Ronald Weasley and the Time of The Universe

Очнулся я легко, словно вынырнул из глубокого озера. В голове гудело, дыхание причиняло боль где-то в легких, под обнаружившимися на груди бинтами немилосердно чесалось. Ярко-красное солнце, светившее в окно напротив меня, окрашивало белые стены Больничного крыла в алый цвет, играя бликами на стеклах, разбиваясь на радужные осколки. Сколько времени я пролежал, заторможено разглядывая эту красоту, сказать не берусь. Отвлекла меня лишь вошедшая в палату мадам Помфри. — Очнулся? Слава Мерлину! Ну-ка, посмотри на меня. Говорить можешь? — глаза колдомедика были полны тревоги и странного тепла, которое я видел лишь в глазах своей матери. — Могу, — неуверенно сказал я хриплым голосом. На мгновение, из-за самочувствия и голоса, мне показалось, что все произошедшее со мной было не больше, чем галлюцинацией, вызванной начавшейся белой горячкой. И я, тридцати восьмилетний алкоголик, лежу в больнице. Прикосновение на удивление нежных прохладных ладоней к лицу вернули меня в действительность: — Ну-ка, последи за пальцем, — убедившись, что моя координация не нарушена, мадам Помфри приступила к осмотру моих повреждений при помощи одной только волшебной палочки. Самопишущее перо бегло летало по бумаге, записывая результаты, а меня вдруг подбросило в воздух от осознания — Гермиона!.. — Что случилось, мистер Уизли? — нахмурилась мадам Помфри, поправляя накрахмаленный фартук. Я умоляюще посмотрел на нее: — Мэм... А девочка... Гермиона Грейнджер... — Волнуешься? — понимающе улыбнулась мадам, — С ней все хорошо, лишь ссадина на лице да нервное истощение. А вот то, что твои повреждения не вызвали осложнений, можно назвать чудом. Как вы могли пойти искать тролля? Ее укоризненный голос вывел меня из себя: вот уж где ни я, ни Гермиона виноваты не были! — Мы никого не искали! Неужели взрослые маги — преподаватели! — не смогли быстро найти и обезвредить опасную тварь?! — Мистер Уизли! — возмущенно воскликнула мадам Помфри, но я уже разошелся. Я грозил всем, что заставлю родителей подать в суд, перевести меня в другую школу; угрожал тем, что напишу родителям Гермионы и других магглорожденных о том, какой опасности здесь подвергаются их дети. Я кричал на весь свет и на тупость Дамблдора, позволившему находиться в школе опасному существу — и имел я ввиду далеко не Пушка, и даже не тролля. — Я думаю, достаточно, мистер Уизли, — тихий голос Снейпа подействовал на меня, как ведро ледяной воды. От покрасневших щек жар медленно полз к ушам и шее: так стыдно мне еще никогда не было. Профессор был бледен, под глазами его залегли тени, а его когда-то стремительная летящая походка была искалечена хромотой, — Смотрю, вам лучше? — Да, сэр. Не могли бы вы помочь мне сесть? А то не слишком удобно разговаривать, лежа в постели. — Нет. — Почему? — У вас поврежден позвоночник, — спокойно сказал профессор, присаживаясь на стул рядом с кроватью. Нога его явно болела, но на лице Снейпа не дрогнул ни один мускул; я был восхищен его выдержкой. Честно говоря, я ничего не знаю из медицины, кроме заклинаний, которые помогут выжить в боевых условиях, так что мне трудно судить, чем чревата для меня подобная травма. Декан не задержался с объяснениями. — Вы родились в рубашке, мистер Уизли — у вас всего лишь зажат нерв и сломано два ребра. Кроме этого был открытый перелом руки, думаю, мадам Помфри уже к вечеру излечит его. — Я смогу ходить? — в горле стоял комок, не дававший и единого шанса хоть как-то побороть сухость во рту. Неужели мои шансы исправить прошлое исчезнут сегодня? — Сможете, Уизли. В противном случае вы не находились бы в школьной больнице, — профессор тяжело поднялся, — Как только вас выпишут, жду вас в своем кабинете. — Хорошо, сэр. — И пятьдесят баллов Слизерину за спасение жизни ученицы. — Спасибо, — удивленно прошептал я, однако, дверь в больничное крыло уже захлопнулась. Мадам Помфри засуетилась около проснувшейся Гермионы. Я кое-как повернул в их сторону голову и даже слабо улыбнулся подруге. С ней было все хорошо — эта мысль странным