Благая весть

Ванитас ненавидит это, но кто, кроме него. Ему приходится спускаться туда, к самому пеклу, где, скованный, сидит ужасный демон. Он сам его туда посадил, сам победил и сам вынужден любить. Ванитас ненавидит это, потому что камни под ногами холодные, а крылья шуршат, создавая лишний шум. Ему не нравится, что Ной знает, когда он приходит, потому старается сделать все тихо, подойти со спины, пока его не видно. Лишь бы не смотреть ему в глаза. Ванитас становится у самой решетки камеры и смотрит в смуглую спину. — Тебе не нужно прятаться, я и так узнаю, — Ной говорит сипло, его голос стал тише от долгого молчания. — Я всегда узнаю тебя. Сотни, десятки сотен лет я был здесь и выучил все: шелест крыльев птиц над землей, стук капель дождя. Они и сейчас в моей голове, неутихающие. Я слышу сам мир, день за днём, день за днем, и не могу закрыть уши. И голоса. Сотни тысяч голосов, и все кричат, все требуют, но твой, — он разворачивается резко, что заставляет Ванитаса отпрянуть от прутьев решетки. — Твой я узнаю всегда. Я слышу его каждый день, как ты зовешь меня и жаждешь. Среди всего ангельского хора я узнаю тебя. Ну же, обними мои протянутые ладони и скажи. — Я пришел, — Ванитас говорит робко, утыкаясь щекой в протянутую ладонь. — Моя самый любимый голос, — Ной скалится, и от его оскала идут мурашки по телу. — Ты всегда приходишь ко мне. В итоге приходишь. Как и тогда. — Тогда прошло, сейчас все другое, — Ванитас отходит, чтобы чувствовать себя хоть немного более защищённым. Он ненавидит приходить к Ною, но не может не. Он дал слово. — Я знаю, что ты хотел сбежать, — голос обретает силу, словно его владелец вспомнил, как говорить. — Ты уже сбегал, сотни раз сбегал, и что теперь? — Я бы сбежал в сто первый, — Ванитас садится прямо на холодный пол, у самых прутьев. Спиной к своему врагу. Ему некуда бежать. — О нет, я бы не позволил тебе, — Ной проводит кончиками пальцев по оголенным плечам ангела, — я бы вернул, ибо ты носишь с собой то, что принадлежит мне, и только мне. Ты же помнишь? Оно вернется ко мне вместе с благой вестью. — У нас договор, — голос Ванитаса дрожит, — когда отгремит вторая благая весть, я верну. Я обещал. — Ты умный, — Ной подползает ближе к решетке, и теперь в неярком свете не только его руки. Ванитас ненавидит, когда он так делает. Ноя хочется не видеть и забыть, бросить тут и уйти. Он расправляет крылья, потому что знает, чего от него хотят. Всего однажды Ванитас обернулся, и увидел взгляд, полный черного желания, жажды обладать, рвать зубами и любить. Ванитас это ненавидит. Ной проводит рукой по белым перьям, слегка касаясь. Он похож на довольного кота, наконец поймавшего добычу. Ной пропускает перья между пальцев, наслаждаясь их мягкостью. Все же однажды это вернется к нему. Он скучает по чувству, когда мягкое светлое выбившееся перо щекочет шею, а внезапный порыв сильного ветра заставляет прижать крылья ближе к телу. Ной проводит щекой по сгибу крыла и довольно выдыхает. Это его. — Я люблю тебя, — Ванитас подает голос, уткнувшись лбом в согнутые колени. — Я не верю тебе. Мне хватило одного раза, — Ноево дыхание опаляет открытую шею. — Повернись ко мне. Ванитас разворачивается всем телом, и Ной берет его лицо в ладони. Они горячие. — Знаешь, что я сделаю после, когда отгремит хор серафимов, а моё станет моим? Я войду в каждый дом, я принесу с собой весть, что ты повержен, я буду в каждой голове и сердце петь псалмы, пока они не поверят, что я вернулся, — Ной скалится и Ванитас невольно дергается, чтобы