Лето в унисон

      Утро в летнем Лос-Анджелесе жаркое. Уже только-только четыре часа утра, только-только рыжий восход острыми лапами царапается в приоткрытое окно, а уже — жарко. Тецуя, сонно зарываясь носом в подушку, чувствует, что тает. Или же просто капля пота ползёт по шее, а там так горячо-горячо от ленивого дыхания Дайки, уткнувшегося лбом ему в затылок, и Тецу облизывает солёные губы.       Жарко. Дайки пышет жаром, прижавшись влажной от пота грудью к спине, а Тайга… Тайга печёт ещё больше, почти утыкаясь в нос Тецуи своим. Дышать в унисон, задыхаться колючим жарким воздухом, гореть — вот оно, прекрасное утро.       Тецуя выползает с кровати потихоньку, ну, почти — всё равно заезжает пяткой Тайге в колено, и тот, что-то проворчав, переворачивается на спину, шлёпнув Дайки ладонью по носу. А ему хоть бы что — он всегда очень крепко спит в самые сладкие утренние часы, и это так заразительно, что хочется снова протиснуться меж этими горячими печками и таять. И гореть тоже.       Тецуя бесшумно крадётся в ванную и плещет на лицо холодной водой. Вот уже почти семь лет он так приятно горит каждое утро. Почти — потому что до важной даты ещё два дня, а их общий отпуск, который каждый выбил правдами и неправдами, начался уже сейчас. Конечно, оба его балбеса проваляются в кровати до обеда, отсыпаясь за сложные прежние будни. У Дайки вон, заказчик на последний проект торгового комплекса оказался на редкость вредным, а Тайге уже впору самому можно было становиться шеф-поваром в ресторане, где он работал, а не только помощником — столько на него успели сгрузить, пользуясь сговорчивым характером. У самого Тецуи было полегче, хотя работа психологом в специальном спортивном колледже — та ещё засада, это сейчас ещё в начале кажется, что легко, а уж потом точно будут подводные камни. Но… справится он даже с самой вредной юной баскетбольнутой звездочкой, после времён Поколения Чудес ничего ведь не страшно.       Тецуя жмурится, лениво чистя зубы и успевая вытирать мокрые после душа волосы. Кажется, что всё это было, как вчера. Кажется, и не изменилось ничего. Дайки с Тайгой всё такие же солнечные разгильдяи, а он сам всё так же думает, что его сложно прочитать. Только Тайга всегда тихо и неловко говорит в трубку: «Простите», — когда с завалом в ресторане не успевает к привычному очень позднему ужину и просит идти спать без него, а Дайки часто берёт часть домашних дел на себя, хотя терпеть не может все эти стирки-готовки-уборки. А Тецуя просто говорит:       — Вы мои.       Просто он собственник, самый собственнический и несмелый в то же время собственник из всей их тройки. Тогда, уже много лет назад, хватило храбрости самому рвануть в Америку вслед за Тайгой и утянуть с собой Дайки, который только делал вид, что никуда он не торопится, подумаешь, Тайга… Тогда Тецу не думал о себе, но его Дайки незаметно для всех других лез на стену и скучал. Тогда его Тайга, встречая их в аэропорту, пробормотал со странной нежной улыбкой почти неслышное и пока непонятное: «Спасибо».       Тецуя тогда сам себе прошептал: «Мои».       Но у них была их общая небольшая съёмная квартира и всегда ужин вместе — просто пары в университете, а потом и подработки всё равно часто заканчивались в одно время. Ещё сначала — несколько надувных матрасов вместо кроватей, потому что первая квартира попалась без особой мебели, но, в целом, и не надо было сразу. А матрасы так потом с собой и перетащили на следующую — так удобно было их сложить один на другой в главной большой комнате и развалиться вечером перед телевизором, с ноутбуком или просто в тишине. Особо это любил Дайки, умудряющийся тут же задремать и даже потихоньку храпеть. Ну, а Тайга совершенно случайно на него что-нибудь ронял, получал сонный пинок в коленку, и тут же начиналась небольшая привычная потасовка. И однажды…       — Не понял, а что это наша Тень сидит в сторонке? Тецу, ты не отвертишься, — воинственно заявил Дайки, запуская в замершего Тецую диванной подушкой. — Тай, лови его, давай его защекочем.       