и прищурил взгляд. — На самом деле, я думаю, действительно пора заняться политикой. Гитлер тут же сжал кулаки под наплывом эмоций — это совсем не то, чего он хотел делать в ближайшее время. — Политика?! Не желаю слышать о политике, она меня утомила! Вы ещё успеете позаниматься политикой после моей смерти, так что не будем терять на нее время! — Но, мой Фюрер… — пытался вставить свое слово Генрих. — Никаких но, Гиммлер. Это совсем не то, на что стоит тратить сейчас время. — Гитлер оглядел мужчин с ног до головы, и, на удивление, его выражение лица сменилось на более мягкое. — Славно, мой милый Гиммлер. Мой верный Шпеер. Идите. Гитлер положил руку на плечо Гиммлеру, одаривая прощальным взглядом и, глубоко вздохнув, развернулся и направился к выходу. Генрих вскинул руку, опустил глаза, понимая, что все то, на что он надеялся, обрушилось под железной инициативой Гитлера.