Летние зарисовки

      Клевер клонит свои тяжелые лиловые головки, а легкие белые так и стоят и покачиваются на летнем ветру, как легкие белые облачка. Если выдернуть из клевера узкий цветочек и прикусить, он на вкус сладкий, точно нектар.       -…самый вкусный – это все же лиловый, в нем и что есть побольше. Вот так сжуешь головки две или три – и к обеду заедок не надо.       - А ты никак конь, - царь усмехается, покручивая в руке лиловый цветок, - скакун вороной, что клевером питаешься?       - А чем не конь? – Федька встряхивает кудрями, что гривой. – Али плохо скачу?       Иван ухмыляется еще шире, оглядывая расположившуюся в отдалении, но все же окружающую место царского привала свиту. Одними губами отвечает:       - Ночью докажешь.       И все-таки отщипывает от клевера сладкий цветочек.       Листья деревьев, просвеченные солнцем, прозрачные, как будто самоцветные камни. Береза, осина, ольха… Листья липы, трепещущие от ветерка высоко в небе, серебрятся, как будто рябь на воде, когда ветер быстро гонит ее и гонит по ней серебристые блики. И только листья клёна – как были, все темные, сомкнутые плотно и неподвижно. Но все же березы – они краше всех! Золотисто-зеленые, прозрачные, просвеченные золотым ярким солнцем насквозь – ну в точности самоцветы, точь-в-точь хризолиты на голубом льняном небе…       - Намекаешь, Федька?       - С чего б, государь? Любуюсь.       И все-таки на исходе ночи Федька получит перстень с зеленым египетским самоцветом.       Черная кошка сладко дремлет в теньке под деревьями. Расслабленно уложив задние лапы, вытянув и скрестив передние, крепко прижмурив глаза… даже и в теньке нынче жарко, солнечные пятна лежат, перемежаясь с густою тенью, и густо-черная, местами, где просвечивает ее солнце, даже в глянцевую коричневу, кошачья шубка наверняка окажется горячей на ощупь. Кошка, не открывая глаз, чуть приподнимает голову, поводит одним ухом, почуяв людские шаги, и, опуская голову, засыпает обратно.       - Эх, вот так бы тоже привалиться в тенечке… - Федька гибким, кошачьим движением поводит плечами, потягивается всем телом, затянутым в черный шелк.       Государь хмуро зыркает на него, и Федор, помедливший было, скорой ускоряет шаг, пока царь не схватил его за руку и не дернул за собой, всей опричнине на посмешище.       И все-таки работа - прежде всего.       В царской опочивальне пахнет мятой. Продолговатые листочки мяты, бледно-зеленые, еще светлее с испода, ворсистые, точно бархат, и нежно опушены серебром. Веточки мяты плавают в широкой ордынской пиале, а иные, не вмещаясь, свешиваются с краев. В опочивальне прохладный полумрак от завешенных окон, и запах от влажных листьев одновременно прохладный и с тонкою, чуть уловимою, сладостью.       Иван водит веточкой мяты по Федоровым губам, и Федор, улыбаясь, лукаво прикусывает серебристо-зеленый листок. Сероглазый… от Федора пахнет летним солнцем и мятой.       И все-таки… Иван точно знает, и никто его не переубедит: это чудо.