Это был мягкий толчок в спину, чтобы сделать шаг. Ну, вот делает судьба такой иногда, когда уже ждать не может, что её подопечный решится на что-то верное. И Тецуя весело смеется до бессильных хрипов, когда пара десятков юрких мозолистых пальцев щекочут его до умопомрачения и до неосторожной искренности:       — Как хорошо, что мы все втроём вместе. Вот бы было так…       «Всегда» тает во влажном тепле чужого рта, когда Тайга наклоняется к нему и аккуратно, боязливо целует. А у Тецуи, конечно, не хватает никаких сил и желаний его оттолкнуть — как и дёрнуться от горячего и заполошного дыхания Дайки, задернувшего его футболку и прижавшегося губами к его боку.       Тецуя снова думает о холодном-холодном душе, снова плещет на лицо водой. Стоит только подумать о том вечере семь лет назад, как сердце словно делает в груди крошечное сальто, а в паху становится горячо и тяжело. Как семь лет назад, вот же… Семь лет назад у него отключили привычный самоконтроль, но это же было самое верное и лучшее из всего, что можно было представить.       Собственный член уже горячий и тяжёлый, когда Тецуя ныряет ладонью под мокрую ткань шортов — так и натянул их на голое тело после душа, даже толком не вытираясь. Давит большим пальцем на головку, кружит, снова легонько давит, закусывает губу — хочется застонать во весь голос и перебудить своих балбесов. Чтобы всё началось уже здесь, в прохладной ванной, а на коленях потом расцвели синяки. Самоконтроль — да не смешите! К чёрту его, быть бесстыже ненасытным и жадным так приятно.       Тецуя водит ладонью по члену порывисто и сбито, внимательно вглядываясь в собственное взъерошенное и раскрасневшееся отражение, кипучую смесь оголённых эмоций. Всё ещё иногда кажется, что не он это, кто-то чужой, вырванный из тайного уголка его души цепкими ладонями. Даже не верится, что в нём ещё осталась прежняя неловкость, но…       — И не стыдно тебе тут? Развлекаешься в одиночку, пока мы дрыхнем, Тецу.       Тецуя давится стыдливым вдохом и беспомощно оборачивается на скалящегося весело Дайки. Никто из них никогда не закрывает дверь в ванную — да что им скрывать? Но всё равно можно урвать возможность растаять в сладком ощущении стыда, и Тецуя медленно вытаскивает ладонь из шортов и опускает взгляд вниз — как раз на поблёскивающую красную головку, прижатую резинкой шортов к животу.       — Стыдно, — сипит он и жмурится, когда Дайки оказывается за его спиной и обеими ладонями ныряет под шорты. Он мнёт ягодицы, нежно и грубо, царапает кожу кончиками ногтей, и Тецуя, смаргивая внезапную довольную слезу, ерзает и пытается вжаться в него больше и сильнее. Это уже пресловутый рефлекс на ладони Дайки. Горячие большие ладони с длинными грубыми пальцами, которые терпеливо и с капелькой тягучей боли могут растягивать его долго-долго просто потому, что Дайки это нравится. Он часто берёт на себя эту роль — Тайга более нетерпелив и иногда ещё включает режим усиленной заботы и тревоги, который всё равно отключается, когда он входит членом. Что он, что Дайки — они любят заниматься сексом грубо и резко, и Тецуя даже порой не может решить, что заводит его больше — когда кто-то из них вбивает его в кровать, заставляя выпятить зад и вжимая ладонь в затылок, или же когда один имеет так же другого. Или же он сам — ни у кого из них нет чёткой ограниченной роли в постели, но Тецуя знает — он обожает, когда его самого берут. Он обожает быть у его балбесов «нашим Тецу».       