***
— Эээ… Сью, а им, то есть Сэмми не опасно там так долго находиться? — взволнованно спросил Джек, в очередной раз повернувшись вокруг своей оси в попытке попасть в рукав пальто. — Боишься, что они поубивают друг друга? — спросила уже одетая Кэмпбелл, подхватывая злополучную одежду сзади и помогая парню втиснуть руку, куда надо. — Я боюсь, как бы не вышло так же, как в прошлый раз, — пробубнил Файн, торопливо расправляясь с тугими пуговицами. — А то, ты ведь знаешь, Норман внешне не тянет на человека, умеющего хорошо драться, в отличие от Лоуренса, но он штучка с секретом. Тот «прошлый раз» тому наглядное подтверждение. — Ой, ладно тебе, Джек, ты как квочка, — чуть усмехнулась Сьюзи, коротко целуя парня в щёку и накидывая ему на шею шарф. — Подрались так подрались. Для Сэмми это и вовсе привычное дело. Они сами разберутся, а нам с тобой пора. Мы планировали поход в этот ресторанчик уже… А сколько мы его планировали, кстати? Недели две, три… Ах да, мы ведь его и отложили в связи с тем инцидентом. — Девушка сделал уверенный шаг вперёд, открывая дверь на улицу. — Да, пора бы, а то опоздаем, — хмыкнул Джек, затягивая шарф потуже и нагоняя Сью уже в дверях. — И всё же, Сьюзи, я тебе поражаюсь! Неужели ты совсем за него не волнуешься? — Конечно, волнуюсь, глупый! Потому-то я сама лично и взялась песочить Нормана по этому поводу. — А он к тебе обращался за советом? — оторопел парень. — Конечно. Ещё до той их драки, надо сказать. В конце концов, кто, как ни ближайшая подруга парня, может помочь наладить с ним отношения? — чуть улыбнулась Кэмпбелл, ныряя Джеку под руку. — Или лучший друг девушки поможет наладить отношения с ней. Особенно если этот друг — Сэмми, — улыбнулся в ответ Файн, обнимая Сью.Часть 1
11 июля 2018 г. в 03:00
Для студии звукозаписи выдался хороший день, если говорить о продуктивности. На протяжении всех рабочих часов дело там кипело вовсю, так что к вечеру был озвучен не только эпизод, который выйдет в эфир завтрашним утром, но и тот, что пойдёт после него. Не сказать, чтобы у студии когда-либо были просрочки с выпуском серий, но и график перевыполняли редко. Так что сегодня директор в кой-то веке был доволен работой сотрудников.
— Поверить не могу, Джоуи сегодня даже не ворчал, — усмехнулся Джек, шествуя по коридору рядом со Сьюзи и покручивая ключи на пальце.
— Должен же он быть хоть когда-нибудь доволен, — хмыкнула в ответ девушка, — к тому же… О, Сэмми! — прервалась Кэмпбелл, увидев музыкального директора, закрывавшего кабинет.
— Сьюзи, Джек, — отозвался на приветствие Сэмми, уже подходя к друзьям. — Вы всё-таки собрались заскочить в то местечко после работы? — Он едва заметно ухмыльнулся и чуть прищурил глаза.
— Да, — без особого энтузиазма кивнул Файн: ему не нравилось подобное поведение друга, длившееся последние пару недель.
Сэмми всё время, ещё с тех пор, как Джек со Сьюзи сошлись не без его же помощи, подкалывал парочку на разные темы, отпускал всякие двусмысленные шуточки и не лишённые язвительности комментарии. Это было совершенно беззлобно, без злого умысла — своеобразное проявление заинтересованности в делах друзей. Очень в стиле Сэмми. Так что ни Кэмпбелл, ни Файн на такое не обижались, а даже радовались, когда им представлялась возможность вступить с общим другом в словесную перепалку. Для их троицы это обыденное общение. Но в последнее время Лоуренс как-то поутих. Даже померк, если можно так выразиться. Самое яркое, что от него перепадало, — лёгкая улыбка и чуть загоравшиеся при новостях об очередном свидании этой парочки глаза. И короткие незатейливые фразы. Было видно, что Сэмми искренне радовался за друзей, но как будто не имел «ресурсов», чтобы проявить это привычным образом.
И такое поведение наблюдалось во всех сферах жизни. И Джека, и Сьюзи это беспокоило. Они даже отложили одно из запланированных свиданий, чтобы провести вечер с другом. Помочь развеяться, так сказать. Ведь идиоту было понятно, что у того что-то случилось. Нечто серьёзное. Они втроём были знакомы долгие годы, и Файн с Кэмпбелл за всё это время видели Сэмми в похожем состоянии от силы раз пять, ни в один из которых оно не длилось неделями. Для такого поведения должны были возникнуть серьёзные причины. Намного серьёзней, чем случившаяся те самые две недели назад драка с Норманом. Только рассказывать про эту самую причину Лоуренс никак не хотел. Так что поводов беспокоиться за друга у Сьюзи с Джеком было предостаточно.
— Эй, Лоуренс, — негромкое обращение, донёсшееся откуда-то из-за спины Сэмми, заставило всю троицу дрогнуть. — Не пройдёшь со мной? Есть разговор… — дождавшись, пока Сэмми повернётся, и не приветствуя остальных, спросил будто появившийся из неоткуда киномеханик, кивая в сторону своего временного офиса.