образом успокоила меня, и я заснул. Сон мой закончился с появлением плакавшей мамы: она оставила Джинни с Лавгудами, а сама постаралась как можно быстрее приехать сюда. Отец, который тоже был здесь, очевидно, отправился к директору. — О, Ронни! — мама вцепилась в мою руку, ежесекундно прижимая ее к своей мокрой щеке. Я пожал ее пальцы: — Мам, не плачь, а? Со мной все будет хорошо, так профессор Снейп сказал, — постарался ободряюще улыбнуться я; женские слезы всегда странным образом вызывали во мне чувство непонятной слабости и беспомощности. — Да мало ли что он мог сказать! — в запале воскликнула мама, но тут же смолкла и как-то затравленно оглянулась. Однако сейчас в больничном крыле, кроме нас, никого не было. Мама вздохнула, — Прости, сынок. Я так испугалась, когда прилетела сова от профессора МакГонагалл... — Почему от нее? А не от директора? Или даже декана… — Не знаю, милый, — покачала головой начавшая успокаиваться мама, — Наверное, у него и так было много забот из-за этого треклятого тролля... О, нет, мама, ну не надо снова рыдать! Что делать?.. Спасение принес отец, вошедший в крыло. — Здравствуй, сынок. — Привет, па. — Как ты? — Нормально уже — голова не болит, ребра тоже, правая рука дико чешется — вот и все, — я пожал плечами. Папа положил руку маме на плечо и снова заговорил: — Я видел твоего декана, Рон. Он говорит, что примерно за три недели они с мадам Помфри поставят тебя на ноги. — Было бы здорово — здесь так скучно, — я широко зевнул, прикрыв рот левой ладонью. Отец смог успокоить маму, но отходить от меня она категорически отказалась. На меня вдруг снова напала сонливость, и я сам не заметил, как отключился. Во сне я бежал по темному коридору, в конце которого меня ждала Гермиона, но я все никак не мог ее настичь. Я кричал ей, чтобы она спасалась, но она только смеялась и кружилась на месте; ее юбка-колокол от кружения легко развевалась. Гермиона была в подвенечном платье, как и в день свадьбы, прекрасная, хрупкая. И еще не моя. Мои пальцы почти коснулись кончиков взметнувшихся каштановых волос, когда прогремел взрыв… Проснулся я в жутком настроении, мокрый от пота. Вечерело, в больничном крыле стояла почти что неестественная тишина. Я попытался пошевелить ногой. По ней словно электричество пустили (знаком с подобным ощущением, потому что однажды я, неопытный идиот, полез в подвал включить пробки). Слава Мерлину, я хоть что-то чувствую! Вечером мадам Помфри покормила меня, не поднимая с постели, затем дала зелья и велела спать. Хотя я, наверное, на неделю вперед отоспался, так что смысла в этом не видел. Лежать просто так и ничего не делать было чертовски сложно. Каждая трещинка на потолке была досконально изучена, от нечего делать я стал вспоминать все заклинания, которым меня учили в академии авроров. Нда, память моя оказалась решетом. Где бы достать книги для повторения? Пока я размышлял над подобным вопросом, в больничное крыло пробрались близнецы. — П-с-с, лежебока! — О, ребята! — Да тише ты, мадам Помфри прибежит — нам всем несдобровать, — Фред (или Джордж?) легко взмахнул палочкой и прошептал заклинание неслышимости, — Вот теперь хорошо, хоть заори, никто не услышит. Как ты, братишка? Они оба уселись по бокам от моих ног и наклонились к моему лицу, выискивая взглядом хоть что-то неладное. — Все со мной нормально! Папа сказал, что Снейп обещал меня за три недели на ноги поставить, — близнецы встревожено переглянулись, и мне пришлось пояснить, — У меня нерв в позвоночнике зажат. Пролежни будут… — Да ладно, пролежни! — Да, подумаешь! — Главное, что ты снова будешь в строю… — … и поможешь нам шалить! Конечно, братцы невероятно рады тому, что со мной все будет хорошо. Чертовски приятно это осознавать. — Как там Гермиона? — А, — понимающе переглянулись рыжие обормоты, — Дама твоего сердца в полном порядке, сейчас усиленно корпит над заданиями, завтра планирует прийти к тебе. — Но мы этого не говорили, — один из близнецов подмигнул и приложил к губам палец. Я же только и мог, что счастливо — и глупо — улыбаться. Я все смогу.