Из жизни Моав Ехидны

Маленькая Моав влюблена в песни Лиорена Барда и совсем не верит величию Серой Земли. Моав думает, что если бы выбирала, когда родиться, то родилась бы раньше, когда по улицам ходили нищие музыканты-не-колдуны, а Рай лежал за рекой, у порога каждого дома. Но Моав никогда об этом не говорит, воздаёт неумелые хвальбы Лэнгу и архидемонам его. Родители Моав тоже верили в Рай, и в Реку, но где они теперь? Из Серой Земли дорога сейчас одна — в ад, к чудовищным не-божествам. Река у порогов иссохла и больше нет Человека, способного её пересечь. А раз так — лучше поздно в жадную зубастую пасть, чем раньше. Моав любит жизнь, даже с металлическим солёным привкусом. Она вырастет, выживет, её не разгадают. Но, Боги истинные, как же Моав всех в этой стране ненавидит, сколько яда копится во рту! И не плюнуть им — только бессильно травится самой. Моав Ехидна, умница-Моав с острым язычком. Не полезет за словом в карман, кто её обидит — не осыплется пеплом, но опозорится до конца дней. Моав не боец, Моав зелейщик и метаморф, потому что воевать — не женское дело (а ещё опасное, и кому это, скажите, надо — умирать за страну, умирать за что-то вообще, кроме себя?). К выпуску из гимназия Моав по прежнему любит жизнь и умеет выкачивать из неё лучшее. Неспешная карьера, беззаботные глупые интриги с собратьями по плащу и птичками повыше (людьми так легко вертеть, в самом деле, Моав даже скучно) и несчастный полубезумный учитель, страдающий лекантропией. Моав, хоть и выпустилась уже, до голубого плаща бегает у него в ассистентках, помогает в опытах, а он всё равно умирает в свои жалкие сорок, и в этом нет справедливости, но где она есть, милая девочка? У учителя не семьи, не друзей, Моав одна приходит к нему на похороны. В те же сорок Моав знает, что от жизни ей нужно тёплое местечко и кроваво-красный плащик, дающий в родной стране не всё, но близко к этому. Серый и кресло в Совете — Ктулху в пасть: лишние проблемы, заботы, политика, демоны, фу гадость, пусть горбатится кто поглупей и пофанатичней. Плащик Моав так и не получает. Уверенной, юркой змейкой доползает до оранжевого, но тут все карты путает война. Которая по счёту, в общем-то, Серая Земля воюет так часто, что если враг не вырезает половину Совета — почти мирное время. В этот раз Моав выпадает честь разыграть из себя особу королевских кровей, с лебединой шейкой и истеричным голоском, которую чего ради только не прирезали, интересно? Дипломатические пляски в разорённой стране — кто им верит? Но Моав — существо кроткое, подневольное (особенно рядом с повелительницей Руахой), Моав не спорит. Принцесса, так принцесса, что не принц-то, честно слово? Поженили бы на повелительнице Асмодее, на одно ведро слёз меньше б было. А то сейчас повелитель Йоганц на эту царственную особу так смотрит, что ясно две вещи — в Серой Земле красавицы перевелись на сношение с демонами; когда молодую жену отдавать придётся, повелитель Йоганц кончено отдаст, но неясно с насколько глубокой травмой для себя. А моральные терзания серых плащей — это плохо, это приводит к физическим истязаниям их подчинённых. В самом деле, повелитель занимается поеданием ежей — пару лет сласти с пригорчью будущего, а потом — крах всех любовных замков в жадных пастях. Ой, не стоит оно того, не стоит. Моав никогда не влюблялась так, чтоб тянуло под венец. Невинные романы, в которых больше плотского, чем личного, да нежные детские чувства к Лиорену Барду — вот и всё на её счету. Чужие сердца Моав больше интересовали в плане того, в каком виде их бросить в зелье, а не как разбить или забрать себе. Похищение из башни (о, какая романтика, настоящая сказка) Моав воспринимает настолько спокойно, насколько фаталист — смертный приговор. Пока их с принцессой не различили, Моав ещё трепыхается, но предчувствует, что всё, конец, бабочка-ехидна, паутинка плотная и в Серую Землю уже не полететь. Не то чтобы так хотелось, не то чтобы было уж очень грустно, но всё-таки там — дом, единственный, который есть. И что-то колется противно в горле. Неужели, когда Лиорен снова навестит столицу, остановится в самом захудалом трактире и будет петь завораживающе-прекрасно, неужели в этом трактире не будет Моав? И никто не снесёт цветы к статуе учителя? А в небольшой уютный домик с просторным подвалом (для опытов) заселят нового жильца? Моав странно думать об этом, но ещё странней для неё было бы плакать или злиться. Моав, как страдающий жаждой, пьёт из реки жизни всё, что только она может дать; и Моав не будет собой, если не попытается припасть к свежей вкусной воде из бурного, пробитого другим миром, потока (даже если суждено захлебнуться). На пятки наступает палач, Моав флиртует с настоящим рыцарем. Вот тебе сказка, девочка, самое время в твои шестьдесят. Есть злая колдунья, есть храбрый воин… Принцесса тоже есть, но кого она волнует? Живая вода утекает из сложенных ковшом рук, за спиной волчьей дыханье. Нет, не бойся, ещё не сейчас, но в целом осталось немного. Моав одуряюще страшно, но нет-нет, никто по прежнему не разгадает, не заметит. Моав — последний солдат на выжженном поле. Скоро придут, добьют, но всё что-то медлят. Война, битвы — не женское дело, но, коль выбора нет, женщина посрамит мужчину в бою. Потому что у мужчин жажда славы, крови и прочая ерунда, а у женщины — вечно желание защитить во главе парада. Моав ни разу не сильная, но чтобы спастись — пожалуй, сделает всё и немного сверху. Синие строгие глаза пленяют, но Моав не верит и им. Хотя, допускает, ещё может поверить. У неё много планов: получение свободы, новая религия без всякой зубастой гадости и настоящая первая любовь, потому что, в самом деле, почему не сказка, почему не в шестьдесят? Самое важное — что лучше, нужнее: Река у порога или другой мир с милым седеющим рыцарем?