«Лёгок на помине», — мелькнуло в голове у Джека. Он покосился на своего друга, резко помрачневшего и стоявшего теперь, казалось, в каком-то замешательстве. Да уж, отношения с той драки у этих двоих явно не пошли на лад.
— Я сейчас занят, — глухо отрезал Лоуренс, недобро сверкнув глазами на Полка. — Я должен идти сейчас вместе с Джеком и Сьюзи. Не хочу заставлять их ждать, так что давай в другой раз, если это надолго.
— Сэмми, — подала голос Сьюзи в каком-то примирительном тоне. — Если у вас. — Она стрельнула глазами в Нормана. — Есть какой-то… Личный разговор, мы с Джеком можем уйти и одни. — Она выжидающе взглянула на хмурящегося парня, который немного погодя рассеянно кивнул. — В конце концов, мы планировали поход в ресторан вдвоём, так что ты в любом случае пройдёшь с нами только до выхода. — На секунду в воздухе повисла тишина. — Ну так что, Сэмми? Я думаю, нам уже идти, да? — осторожно нарушила молчание девушка.
— Хорошо, — устало вздохнул Сэмми. — Тогда до завтра. — Он чуть кивнул друзьям на прощание, даже не силясь давить из себя улыбку, и, с явным раздражением и даже злостью оглядев всё ещё молчаливо стоящего рядом киномеханика, проследовал за ним к кабинету.
У Лоуренса в студии была репутация редкостного хама, грубияна и вообще последней скотины, и абсолютно каждый — а особенно уборщик Уолли — знал, что у него не стоит путаться под ногами. Это было своего рода негласным правилом, если можно так сказать. Плевать на этот постулат могли себе позволить только Джоуи Дрю, директор студии, от чьей «доброй воли» зависела зарплата всех сотрудников, и ближайшие друзья Сэмми — Сьюзи Кэмпбелл и Джек Файн. Правда, с недавних пор в этот список были внесены некоторые коррективы в лице Нормана Полка, киномеханика «SillyVision». Вернее он-то с этой простой истиной никогда не считался, но Лоуренс об этом досадном факте узнал около полутора месяцев назад, когда на нижних этажах, где работал Норман, по каким-то техническим причинам затеяли ремонт, а самому киномеханику пришлось временно перебраться на уровень студии звукозаписи. Месяц существования на одном этаже изрядно испоганил нервы им обоим. Сэмми и Норман всегда относились друг к другу с долей негатива, хотя виделись лишь мельком на обеденных перерывах и иногда в лифте, уходя с работы. Хотя «с долей» слишком мягко сказано. При любом удобном случае эти двое ругались. Не сильно, но довольно продолжительное время.
Такие перепалки начинались либо со спора, завязавшегося при обсуждении чего-то в общей компании, либо с полного неумения Лоуренса следить за языком. И всегда по одной схеме: у Сэмми ужасное настроение, ему надо на кого-то сорваться, рядом так кстати маячит Норман, грубый окрик, резкое замечание или сразу же, не церемонясь, гневная тирада по какому-то натянутому поводу, а Полк и сам не лыком шит, ему тоже надо на кого-то выливать раздражение — и вуаля! Ругани на полчаса хватит. Надо сказать, несмотря на длительность и «размах», эти стычки до серьёзных инцидентов не доводили: Норману быстро надоедало это дело, и он спешил прервать разговор и скрыться под каким-либо предлогом. Сэмми в моменты таких «капитуляций» всегда ощущал, что его оставили с носом. Это как так? Он ещё и половину того, что думает, не сказал, а на него уже махнули рукой! Должно быть, поэтому Лоуренс и мог выделить Полка среди всех прочих сотрудников пометкой «негативное отношение»: музыкальный директор почти ко всем работникам относился не лучшим образом, но к киномеханику у него были особо «нежные» чувства.
Только в спорах с ним ощущалась такая жгучая и неестественно сильная злость, только его «экстренные отступления» не приносили чувства победы, и только после «бесед» с ним развеивалось даже самое мерзкое настроение. Лоуренс порой даже специально, осмысленно искал ссор с Полком — хотел выпустить пар и расслабиться. А последний и не был против, ему их стычки, похоже, были нужны для той же цели. Так или иначе, проводя большую часть времени на разных этажах, эти двое нашли способ сосуществовать относительно мирно, даже в каком-то балансе. Но будучи загнанными на один уровень студии, они стали попросту отравлять друг другу жизнь. Больше времени вместе, больше встреч, больше общения, больше ругани и никакой возможности для Полка быстро прекратить ссору и сбежать в свой укромный угол.
И вот уже никакого облегчения и своеобразной радости эти столкновения не приносили, только приумножая накопившуюся злость, неприязнь росла, увеличивалась настолько, что уже даже видеть друг друга в одном помещении было трудно — бесило. По-страшному бесило. И ещё за тот месяц во всей этой каше появилась одна небольшая деталь, которая только подливала масла в огонь, — жутчайшее напряжение, охватывавшее Сэмми всякий раз, когда ему приходилось вступать с Полком в физический контакт или просто долго находиться рядом, наедине. Это дурацкое ощущение… Оно так напоминало смущение по своей природе. Из-за него для Лоуренса невозможно было даже заставить себя посмотреть киномеханику в глаза.
