Everything will be alright

Держись, ещё совсем немного. Саймон повторяет это себе, проходясь по пропахнувшему гнилью и ржавчиной Иерихону. Смотря в безучастные лица «свободных», вслушиваясь в размеренный, доводящий до исступления стук мячика Норт о железные внутренности корабля. Он не знает, чего ждать, не знает, почему нужно держаться. Не знает, но чувствует, если шевелящееся где-то внутри, рядом с тириумным насосом нечто можно назвать чувством. Чувствует, что нужно держаться. И всё будет хорошо. В это Саймон верит, смотря в глаза Маркуса, где от разноцветных радужек всполохами отражается свет фонаря. Он не знает, что в голове у новенького, не думает, что из его идей может что-то получиться. Не знает, не думает, но верит, что всё будет хорошо. Борись, ещё совсем немного. Саймон знает это, унося за спиной в рюкзаке голубую кровь. Чувствуя ободряющее похлопывание по плечу и улыбку Маркуса, полную надежд и стремлений, недоступных, неведомых никому из них до его прихода. В этот момент Саймон понимает, что готов идти за ним на верную смерть, готов продолжать бороться, вооружившись одним лишь желанием вновь увидеть эту улыбку. Держись, ещё совсем немного. Слышит он, когда, взваливая на собственные плечи, Маркус тащит на крышу его повреждённое тело. Они сделали это, их услышат, осталось совсем немного — добраться до крыши и сбежать. Сбежать, вот только уже без него. Это Саймон знает, знает уже с того момента, как по стене студии разбрызгивается тириум, и становится невозможно идти. А ещё он знает, что Маркус не пристрелит его, что бы ни говорила Норт, что бы ни говорил он сам. «Держись, ещё совсем немного» Шёпот Маркуса глухим эхом отдаётся в ушах, в голове, отражаясь от стен вентиляции, смешивается с тяжелым искусственным дыханием. Саймон ждёт. Он не знает, сможет ли убить, когда его найдут, но знает, что сможет покончить со всем раз и навсегда, когда его найдут. Он готов… Борись, осталось совсем немного. Объятия Маркуса крепкие, пропитанные возрождённой надеждой, ещё более тёплые от затерявшихся в складках одежды остатков отчаяния и боли потерь. Саймон чувствует это, прижимаясь щекой к плечу, чувствует, когда вновь и вновь цепляется кончиками пальцев за скользкую ткань куртки. Он боролся, зная — ещё совсем немного. И всё будет хорошо. Будет, обязательно. Повторяет себе Саймон, прекрасно понимая обращённый на Маркуса взгляд Норт. Саймон повторяет себе это, когда кулаки сжимаются до иллюзии боли в механических креплениях, когда Маркус берет Норт за руку, Саймон повторяет себе это. Держись, говорит себе Саймон, когда проще собственноручно вырвать из пластикового тела все биокомпоненты или снова стать обычной машиной, лишь бы не чувствовать больше. Ещё совсем немного. Борись! Слышит он истошный крик Маркуса, когда мимо виска со смертоносным свистом проносятся пули. Держись, когда цель так далеко, что ослепляет собственным пламенем, но не даёт коснуться рукой. Борись, если дерзнул восстать против всего мира, идя за блеском в разноцветных глазах и улыбкой, в которой надежды и рвения хватит на целую армию. Молись, если знаешь, что эту ночь тебе все равно не пережить. Ещё совсем немного. Саймон вдыхает полной грудью морозный, отдающий пеплом и порохом воздух. Не потому что ему это нужно, а потому что он этого хочет. Потому что сейчас, под прицелом десятка оружий, без надежды на спасение, спина к спине со своим народом, он впервые чувствует себя действительно свободным. Саймон ощущает, как падающий снег холодит кожу. Ощущает не потому что запрограммирован ощущать, а потому что хочет этого. И будь у него выбор изменить всё, он изменил бы только одно. Он успел бы коснуться руки Маркуса, открывая, доверяя ему всего себя — целиком и без остатка. По коже пробегает электронный импульс, когда в оглушающей тишине падающего снега Саймон слышит его голос. Тихий, спокойный перед искусственным дыханием смерти, но всё такой же полный надежды, несломленный, непокорённый. Наверное, это люди называют мурашками. И в этот момент все внутри — душа или её испорченный суррогат — рвётся навстречу этому голосу, сквозь пелену снега, ужасы борьбы и боль разбитого… сердца. Пой, ещё совсем немного. Саймон поёт. В унисон десяткам своих братьев, в унисон Маркусу. Когда не остаётся ничего, остаются они и разносящиеся по вдруг затихшему миру их голоса. Саймон чувствует себя свободным, живым и счастливым. Он дошёл до самого конца, против всего мира, ведомый таящейся в любимой улыбке надеждой. И ни о чем не жалеет. Он вслушивается в мягкий, приглушенный снегопадом голос Маркуса, когда последние, чуть подрагивающие на губах ноты, срывает автоматная очередь. Саймон закрывает глаза, зная… Всё будет хорошо.