Дайки снова крепко впивается пальцами в его ягодицы, уткнувшись носом в волосы на затылке, и Тецуя вдруг не выдерживает:       — Дайки?       — Мм?       — Может, возьмёте меня сразу вдвоём? Ну, войдёте оба и…       — Порвём же, — тихо бормочет Дайки, и Тецуя только усмехается их общему отражению на это беспокойство:       — Ты в меня недавно почти всю ладонь засунул. Мне кажется, моя задница всё выдержит уже.       — И правда, — протянул Дайки, вытаскивая ладони из его шортов и легонько шлёпая ягодицы напоследок. — Только Тайга, как обычно, всё равно перетрясётся сначала за её сохранность. Я иногда даже люблю это его занудство, но и хочется его за него стукнуть. Ты же не хочешь, чтобы я его стукал? Вот и я не хочу, я хочу кофе и трахаться.       Дайки не умеет смущаться, и этот навык, похоже, заразен. Тецуя, потягиваясь перед зеркалом, бегло облизывает нижнюю губу.       — Наверное, я знаю, что можно сделать.       Дайки, тщательно чистя зубы, только показывает их отражениям большой палец вверх.       Да, и он знает. Каждый из них знает о двух остальных то, что не знает больше никто. Маленькие откровенные секреты и тайны, приятные стыдные слабости, что срывают все маски, сметают вопросы, оставляя только голую животную жажду. Тайга сколько угодно может из вредности прятать свою. На самом деле его легко свести с ума, и Тецуя медленным грациозным движением, словно вместо зеркала перед ним толпа зрителей, спускает с себя шорты, когда запирает за вышедшим Дайки дверь. Тот просто любит приятные сюрпризы и не умеет держать себя долго в руках. Тецуя кусает губы и думает о том, что выдержка нужна ему самому — хочется хрипло заскулить во весь голос от того, как же ему уже хорошо.       Ему хорошо уже от мысли, какая у Тайги будет шальная улыбка, когда он увидит. Он не сразу поймёт, не сразу догадается, а потом увидит, захочет прикоснуться, потрогать, надавить… Тайга просто обожает вид его растянутых мышц ануса, обхватывающих поблескивающее влажно смазкой основание анальной пробки. Совсем обычной, силиконовой, такой вызывающе красной. Наконечник у неё упругий, и Тецуя, оттянув одну ягодицу и аккуратно вводя смазанную капающей на кафель смазкой пробку, глухо стонет, когда она упирается точно в простату.       Тецуя умеет себя растягивать сам — потому что это то, что сносит крышу уже у Дайки. У каждого из них свой пунктик, но, наверное, их объединяет главное — то, что они друг другу принадлежат. Каждый из них — «наш». Они никогда не обсуждали это за семь лет, но это же очевидно?       Тецуя неловко натягивает шорты, находит чистую свободную футболку. Так сложно, горячо — возбуждение распирает, пожирает все силы, и Тецуя выходит из ванной на подрагивающих ногах, чувствуя, как при каждом неловком шаге наконечник пробки давит на простату. Хочется просто упасть на пол на колени и крепко сжать ладонью горячий твёрдый член, но у Тецуи есть выдержка, которой его балбесам частенько не хватает.       Тайга сонно зевает, плетётся в ванную ему навстречу. Обычно это в привычке Дайки спать до последнего, но Тайга тот ещё лентяй, словно сытый кот, правда, это знают только они, только стены этой квартиры. Тайга в такие моменты ещё и невнимательный, поэтому Тецуя только смазано целует его в небритую щёку и аккуратно бредёт в кухню, где Дайки, удивительно бодрый, варит кофе в закоптившейся турке и кромсает большими кусками сыр и палку колбасы. Он оборачивается на шаги, кидает быстрый цепкий и чертовски довольный взгляд, и Тецуя тает от собственной беспомощности от одной только его ухмылки.       