Полк тогда зашёл в кабинет к музыкальному директору после окончания рабочего дня, чтобы что-то там кого-то передать. И снова всё по схеме: колкая фраза от дико злючего Сэмми, гневная тирада от не менее злого тем вечером Нормана, доносящая до Лоуренса «всё, что Полк о нём думает», какое-то кольнувшее в груди у Сэмми чувство, град ругательств и пощёчина, удар в ответ, попытки свалить друг друга с ног, вскоре увенчавшаяся успехом, резко закрутившийся мир, покатившиеся по полу пуговицы — драка, одно слово. Из всего этого наиболее чётко Лоуренс помнил одно — жуткая, сжирающая изнутри ярость; а после, когда они, уже изрядно потрёпанные, остановились, — то самое напряжение. От него, казалось, даже воздух тогда загудел. И это самое напряжение повлекло за собой желание, жгучей волной опалившее тело, когда влажное дыхание Нормана, так удачно нависшего над Лоуренсом в конце катания по полу, «лизнуло» щёку Сэмми. А за этим последовал страх, возникший при виде полубезумных, затуманенных глаз Полка. Произошедший дальше кошмар наяву вспоминать даже не хотелось.
Сэмми остановился за спиной Полка, у двери в его же кабинет, передёрнул плечами от отвращения и стиснул зубы, едва сдержав рык. Потом окинул киномеханика взглядом и сжал уже кулаки, громко и со злостью выпуская воздух из лёгких. Лоуренс всегда считал киномеханика просто угрюмым тихоней, не вылезающим из своей каморки, и спорящим из одного упрямства. Настоящий же нрав Нормана он узнал только в тот месяц. Вернее даже по окончании того месяца. Непримиримый и жёсткий, такой, что можно было выносить на обсуждение всей студии вопрос, действительно ли Сэмми тут главная скотина. А его, Полка, последний поступок, будь он объявлен во всеуслышание остальным работникам, поставил бы в этой теме точку. Полк скотина, самая настоящая, это точно. Даже видеть его после произошедшего было невыносимо — слишком хотелось задушить или свернуть шею. Лоуренс спрятал горящие огнём бешенства глаза, входя в мрачное, плохо освещённое помещение. Их можно показать потом, когда развернётся. Пускай, сука, посмотрит. Раз Полк позвал его сюда на разборки, то он с удовольствием примет такое приглашение, можно быть уверенным.
Однако, услышав громкие щелчки ключа в замке, Сэмми быстро растерял свою уверенность и резко обернулся уже со взглядом, похожим на затравленный. Он отчётливо ощутил тянущий холод в районе солнечного сплетения. Это противное чувство мигом заволокло всю брюшную полость и, вонзившись ледяными иглами в хребет, покатилось по позвонкам прямо к шее, к горлу, где и обосновалось окончательно, принося удушье и панику. Лоуренс, сколько себя помнил, ненавидел эту гадость — ощущение растекающегося по венам страха, который парализовывал собой и тело, и разум, отнимая способность ясно соображать и нормально двигаться. Из-за него возникало чувство собственной беспомощности, превращавшее в жертву. Оно давило на мозги, будто пытаясь выжать из них весь сок, а конкретно сейчас толкало спиной назад, в самый тёмный угол. Да, Сэмми Лоуренс презирал в себе это, он всей душой ненавидел чувствовать себя так. И так же ненавидел Нормана Полка, одним видом погружавшего его в это состояние с недавних пор. С того дня, когда он изнасиловал его в собственном кабинете Сэмми. Ненавидел за это и за многое другое.
Лоуренс, поняв, что медленно пятится спиной назад, усилием воли заставил собственные ноги прекратить двигаться, а самого себя замереть на месте. Он так просто не даст себя запугивать! Зря, что ли, несколько лет ночами по подворотням дрался? Но, опасливо оглядев не спеша подходившего к нему Нормана, Сэмми понял, что так просто «не дать себя запугивать» не получится. Забавно. Этот светловолосый красавчик с чёлкой на пол-лица был хоть и высоким, но всё же тощим, почти всегда, даже сейчас, имел полуотсутствующее выражение лица, да и никакого оружия с собой не носил, не то что амбалы на улицах, с которыми Сэмми нередко случалось махаться. Однако пугал до мурашек и дрожи в конечностях именно он, а не то быдло, с которым музыкальному директору студии приходилось иметь дело. И это даже не из-за возникших после того случая ассоциаций и воспоминаний, которые он навевал, нет. Он до чёртиков пугал одним своим видом в полумраке подобных помещений, одними своими лёгкими крадущимися движениями.
Сэмми в последнее время, когда наблюдал за Полком, часто задавался вопросом, что именно во всём облике этого тихони-киномеханика делало его таким страшным. Ведь, на первый взгляд, совершенно ничего пугающего: довольно красивое лицо, густые золотистые волосы, ясные глаза, бывшие большую часть времени незаметными из-за наклонённой вниз головы и потупленного взгляда и какое-то тонкое, как будто немного вытянутое во всех местах тело — словом, он потянул бы скорее на этакого «обаяшку», если бы не его угрюмость и вечно отсутствующий вид. А то ведь у Нормана в моменты задумчивости не то что взгляд пустым был, а даже глаза становились похожи на стеклянные. И передвигался ещё как тень — совсем бесшумно. Да и сам по себе был персоной скрытной, избегал любых лишних контактов с другими работниками, словно в тягость воспринимал общение и старался лишний раз не светиться. Хотя последнее плохо получалось: весь персонал по непонятным причинам продолжал обращать внимание на данное мутное существо, и многие часто заговаривали с ним. Сэмми и сам такому феномену удивлялся.