отпрянуть, но Ной его держит. — Но сначала, — он проводит по щеке Ванитаса, царапая кожу, — сначала я верну своё. — Ты пройдешься по домам, мрачный и грозный, зайдешь за каждую дверь. Ты дашь святым новые лица, без глаз и любви, а дети будут плакать, лишь заметив твой силуэт. Ты затаишься в темном углу, в любой щели и полоске темноты, ты будешь ждать, пока кто-то, достаточно смелый и глупый, не выйдет из дома, чтобы стать твоей добычей. На десятки голосов ты будешь петь им о любви и когда они согласятся — поглотишь. Ты будешь... — Мы оба знаем, что это был не я, — Ной не дает договорить. — Но я буду любить тебя, как Иисус любил Магдалину, — у Ноя тёплые руки. — И ты первый склонишься передо мной. Первый придешь за мной, прельщённый моей любовью. В моей армии ты станешь по правую руку, а я поведу всех к свету. — Я не хочу. Не так. — Ты просил о любви и я дал её тебе. Всю, что у меня была, без остатка, — Ной зло щурится, а голос опускается почти до рыка, — я отдал тебе. Поверженный, ты пришел ко мне. Это ты скулил в моих ногах, молящий об обожании и помощи. Это ты все начал, ведь тебе было мало, мало всего. Когда Он отдал тебе власть, что ты сделал? Заставил себя ненавидеть и тогда пришла благая весть. И ты просил меня, умолял, чтобы из всеми презираемого стать всеми любимым. Я сделал это, я поверил твоим словам любви и посмотри, что со мной. Только твоя вина. Когда Он хотел убить тебя, я заступился, я говорил, что ты станешь другим. Но вот, ты опять говоришь, что любишь, но это не изменит моего решения. — Но сейчас Он не знает о нашем договоре. — И это хорошо. Сотни лет я ждал, когда небо обагрится золотом, а райская песнь вольётся в уши каждому, даже тем, кто не желает слышать. И я стану блажен и свят. Я видел своих братьев и сестер, и они разочаровали. Они погрязли в мелочах, в каждодневных пороках, но когда… Когда придёт благая весть, — голос Ноя дрожит от сладостного предвкушения, — когда небо разразится горном на тысячи голосов, а мой — самый громкий среди них, я возвещу о своем возрождении и тогда. Тогда ни ты, ни кто угодно из твоих, меня не остановит. Ведь когда придет благая весть я заберу... — То, что всегда было твоим, и лишь теперь — моё. — Именно, — Ной пропускает темные пряди волос между пальцев, любуясь. — Я не буду говорить, не буду петь и плясать, я просто возьму свое, и это будет первым из моих деяний. Я наконец стану собой. А что до тебя… Тебе идет белый, но лишь пока. Твое место здесь, где сейчас я. — Она придет сегодня. Благая весть, — Ванитас сглатывает, а голубые глаза смотрят с отчаянием. — Пожалуйста, Ной. — Открывай. Я хочу слышать песнь. — Я люблю тебя, — Взгляд Ванитаса чистый и открытый. Он говорит на грани слышимости, отчаянный. Ной тянет его за подбородок, непозволительно близкий, шепчет прямо в губы: — Спой мне о любви ещё хоть сотни раз, и я не поверю ни одному твоему слову. — Пожалуйста, Ной, я не хочу, — глаза Ванитаса полны слез, но Ною нравится. Он бы сравнил каждую слезинку с алмазом, что падает ему прямо в руки. — Демоны чтят договор, а мы не договаривались о продлении срока, — Ной держит его лицо в ладонях и смотрит прямо в глаза. Он щурится хищно, предвкушая. — Это будет не больно, уж я знаю. — Но я не.. — Ной прикладывает палец к губам Ванитаса, не давая тому договорить. — Я добр. Намного добрее тебя. Ванитас отходит от решетки. Он пытался, он хотел отсрочить, но время пришло. Демоны должны чтить сделки. Ной добр, но не дважды. Ной внимал райским горнам, выдирая его нимб. Пришла благая весть.