В такие моменты выдержка всегда говорит ему: «Пока-пока», и собственный разгоряченный мозг проваливается в сторонние шумы, слышит её прощальный смех. В этой квартире его балбесы аккуратно снимают с него серьёзные маски, оставляя сплошную и густую, как туман, откровенность. Всё это, наверное, так странно и неправильно для остальных, но это их чертово настоящее, которое всем им по душе.       На ватных ногах Тецуя бредёт в середину небольшой светлой кухни, останавливается, облизывает солёные губы. Дайки молча выключает плиту и отставляет так и не сварившийся кофе. Этот завтрак — лишь для фарса, для игры, а они тут не в игры играть собрались. У Дайки, скрестившего руки на груди, взгляд сейчас спокойный и давящий, особенный его взгляд, при котором Тецуя всегда чувствует себя нанизанным на булавку мотыльком и умирает за секунду миллиарды раз. А спиной чувствует другой взгляд, проснувшийся и любопытный. Тайга приносит в кухню свежесть лосьона после бритья и бодрит намного лучше недоваренного кофе.       — Так, что задумали? — жадно выпаливает он, и Тецуя, рвано выдыхая воздух через рот, вцепляется ладонями в край футболки и думает о том, что сейчас кончит от одной только этой жадности. В голове шумит-шумит-шумит, как после бокала хорошего крепкого вина, и Тецуя думает о том, что как же хорошо, что он сейчас не видит своё лицо — ему бы было сейчас так стыдно, так приятно и снова так стыдно.       Да, ему и сейчас и приятно и стыдно, когда он утыкается носом шагнувшему к нему Дайки меж ключиц, задыхается его запахом, пытается вжаться всем телом, потереться тяжёлым членом о его бедро. Дайки, подув ему в висок, медленно стягивает с него шорты, так, чтобы было видно, так, чтобы Тайга пробормотал довольное: «Бля», — ведь Дайки задирает и длинную мешковатую футболку и другой ладонью крепко впивается в левую ягодицу. Ладони у него большие, загребущие, он большим пальцем легко дотягивается до выпирающего основания пробки, чуть давит, щекочет растянутые мышцы, и Тецуя только хрипит, ненавидя и обожая его за наглую беззаботность в голосе:       — Что задумали… Ну, сюрприз небольшой. Нравится?       — Очень, — выдыхает коротко Тайга, одним движением оказываясь рядом, тянется через плечо Тецуи вперёд, лениво целует Дайки в улыбающийся рот и запальчиво дышит Тецуе в щёку перед тем, как, обняв его за шею, развернуть его голову к себе и грубо ворваться языком меж его зубов — так, словно душу выпить хочет. Тайга всегда так целуется — как в последний и в первый раз, вкладывая всего себя.       От этого можно только хрипеть и полузадушено скулить — когда Тайга одним движением опускается на колени на пол и кончиком носа ведёт по правой ягодице. А потом уже с невыносимо пошлым звуком, как в самом отвязном порно, лижет пальцы Дайки, аккуратно поцарапывающие ногтями Тецуе левую. Тайга лижет так запальчиво и старательно, что Тецуя готов поклясться — он слышит, как капельки слюны срываются на пол. А потом Тайга лижет его — завладевает его обеими поджатыми и подрагивающими ягодицами, уверенно и резко раздвигает, так, что внутри мышцы, кажется, трещат, и злосчастная пробка сейчас просто выскользнет, но Тайга не даёт. Лижет-лижет-лижет, дразнит кончиком языка, и Тецуя беспомощно вцепляется пальцами в плечи Дайки, невесомо скользящего самыми кончиками пальцев по его спине. Взгляд у него нежный, довольный, самую капельку растерянный — о чём он думает? В собственной голове Тецуя ощущает только мягкую пустоту.       — Тай, может, в спальню? — бормочет он, и Тайга с тихим смешком легко прикусывает Тецуе кожу на правой ягодице.       — Изверг, у меня уже стоит.       — Да ладно, у меня тоже, а Тецу сейчас тут растянется прямо на полу. Пусть он растянется на кровати?       Голоса у обоих хриплые, довольные и весёлые, и Тецую тянет в разные стороны. Хочется поцеловать каждого из них, попробовать каждую улыбку на вкус, вобрать в себя обожаемый смех и просто раствориться в истерике собственных нервных окончаний, потому что сейчас он как одна искрящая эмоция. И Дайки прав — сил у него нет, у него колени дрожат, и хочется свалиться на пол и растянуться у их ног, поцеловать Тайге тонкий шрам на колене и царапнуть кончиками зубов вечный солёный загар Дайки.       Тайга подхватывает его на руки, и Тецуя снова напрягает мышцы, поджимает ягодицы — вот же чёртова скользкая пробка.       — Сейчас будет кайф, принцесса, — бормочет Дайки, бегло целуя его в плечо, и Тецуя думает только одно: «Обожаю».       Да, сейчас будет кайф, и Тецуя его жаждет, не хочет больше ждать ни одной секунды. Да, он как чертова принцесса, которую Тайга аккуратно опускает на кровать и замирает в нервном ожидании, чуть подаваясь назад — Дайки лениво целует его шею, плечи, мнёт ладонью большой тёмный член. Тецуя наблюдает за ними, и злится, и обожает в один момент. Всё как в замедленной съёмке, словно и здесь, в их светлой спальне, и где-то далеко. Нет сил до них дотянуться, и Тецуя обиженно кусает нижнюю губу, чувствуя приятную шальную злость. А потом переворачивается на живот, прогибается, выпячивает зад и медленно заводит руку назад. Он знает, что они смотрят. Он знает, что они хотят увидеть, как пробка выскользнет из его растянутого ануса, как по коже поползёт тяжёлыми каплями разогревшаяся смазка — он столько в себя её залил, она вязкой тяжестью перекатывается внутри.       Они смотрят — он чувствует их взгляды и дышит в ритме их рваного дыхания. Они долго не выдерживают — стоит только вытянуть пробку и вцепиться пальцами в ягодицы, растягивая-показывая-хвастаясь, как в анус ныряют длинные грубые пальцы и тянут мышцы на манер ножниц резко и торопливо. Тайга — это его пальцы, его нетерпение и хриплое: «Бля, Тецу».       Дышать тяжело, в комнате словно вакуум вместо воздуха, и Тецуя неловко поворачивается, утыкаясь взглядом в Дайки, размеренно надрачивающего себе член и слизывающего с губ капли пота. Жарко. Это всё лето, это всё Дайки с Тайгой, такие чёртовы печки. Тецуе жарко так, словно у липнувшего к нему душного летнего воздуха ладони его балбесов, и от каждой из них на коже горячее клеймо.       Тайга растягивает его, от души льёт смазку, и Тецуя беспомощно скулит, уткнувшись лбом в сбившуюся простынь. Внутри задницы мокро и горячо — такое сумасшедшее чувство, что хочется потерять последнюю выдержку и вильнуть бёдрами в духе такой шлюшной принцессы, чтобы наконец-то его отымели так, как хочется. Сказать не выходит, в горле что пригоршня песка, вместо слов — горячие хрипы.       Шум, шорох — Тайга садится на кровать, елозит по простыни, опускается, но немного упирается спиной в стену и приподнимается на локтях. Он ничего не говорит, но взгляд у него тёмный, рассеянный, и Тецуя, нащупав отрытый тюбик, щедро выливает смазку себе на ладонь и снова заводит её назад, толкаясь пальцами меж растянутых мышц. И смотрит во все глаза, как Тайга насаживается ртом, горлом на член почти севшего ему на грудь Дайки. Тот упирается коленями в простынь у его плеч, и Тецуя видит, как подрагивают мышцы под кожей. Красиво. Так жизнь кипит, бурлит, затягивает. Он затянут в этот водоворот их жизней.       Для них он — «наш».       