А впрочем… Возможно, именно эти «мечтательная» отстранённость с некой холодностью и делали его таким… Заметным? Ведь людей всегда притягивало всё неизвестное и странное, особенно, если это «всё» притом выглядело достаточно эстетично, а держащийся особняком от всех Полк — был как раз тем, кто подходил под это описание. Так что, возможно, именно вышеперечисленные качества и делали его таким пугающим. Пугающим и притягательным одновременно. Даже сейчас, сверля испуганными глазами медленно надвигавшегося на него Нормана и одной гордостью удерживаясь на краю панического приступа, Лоуренс не мог не засмотреться на него. Даже сейчас, когда его морозило от страха и одновременно «подогревало» шипящей где-то внутри злостью, затаившейся ещё с того дня, Сэмми не мог оторвать от этого проклятого киномеханика взгляд. Не мог заставить себя прекратить пожирать глазами черты его лица. Не мог перестать впитывать всем своим существом эти на удивление лёгкие и даже изящные для человека его профессии движения, будто передававшиеся по воздуху и ощутимые физически. Не мог оторвать себя от этого чёртова ублюдка со смазливой мордашкой — Нормана Полка.
И плевать, что этот поганец просто решил повторить то, что случилось пару недель назад. Плевать, что Полк подошёл совсем близко и их разделяет всего шаг. Плевать, что Сэмми сейчас следовало бы — и даже хотелось бы — рвануться с места, сбить эту паскуду с ног и, снеся дверь к чертям, вылететь отсюда стрелой. По херу уже. Он останется на месте. Потому что Норман сейчас являлся для него магнитом. Даже его тяжёлый взгляд, единственный «вестник» эмоций, одновременно и пугал, и манил к себе. И при всём при том в Сэмми по-прежнему кипела не унявшаяся злость, которую тот просто не знал, куда девать. А, чёрт! Как это всё-таки тяжело и сложно, когда при виде какого-то человека тебе хочется разом и убежать прочь со страху, и придушить его в порыве ярости, и просто остаться на месте, позволяя делать с собой… Да всё что угодно.
— Сэмми, — коротко позвал Полк, остановившись перед коллегой, пребывавшим наполовину в своих мыслях, что тут же привело последнего в себя.
Лоуренса как холодной водой окатили, грубо вырвав из погружения в недры собственной душевной организации. Он впервые за эту мучительную минуту взглянул в лицо Норману осмысленно, а не с идиотским любованием, и всё наваждение как рукой сняло. Взамен пришла едва сдерживаемая липкими путами страха клокочущая ярость, резко разгоревшаяся от голоса киномеханика. И от его лица и взгляда. Этот взгляд… Вообще весь нынешний вид Полка — такой же, как тогда. Когда он, закончив своё «дело», бросил Лоуренса одного скулить от боли и унижения в тёмном кабинете. С полностью отключённым светом. А ведь Сэмми до сих пор живо и ярко помнил, как этот ублюдок со всей силы вдалбливался в него, практически не растянув и смазав слюной для виду, чисто чтобы избежать разрывов и следующего за ними опорожнения кишечника. Помнил, как его буквально рвало изнутри на части и физически, и морально, а это гад просто глухо сопел над ним, не издавая больше никаких звуков и двигаясь как какой-то робот, будто ему и тогда было абсолютно плевать на весь процесс. Помнил боль в чуть выступающих бедренных костях, которые до синяков сжимал Норман, когда спускал прямо туда, внутрь. И страшную ломоту в грубо сомкнутых за спиной крест на крест руках, связанных для удобства каким-то шнуром. Он не мог вспомнить только, как потом смог привести себя в порядок и добраться до дома: должно быть, последствия помутнения рассудка, ибо то путешествие явно должно было быть не из приятных.
Зато Лоуренс вполне отчётливо — чётче прочего — помнил, как Полк, переведя дыхание, в полном спокойствии развязал его руки и, окинув быстрым взглядом корчащееся на полу рядом с рабочим столом тело, просто развернулся спиной, чтобы уйти. Даже ничего не сказал, не насмехнулся. И не зажёг хоть одну из погасших свечей. Просто повернулся спиной и ушёл, и всё. Сэмми тогда впервые за очень долгие годы разревелся по-настоящему. Так позорно и жалко. Громко и навзрыд, со всхлипами и с проклятьями в голос. Прямо на полу, недалеко от оставшейся приоткрытой двери, в полной темноте, будучи в таком виде. Он не мог понять, от чего не получалось сдержать слёзы и рвущие грудь рыдания: то ли от глубокого унижения, оставшегося на сердце язвой, то ли от бессильной злобы, которую никуда, кроме слёз, деть было невозможно, то ли от… От отношения Нормана. Лоуренс, думая о произошедшем последние две недели, отчаянно не хотел в этом признаваться самому себе, но больше всего его задело именно отношение Полка. Та злость, с которой он начинал всё это, когда заламывал ему руки, вжимал в пол, рвал одежду и подминал под себя, и то безразличие, с которым он доводил это до конца и в итоге оставлял его там.
Это всё было как плевок в душу. Как хлёсткая пощёчина мокрой рукой. Ведь, как ни стыдно и как ни прискорбно это осознавать, если бы Норман тогда не оставил его одного… Если бы он помог ему, хотя бы немного… Сэмми бы простил. Он бы так не разозлился. Не затаил бы это в себе. Он бы доверился. Он бы даже первым попробовал поговорить о случившемся. Потому что… Потому что да, чёрт возьми, он задолго до инцидента почувствовал к Полку то странное притяжение, которое сковывало его всего минуту назад. Тогда в виде того самого странного напряжения, казавшегося похожим на смущение, которое в первые секунды разожгло желание в тот чёртов момент. И, вероятно, произойди всё это по-другому, не при таких обстоятельствах, Лоуренс был бы даже рад этому. И в тот момент, когда Полк так запросто бросил его, Сэмми стало невероятно больно и обидно. Да, именно больно и именно обидно. До сумасшествия, до смерти, до слёз. Возможно, именно это и бесило в Нормане больше всего — то, что он вызывал не только страх, но и сносящую крышу злость, и глупую обиду, и дурацкое чувство, похожее на привязанность. Это буквально резало ножом по сердцу.
И, в довершение ко всему, весь чёртов вид этой скотины в тот момент был точь-в-точь как сейчас. Чуть нахмуренные брови, сжатые в полоску губы, тяжёлый взгляд, при этом как бы проходящий сквозь тебя, будто этот поганец какой-то частью себя смотрит в собственное сознание, о чём-то напряжённо размышляя. Да, всё было так же. И это бесило. Сэмми не знал всех оттенков эмоций, которые могли играть у Полка на лице, и, как следствие, какое чувство могла нести эта гримаса — тоже. Но его это всё равно выводило из себя. Это ворошило глубоко внутри и злость, и унижение, и эту мерзкую, совершенно лишнюю в этом ряду чувств обиду, а этого уже с лихвой хватало. Оставалось только чуть подтолкнуть Лоуренса к точке кипения, чтобы он забыл и про страх, и про нездоровое влечение, и вообще про всё на свете.
— Ты боишься меня? — глухо спросил киномеханик, заглядывая Сэмми прямо в глаза.
И Лоуренс взорвался. Его мгновенно бросило в жар, показалось даже, что все поры разом открылись, тело встряхнуло волной дрожи, вокруг всё поплыло, зубы сжались до скрежета. Взбесило всё: голос, интонация, сканирующий, въедливый взгляд, вопрос, попавший в самую точку.
— Да, щас, конечно! Хрена с два, не думай о себе лишнего, Полк! — прорычал Сэмми, подаваясь всем телом вперёд и скалясь, как собака.
За вспышкой гнева тут же пришёл новый прилив страха, когда тот заметил в лице киномеханика изменения. Аж следующая фраза в горле застряла. Лоуренс практически почувствовал, как его кожа бледнеет. Да, при всём при том он до трясущихся поджилок боялся Нормана. Боялся повторения всего этого кошмара. Он боялся даже стоять с ним рядом, когда у того было такое выражение лица, как сейчас. Он как бы и так осознавал свой страх, но в эту секунду, когда кроме последнего чувств не осталось совсем, это ощущалось особенно остро. Чёрт… Чёрт, чёрт, чёрт! Проклятье! Да почему ж у него внутри чёртов калейдоскоп эмоций вертится-то, а?! От всей этой мешанины захотелось просто схватиться за голову и выдрать клок волос, чтобы хоть так привести себя в чувства.
Норман же на секунду замер. Казалось, вместе с ним замер даже выдохнутый им воздух — настолько недвижимым и каменным тот показался Сэмми. Лицо Полка сменило выражение, становясь каким-то растерянным и недоверчивым. А в следующий миг опять круто изменилось. На сей раз киномеханик сощурил глаза и улыбнулся, притом так жутко, как, наверное, вообще мог улыбнуться человек. Хотя это нечто вряд ли можно было так назвать. Это скорее оскал, чем улыбка. Не пошловато-голодный и не сумасшедший, а какой-то дикий и вообще откровенно жуткий. Эта перемена была такой неожиданной, такой резкой и необъяснимой, что можно было запросто понять всю её наигранность. Но только не Лоуренсу, которому и без того глаза застилал страх.
— А знаешь, Лоуренс, ты так пожираешь меня глазами, что я даже готов поверить, что ты и впрямь не боишься. Это, впрочем, и хорошо, — начал Норман. — Но я, право, из-за этого твоего взгляда просто теряюсь в догадках: хочешь ли ты перегрызть мне горло или… — Он приблизился почти до физического контакта и, сначала положив руку на шею и чуть сжав кадык, переместил ладонь на затылок, смыкая там пальцы как тиски. — Ты… Просто хочешь чего-то другого? — хрипло шепнул прямо на ухо Полк, резко опустив руку с затылка на пояс и с нажимом проведя ею по всей спине коллеги, отчего Сэмми отшатнулся, врезавшись в стену.
Лоуренс даже не знал, что именно вынудило его на такой резкий манёвр: сказанные слова, промораживающий до внутренностей шёпот, которым они были произнесены, или непозволительные действия Нормана. Один хрен — всё это вместе напугало до чёртиков. Настолько, что Сэмми окончательно похолодел, буквально насквозь, в груди у него что-то ёкнуло, а перед глазами на миг всё будто пошатнулось, как в накатывающем приступе паники. Он даже забыл в этот момент, что у него в кармане брюк покоился железный кастет, всегда готовый выручить своего обладателя и, в общем-то, не раз доказывавший свою полезность в драках. Когда секундное помутнение прошло, Лоуренс снова взглянул на Полка… И тут же открыл рот, чтобы заорать. Нет, а какое у нормального человека ещё возникнет желание, когда тот узрит нависающую над ним махину под метр девяносто со взглядом «убийцы в деле» и дурной лыбой на пол-лица? Лоуренс каким-то отголоском полузатухшего сознания даже подумал, что Норман в тайне от всех серийный убийца. Это было весьма похоже на правду.