Тайга сосет влажно и пошло, опять эти смущающие хлюпающие звуки. Когда Дайки отстраняется, с его члена тянется ниточка слюны, и Тецуя хрипло стонет от этого зрелища. Тайга же откидывает голову назад, облизывает губы, а Дайки, чуть поерзав, поднимается с кровати и, нависнув на Тецуей, легко шлёпает ладонью его по бедру, а потом надавливает на запястье, вынуждая насадиться на собственные же пальцы. Мышцы в руке тут же тянет тягучей приятной болью.       — Готов? — тихо спрашивает Дайки целуя его в локоть, и Тецуя слабо кивает. Ощущает себя тряпичной куклой, когда Дайки, подхватывая его под руки, помогает ему сесть Тайге на бёдра. Он давит аккуратно на плечи, когда член Тайги, придерживаемый его ладонью, утыкается в анус, и Тецуя опускается на него мягко и плавно.       Член Тайги длинный, утыкается горячей головкой в самое нутро, тревожит простату, и Тецуя захлёбывается стоном, когда горячие ладони повторяющего его имя Тайги вцепляются в его бедра, давят так сильно, словно он хочет достать членом ему до рёбер. Но он не даёт привыкнуть — резко тянет вверх, почти выходит, а потом снова давит, насаживает на себя, и Тецую швыряет в болезненное острое удовольствие и топит в нежности, когда Дайки усаживается на бедра Тайги за его спиной и, приобняв, массирует ладонями его соски и целует загривок. Он давит собой, вжимается, и Тецуя медленно опускается на Тайгу, липнет кожей к коже и утыкается лбом в плечо. И стонет на одной острой ноте, когда его ягодицы уже в который раз за этот час мнут горячие ладони.       Дайки не спешит — он сначала протискивает палец, потом второй, двигает, растягивает и глухой стон Тайги вибрацией переходит из его грудной клетки в Тецую, оседает горячей тяжестью на коже и под кожей, и от этого очень хорошо. А потом Дайки входит сам. Член у него немного толще, поэтому стоны Тайги и Тецуи срываются в общий скулёж, и Тецуя готов почти отключиться, но ладонь Тайги в волосах держит кончики вязких мыслей.       Горячо, влажно и горячо. В растянутой заднице, на коже, на плече Тайги, с которого Тецуя слизывает собственные брызнувшие слёзы и бездумно подаётся назад. Горячо, влажно, больно — так, как хотелось, потому что когда Дайки начинает двигаться, а Тайга начинает тяжело подмахивать бёдрами, стараясь поймать его ленивый ритм — это лучше всего.       Они просто повторяют тихое-тихое: «наш». Почти в унисон. Тецуя же просто сглатывает горячие слёзы и часто дышит Тайге в плечо. Тецуе просто очень хорошо, как бы банально это ни звучало, но посреди приятной пустоты в голове такая мысль — уже хоть что-то.       Тайга и Дайки кончают быстро с единым хриплым стоном, и Тецуе снова влажно и горячо. Он липнет к своей же сперме, к твёрдому животу гладящего его по волосам Тайги своим, устало шипит, когда Дайки аккуратно вытаскивает член и смазывает пальцами потёкшую смешавшуюся сперму.       — Тецу, ты даже не представляешь, как шикарно сейчас выглядит твоя задница.       — Представляю, как бы она меня материла, если б умела разговаривать, — устало роняет Тецуя и позволяет Тайге снять его со своего обмякшего члена — сам он сейчас даже на сантиметр не сдвинется. А Тайга — как обычно, сразу начинает беспокойно ворчать:       — Я могу за неё поматерить, потому что чем ты думал…       — Задницей и думал, — довольно заявляет Дайки и тоже падает на кровать, притискиваясь к Тайге и пытаясь через него обнять и распластавшегося Тецую, совсем не обращая внимание на возмущённое хором: «Жарко!». Они всё равно продолжают лежать так, вжавшись бок в бок, и Тецуя, заставив каждую мышцу в теле возмущённо взвыть, аккуратно переползает и растягивается на Тайге и Дайки сразу. Они липкие от пота, твёрдые, жёсткие, но…       — Вы мои, — сонно выдыхает он, и они одинаково тянутся своими загребущими ладонями к его волосам, путаются в прядях, встречаются кончиками пальцев.       Его балбесы оба зовут его «наш Тецу».