— Не ори! — прошипел киномеханик и зажал своей «жертве» рот рукой.
Последнее, в общем-то, и не требовалось, потому что уже от этого шёпота во рту у Сэмми пересохло, а всякое желание кричать и вообще издавать звуки улетучилось. Ему даже показалось, что он проглотил собственные голосовые связки. Норман секунду выждал, а после, встретившись глазами с находящимся у него «в заложниках» музыкальным директором и поняв, что оров ждать не приходится, убрал руку. Сэмми на мгновение вгляделся в горящие каким-то странным, ранее не знакомым огоньком глаза, почти сразу отведя взгляд, собрал в кулак все остатки самообладания и выпрямился, гордо вскидывая голову и кое-как отлипая от стены. Правда, когда он ощутил на щеке чужое жгучее дыхание и взглянул на закрывшего глаза киномеханика, который в этот момент прижал его плечи к стене, наваливаясь всем весом, всё это полетело к чертям. Теперь Сэмми уже откровенно запаниковал. Именно так, словно принюхивающийся хищник, Норман дышал у него над ухом тогда. Когда он только прижал Лоуренса к полу, перед тем, как сорвать одежду и заломать руки, поворачивая к себе задом. При одном промелькнувшем воспоминании Сэмми ощутил эфемерное дыхание на шее и ключицах и фантомные руки, расправляющиеся с брюкам на подтяжках.
Пульс подскочил, в голову ударила кровь, щёки заалели. Внутри поднялось приятным спазмом сжимающее мышцы влечение. А вместе с ним пробирающий до костей страх и гнев, желание воспротивиться этому. Всё это переплелось у него внутри в тугой узел, тут же стянувшийся где-то внизу живота. Лоуренс с ужасом ощутил, что у него сейчас встанет. Уже от одного чужого запаха и тёплого дыхания он так возбуждался. И главное — от чьего? От его же насильника! До сих пор, несмотря ни на что, его это заводило. Норман заводил. Это было ужасно. Всё происходящее было ужасно. Это давило. Хотелось просто прекратить это, ускользнуть, уйти, сбежать. Последние остатки того заветного самоконтроля и гордости были утеряны. Да, ему страшно, чёрт возьми! Ну, а кому бы на его месте не было? Сэмми отвернулся, пряча лицо, в страхе зажмурил глаза и упёрся киномеханику в грудь, слабо пытаясь оттолкнуть от себя. Он уже готов был даже взмолиться, выдавив скомканное тонкое «Пожалуйста, не надо!», когда его раскрасневшейся скулы в мягком поцелуе коснулись чужие губы.
— Сэмми… — шепнул Норман, прижимаясь лбом к виску Лоуренса, перемещая руки тому подмышки и аккуратно поглаживая по бокам. — Ну я же вижу, что боишься. И что злишься — тоже вижу. Зачем врать?
Сэмми замер, распахнув глаза. Звук собственного имени показался ему пушечным выстрелом, внутри всё оборвалось. Последующие слова даже не были услышаны. Он в полузабытьи набрал воздуха в грудь и изумлённо выдохнул, не найдя, что сказать. А после, резко повернувшись к Полку, впился в него неверящим взглядом, получая в ответ крепкие объятия и полные вины и немого извинения глаза.
— Н-норман? — еле слышно, всё ещё прибывая в шоке, позвал Лоуренс, несмело укладывая руки на плечи киномеханика и чуть приобнимая, давая возможность прижать к себе.
Полк на это только притянул Сэмми к себе вплотную, пристроил его голову к себе на плечо и, одной рукой начав гладить по спине, а второй зарывшись в тёмные пряди, уткнулся носом в макушку, прижавшись губами. А Лоуренс так и остался неподвижным. Он просто стоял и сверлил ошалевшим взглядом стену в другом конце комнаты, пытаясь как-то переварить всё произошедшее и понять смысл последних действий Полка. Почему он сначала спрашивает, не боится ли его Сэмми, а потом ни с того ни с сего чуть не в штаны лезет? Зачем загоняет в угол и прижимает к стене, а потом обнимает и начинает… Успокаивать? Зачем он вообще его успокаивает? После всего, что было, ему это к черту не сдалось! Как и любое дальнейшее общение, ведь он и так получил, что хотел — «поставил всем надоевшего хама на место». И зачем, в таком случае, Полк его вообще сюда позвал? О Боже… От всех этих вопросов у Лоуренса аж голова заболела. Ему бы в себе разобраться, а он ещё пытается ход мыслей Нормана понять!
Это всё так разом навалилось: менее чем за несколько минут Сэмми практически дошёл до ручки от раздражения, похолодел от страха, ощутил пробивающееся сквозь последний влечение, смешанное с каким-то ненормальным адреналином, взорвался от злости и, уже второй раз испугавшись до смерти, испытал совершенно ненормальное возбуждение. А с последним финтом Нормана он и вовсе был повергнут в глубокий шок. Такие эмоциональные горки были ему совершенно непривычны. Сэмми буквально чувствовал, как его мозг плавился от такого количества разносортной информации. Внутри нарастало напряжение. И он не нашёл ничего лучше для снятия последнего, чем начать смеяться, как ненормальный, и со всей дури лупить Полка по спине кулаками, заодно кроя матом и ругательствами всех калибров. Это ведь, в конце концов, всё равно из-за него началось.
— Тварь! Ублюдок, блять, скотина! Ненавижу!
И, Господи Боже, всё внутри по-прежнему продолжало кипеть и взрываться. Тело била крупная дрожь — отчасти было страшно, что Норман сейчас выйдет из себя и опять всё будет, как в тот раз, а отчасти… Лупить приходилось «через силу». Сэмми не ощущал реального желания покалечить Полка. Чёрт, возможно, поэтому он и не мог ему нормально противостоять: он ведь и руку на него по-серьёзному не смог бы поднять! И по мере того, как выплёскивалось накопившееся, а сознание прояснялось, удары, уже даже ослабевшие, давались труднее, пока, наконец, не сошли на нет. Сэмми обессиленно повис на шее у Нормана, всё ещё подрагивая, тихо всхлипывая и ощущая у себя на глазах и щеках неприятную слёзную влагу. Реветь в такой ситуации было стыдно, но нервное напряжение оказалось слишком сильным, аж до срыва дошло — тут уж ничего нельзя поделать. А Полк так и продолжал стоять, как ни в чём не бывало, прижимая к себе ещё плотнее, поглаживая лопатки и то и дело разминая плечи. Он, видимо, успел перехватить Лоуренса как-то по-другому, потому что теперь его нос утыкался последнему точно в шею. И Сэмми мог поклясться, что чувствовал такую же влагу и там. Неужели, Полк тоже сожалел о том случае?
— Прости, — сдавленно шепнул на ухо Норман, после оставив на виске торопливый поцелуй, и чуть ослабил объятия, давая свободу действий.
— З-зачем? — спросил охрипшим от криков голосом Сэмми, почти сразу отстранившись и подняв ещё влажные глаза к лицу напротив. — Зачем ты это сделал?
— Ты про что именно? — тихо спросил Полк, силясь не отвести от горящих глаз Сэмми свои собственные.
— Про то, Полк, что было две недели назад, — почти прошипел Лоуренс, сверля собеседника взглядом: сейчас из всех чувств и желаний наиболее явственным осталось только одно — узнать мотивы и чувства его… Коллеги.
Киномеханик не выдержал и попытался спрятать лицо, поворачивая голову, но ему не дали этого сделать, положив руку на щёку, будто в стремлении удержать. Их взгляды опять встретились.
— Сэмми, это сложно объяснить, — со вздохом протянул Норман, стряхнув с щеки ладонь и отдалившись. — И я не уверен, смогу ли, вернее, захочешь ли ты это слышать, — затараторил Полк, постепенно начиная ходить туда-сюда. — Даже не знаю…
— Да уж объясни, как есть, а потом я сам разберусь, что мне делать, — не маленький, — ещё чуть дрожащим голосом пробубнил Лоуренс, облокачиваясь на стену и скрещивая руки на груди.
— Хорошо, — выдохнул киномеханик, кивнув при этом, будто своим же мыслям, а после, снова нависнув над Сэмми и абсолютно серьёзно вглядевшись тому в лицо, начал: — Видишь ли… Лоуренс, меня к тебе тянет в известном смысле. И всегда, наверное, тянуло. Я даже не знаю точно, с каких пор. Должно быть, ещё с нашей первой встречи. Хотя понял я это, или скорее осознал, только в последние полмесяца. Дошло, скажем так. — Он сделал паузу и, плотно зажмурившись, мотнув головой и шумно втянув воздух, продолжил, не в силах снова разомкнуть веки: — Тот месяц, когда нам приходилось помногу общаться… Ну, ты и сам помнишь, каким он был. — Полк схватился за воротник Лоуренса, сжимая ткань до треска и нервно переводя дыхание: ему явно давались с трудом эти объяснения, отчего и голос был прерывистым. — Ты меня бесил. Просто выводил из себя, понимаешь? Ты вообще первый такой «талантливый» на моей памяти: никому ещё так меня достать не удавалось, чтобы одним видом раздражать! — Тут он аж тон повысил. — И в тот вечер… Я тогда сильно устал, да и ты тоже. И ещё Джоуи тогда мозги промывал. В общем, это была последняя капля: я сорвался. Вот как ты только что. Это я про нашу драку. А потом я просто увидел тебя там, на полу, подо мной и… Ну… Господи, твою мать! Да я не знаю, что на!..
— И решил меня там и выебать: а хули, и так ведь подрались, — непривычно низким голосом, чуть не рыча от злости подытожил Лоуренс.
Норман на это только в бессилии выпустил из рук ткань чужой рубашки и, ударив кулаками в стену по бокам от головы Сэмми, взвыл сквозь зубы. Чёрт, как же хотелось в этот момент его обнять и успокоить, стараясь погасить срыв, как это сделал сам Норман минуту назад.
— Впрочем, ты мне не сказал ничего нового, я об этом и так догадывался, — сипловатым шёпотом выдавил Сэмми. — Ты мне другое объясни: какого хера, раз ты так стенаешь по этому поводу, по своей запятнанной совести, ты меня там бросил?! Одного бросил, а?! — сорвался Лоуренс на крик, схватив киномеханика за грудки: обида дала о себе знать.
Полк на секунду затих, широко распахнув глаза, а после, изумлённо уставившись на Лоуренса, спросил практически с возмущением:
— Что значит «одного бросил»? Я тебя мало того, что приводил в порядок, так ещё и тащил до самого твоего дома. — Здесь изумился уже Сэмии. — Нет, ты тогда был в каком-то… В каком-то полусознательном состоянии. — Это Норман произнёс тише, в который раз виновато отводя глаза. — Я не удивился бы, если бы ты часть событий не помнил, но чтобы всё…
Последней фразы Лоуренс уже не услышал: в голове, затмевая собой настоящее, поплыли воспоминания, выцветавшие яркими пятнами на чёрном фоне амнезии, возникшей в следствие сильного шока. Норман, вернувшийся в кабинет с влажной тряпкой в руках, чужие тёплые руки, практически надевающие на Сэмми его же одежу, салон автомобиля и этот запах совсем близко, прямо под носом.
— А… Так… Почему у тебя такое лицо было? — всё ещё сомневаясь в правдивости новоявленных воспоминаний, растерянно спросил Лоуренс, ослабив хватку на натянутой ткани.
— Какое? — не понял Полк.
— Ну, такое «каменное», что ли. — Сэмми даже смутился под недоумевающим взглядом. — Ну Полк, ну не тупи, чёрт тебя дери! Ты знаешь, какое у тебя лицо почти всегда: а-ля тебе на всё плевать, и ты у нас вообще «великий не от мира сего». Наплевательское, вот какое! — выпалил Лоуренс, с новой силой хватая собеседника за шиворот и встряхивая.
Норман поднял руки в примирительном жесте, намереваясь объясниться, но ему не дали этого сделать.
— И вообще, раз уж ты весь такой заботливый и так раскаиваешься в содеянном, с чего ты весь этот цирк устроил? — не мог остановиться Сэмми. — Сначала затащил меня сюда, потом загнал в угол, потом полез с расспросами, потому вдруг полез меня лапать с лицом маньяка, а потом обниматься!..
— Сэмми, Сэмми, всё! Хватит! Спокойно! — прикрикнул Полк, пару раз тряхнув Лоуренса за плечи, чтобы остановить нескончаемый поток слов. — Я просто позвал тебя сюда, чтобы, так сказать, выяснить отношения, разобраться. А тот цирк с «лицом маньяка» — чтобы тебя на чистую воду вывести.
— Меня? На чистую воду?
— Да, чтоб не выделывался. Потому что ты как начнёшь скалиться и орать, так с тобой не поговоришь нормально.
На миг в воздухе повисла давящая тишина. Сэмми издал сдавленный короткий смешок и, выпустив из пальцев злосчастный воротник, сполз по стене, после притянув к себе колени и уткнувшись в них лицом. Господи, сколько же всего он, дурак, сам себе напридумывал. Идиот. Они ведь могли бы всё выяснить гораздо раньше и спокойнее, если бы не его предубеждения. И в то же время, чёрт возьми, как грело осознание того, что Норман тогда его не бросил. И что он даже сейчас не плюнул на попытки наладить отношения, несмотря на поведение и вообще на характер Сэмми. И ещё это дурацкое чувство. Где-то под диафрагмой. Какое-то странное: щекочущее и чуть ли не вибрирующее, как возбуждение, и при этом тёплое и расслабляющее, вроде тихой радости. Оно как будто скакало внутри вверх-вниз. Лоуренс целиком окунался в него в этот момент, как будто пробуя на вкус и стараясь запомнить. Такого раньше никогда не было. Спустя пару секунд рядом с ним опустился Норман. Они просидели так с полминуты, пока киномеханик не приобнял Лоуренса и не притянул к себе.
— Прости меня, — уже твёрдо, в голос сказал Полк.
— Ненавижу тебя… — хрипло произнёс Сэмми, тем не менее охотно забираясь на предложенные колени, где он с трудом умещался, укладывая голову на чужую грудь и позволяя обвить себя руками. — Мало того, что ты меня выебал на холодном полу, так я ещё и голос из-за тебя сорвал, — продолжил он, уже посмеиваясь и обнимая в ответ. — Да и вообще, сволочь ты, Норман, вот что, — подытожил Лоуренс, прикрывая глаза и ласкаясь, словно довольный кот.
— Знаешь, что? Сам ты сволочь, Сэмии, — вон, всю спину мне отбил к чёртовой матери, — заворчал в ответ Полк, поглаживая «кота» по спине и целуя патлатую тёмную макушку, уперевшуюся в подбородок. — Кстати говоря, в следующий раз… Ну, если он будет… В общем, у меня, у тебя?
— У меня. Только не в кабинете и не в рабочее время, — чуть нервно усмехнулся Лоуренс.
— Придурок, — шикнул Норман.
А Сэмми ему ничего не ответил: случаи, когда можно было вот так, послав всех и вся подальше, посидеть вдвоём, наверняка, будут крайне редкими, так что хотя бы сегодня Сэмми Лоуренс мог себе позволить и не отвечать на подобного рода «оскорбления». И пускай они сидят за закрытой и даже запертой дверью, рабочий день кончился, и все расходятся. Пускай у него внутри всё до сих пор волнуется и сжимается после нервного срыва. Пускай даже от касаний Нормана всё ещё пробивает лёгкая дрожь: опыт того вечера не забудется за один раз, тело долго держит память прикосновений, да и чувства, томившиеся неделями, за миг не смоешь. Главное — он всё-таки вычленил из всего этого хаоса самое сильное чувство, которое пробуждал в нём Норман. И теперь он хотел растянуть этот миг как можно дольше, чтобы запомнить это первое осознание.
— Тоже тебя люблю, Норман Полк, — неразличимым шёпотом произнёс Сэмми, растягивая слова в полной уверенности, что когда-нибудь он обязательно скажет это во всеуслышание.